Он лично, Спасович, отнюдь не является ее
сторонником, но, к сожалению, в нашем обществе система эта еще весьма
распространена, и <я так же мало ожидаю совершенного и безусловного
искоренения телесного наказания, как мало ожидаю, чтобы вы перестали
в суде действовать за прекращением уголовных преступлений и нарушением
той правды, которая должна существовать как в семье, так и в государстве>.
Такая постановка защиты и возмутила Достоевского и Щедрина. Фраза
за фразой, они подвергают детальному анализу всю речь В.Д. Спасовича
и горячо негодуют на то, что он старался умалить значение насилия, со-
вершенного над ребенком, и доказать, что истязания в уголовном смысле
не было.
В таком отношении к делу ничего удивительного нет. Его предвидел,
собственно говоря, и сам В.Д. Спасович, начавший свою речь с указания,
что он боится отвлеченной идеи, призрака. <Самое слово - истязание
ребенка, во-первых, возбуждает чувство большого сострадания к ребенку,
а, во-вторых, чувство такого же сильного негодования к тому, кто был его
мучителем>. Это негодование засим перенесено было, по обыкновению, и
на защитника мучителя, и ничего характерного, следовательно, здесь не
было бы. Но и Щедрин, и Достоевский переносят вопрос на принципи-
альную почву и, в конце концов, ставят вопрос ребром. И Достоевский,
и Щедрин констатируют, что как адвокат Спасович выполнил добросо-
вестно свои обязанности, причем Достоевский еще отмечает, что <Спасович
был назначен к защите судом и, стало быть, защищал, так сказать, вслед-
ствие некоторого понуждения>. Кроме того, весьма ярко отмечается
<фальшь> в постановке обвинения. <Дело было поставлено обвинителем
так, что, в случае обвинительного приговора присяжных, отец мог быть
сослан в Сибирь. В обвинении по истязанию Кронеберг мог подпасть под
одну из самых строгих и неприложимых, во всяком случае, к размерам его
преступления статей закона>. <Может быть, необходим глубокий и само-
стоятельный пересмотр законов наших в этом пункте, чтобы восполнить
бе\ы и стать в меру с характером нашего общества>. Отсюда, казалось
неизбежно прийти к выводу, что защита была необходима, и радоваться
чультатам, ею достигнутым. Но Щедрин находит, что <всего естественнее
цш бы обратиться к г. Спасовичу с вопросом: если вы не одобряете ни
дщечин, ни розог, то зачем же ввязываетесь в такое дело, которое сплошь
состоит из пощечин и розог?> В этом усматривается противоречие, которое
цдет-ельствует о <нравственном и умственном двоегласии и дает основание
для вывода, что адвокатура прибегает к компромиссам и сделкам. Заявив
начала о своей солидарности с вопросами жизни, она теперь выдвинула
на первый план ремесленное значение своей профессии и не желает служить
<опекунским замашкам>, которые проявляла в отношении нее литература,
как старшая сестра в либерализме>. <Коль скоро адвокатура высказала
намерение отмежеваться от области общих умственных и нравственных ин-
тересов, надо воспользоваться этими ее поползновениями, не навязывать
ей общение и отвести то место, которое она должна действительно занимать
в кругу разнообразных ремесел>. Соответственно этому, хотя, как отмечает
Достоевский, защита Кронеберга была по назначению, статья Щедрина
носит такой эпиграф: <1-й золотарь: <Давеча мне дядя Николай говорит:
не понимаю я, дядя Павел, как вы, золотари, это делаете - и должность
свою справляете и хлеб едите>. А я ему: <Не твоего разума эта задача,
дядя Николай. За то мы в день целковый получаем, а тебе и вся цена
грош>. - 2-й золотарь: <Ну, а он что на это?> - 1-й золотарь: <Ничего.
Отчаянные, говорит. Ин и вправду об вас забыть нужно>. (Из неизданной
книги <Житейские разговоры в отходной яме>).
Таков суровый и безапелляционный приговор, который талантливый
сатирик выносит адвокатуре. А между тем логический вывод из всего ска-
занного Щедриным тот, что адвокатура, как профессия, ничем не отличается
от всякого другого ремесла, и что лишь постольку, поскольку она отвлекается
от своих прямых задач и интересуется вопросами жизни, она представляет
общественное значение. Трудно сказать, что подразумевал сатирик под
<солидарностью с вопросами жизни>, которую проявила адвокатура на пер-
вых порах. Факт тот, что за эти годы отношение к адвокатуре не изменилось.
Ь частности, по поводу укора Спасовичу, что ему не следовало ввязываться
в такое дело, весьма любопытно отметить, что приблизительно в то же
время, на обеде 1873 г., В.Д. Спасович в своей застольной речи говорил,
что ему не страшно враждебное отношение правительства к адвокатуре.
По <мы погибнем, когда в нашу среду проникнет дух филистерства, ци-
"кое отношение к делу: когда утвердится понятие, что все дела по
держанию для нас безразличны; что обязанности поверенного исполнены,
когда он отправил добросовестно дело. хотя бы бессовестное: когда искус-
ство превратится в ремесло, а мы сделаемся наймитами, подряжающимися
говорить, диалектиками и софистами или брехунцами, как называет своих
В i
адвокатов малоросс, се наше дело получит тогда промысловой характер> .
Таким образом, Ыедрин как будто стучится в открытую дверь, повторяя
лишь то, что до него говорил сам Спасович. И если, тем не менее, он
выступил с такой резкостью именно против Спасовича, то, очевидно, это
нужно объяснить различным пониманием сущности адвокатских обязан-
ностей и задач. Особенно ярко это своеобразное понимание сказалось у
Достоевского. С разными оговорками (<заранее краснею за наивность моих
вопросов и предположений>) автор ставит вообще вопрос о том, <какое
полезное и приятное учреждение адвокатура>. И отвечает на этот вопрос
весьма печально: <Вот человек совершил преступление, а законов не знает;
он готов сознаться, но является адвокат и доказывает ему, что он не только
прав, но и свят... Преприятная вещь. Положим, тут могут поспорить и
возразить, что это отчасти безнравственно. Но вот перед вами невинный...
улики, однако, такие.., что совсем бы, кажется, погиб человек за чужую
вину... Но является адвокат... сбивает с толку прокурора, и вот невинный
оправдан. Нет. Это полезно. Что бы стал делать у нас невинный без ад-
воката?>.
Пока, таким образом, Достоевский как будто еще колеблется. Но в
дальнейшем он становится более определенным и приходит к выводу, что
адвокат не может действовать добросовестно. <У нас является мысль, что
он заведомо защищает и оправдывает виновного, мало того, что иначе и
сделать не может, если бы не хотел... Мне кажется, что избежать фальши
и сохранить честность и совесть адвокату так же трудно, вообще говоря,
как и всякому человеку достигнуть райского состояния>. <Как хотите, а
тут, во всем этом установлении, сверх всего бесспорно прекрасного, за-
ключается как бы нечто грустное. Право, мерещатся подковырники Клещи,
слышится народное слово адвокат-нанятая совесть, но, главное, кроме всего
этого, мерещится нелепейший парадокс, что адвокат никогда не может дей-
ствовать по совести, не может не играть своей совестью, если бы даже и
хотел не играть, что это уже такой обреченный на бессовестность человек,
и что, наконец, самое главное и серьезное во всем этом то, что такое грустное
положение дела как бы даже узаконено кем-то и чем-то, так что считается
уже вовсе не уклонением, а, напротив, даже самым нормальным порядком>.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
сторонником, но, к сожалению, в нашем обществе система эта еще весьма
распространена, и <я так же мало ожидаю совершенного и безусловного
искоренения телесного наказания, как мало ожидаю, чтобы вы перестали
в суде действовать за прекращением уголовных преступлений и нарушением
той правды, которая должна существовать как в семье, так и в государстве>.
Такая постановка защиты и возмутила Достоевского и Щедрина. Фраза
за фразой, они подвергают детальному анализу всю речь В.Д. Спасовича
и горячо негодуют на то, что он старался умалить значение насилия, со-
вершенного над ребенком, и доказать, что истязания в уголовном смысле
не было.
В таком отношении к делу ничего удивительного нет. Его предвидел,
собственно говоря, и сам В.Д. Спасович, начавший свою речь с указания,
что он боится отвлеченной идеи, призрака. <Самое слово - истязание
ребенка, во-первых, возбуждает чувство большого сострадания к ребенку,
а, во-вторых, чувство такого же сильного негодования к тому, кто был его
мучителем>. Это негодование засим перенесено было, по обыкновению, и
на защитника мучителя, и ничего характерного, следовательно, здесь не
было бы. Но и Щедрин, и Достоевский переносят вопрос на принципи-
альную почву и, в конце концов, ставят вопрос ребром. И Достоевский,
и Щедрин констатируют, что как адвокат Спасович выполнил добросо-
вестно свои обязанности, причем Достоевский еще отмечает, что <Спасович
был назначен к защите судом и, стало быть, защищал, так сказать, вслед-
ствие некоторого понуждения>. Кроме того, весьма ярко отмечается
<фальшь> в постановке обвинения. <Дело было поставлено обвинителем
так, что, в случае обвинительного приговора присяжных, отец мог быть
сослан в Сибирь. В обвинении по истязанию Кронеберг мог подпасть под
одну из самых строгих и неприложимых, во всяком случае, к размерам его
преступления статей закона>. <Может быть, необходим глубокий и само-
стоятельный пересмотр законов наших в этом пункте, чтобы восполнить
бе\ы и стать в меру с характером нашего общества>. Отсюда, казалось
неизбежно прийти к выводу, что защита была необходима, и радоваться
чультатам, ею достигнутым. Но Щедрин находит, что <всего естественнее
цш бы обратиться к г. Спасовичу с вопросом: если вы не одобряете ни
дщечин, ни розог, то зачем же ввязываетесь в такое дело, которое сплошь
состоит из пощечин и розог?> В этом усматривается противоречие, которое
цдет-ельствует о <нравственном и умственном двоегласии и дает основание
для вывода, что адвокатура прибегает к компромиссам и сделкам. Заявив
начала о своей солидарности с вопросами жизни, она теперь выдвинула
на первый план ремесленное значение своей профессии и не желает служить
<опекунским замашкам>, которые проявляла в отношении нее литература,
как старшая сестра в либерализме>. <Коль скоро адвокатура высказала
намерение отмежеваться от области общих умственных и нравственных ин-
тересов, надо воспользоваться этими ее поползновениями, не навязывать
ей общение и отвести то место, которое она должна действительно занимать
в кругу разнообразных ремесел>. Соответственно этому, хотя, как отмечает
Достоевский, защита Кронеберга была по назначению, статья Щедрина
носит такой эпиграф: <1-й золотарь: <Давеча мне дядя Николай говорит:
не понимаю я, дядя Павел, как вы, золотари, это делаете - и должность
свою справляете и хлеб едите>. А я ему: <Не твоего разума эта задача,
дядя Николай. За то мы в день целковый получаем, а тебе и вся цена
грош>. - 2-й золотарь: <Ну, а он что на это?> - 1-й золотарь: <Ничего.
Отчаянные, говорит. Ин и вправду об вас забыть нужно>. (Из неизданной
книги <Житейские разговоры в отходной яме>).
Таков суровый и безапелляционный приговор, который талантливый
сатирик выносит адвокатуре. А между тем логический вывод из всего ска-
занного Щедриным тот, что адвокатура, как профессия, ничем не отличается
от всякого другого ремесла, и что лишь постольку, поскольку она отвлекается
от своих прямых задач и интересуется вопросами жизни, она представляет
общественное значение. Трудно сказать, что подразумевал сатирик под
<солидарностью с вопросами жизни>, которую проявила адвокатура на пер-
вых порах. Факт тот, что за эти годы отношение к адвокатуре не изменилось.
Ь частности, по поводу укора Спасовичу, что ему не следовало ввязываться
в такое дело, весьма любопытно отметить, что приблизительно в то же
время, на обеде 1873 г., В.Д. Спасович в своей застольной речи говорил,
что ему не страшно враждебное отношение правительства к адвокатуре.
По <мы погибнем, когда в нашу среду проникнет дух филистерства, ци-
"кое отношение к делу: когда утвердится понятие, что все дела по
держанию для нас безразличны; что обязанности поверенного исполнены,
когда он отправил добросовестно дело. хотя бы бессовестное: когда искус-
ство превратится в ремесло, а мы сделаемся наймитами, подряжающимися
говорить, диалектиками и софистами или брехунцами, как называет своих
В i
адвокатов малоросс, се наше дело получит тогда промысловой характер> .
Таким образом, Ыедрин как будто стучится в открытую дверь, повторяя
лишь то, что до него говорил сам Спасович. И если, тем не менее, он
выступил с такой резкостью именно против Спасовича, то, очевидно, это
нужно объяснить различным пониманием сущности адвокатских обязан-
ностей и задач. Особенно ярко это своеобразное понимание сказалось у
Достоевского. С разными оговорками (<заранее краснею за наивность моих
вопросов и предположений>) автор ставит вообще вопрос о том, <какое
полезное и приятное учреждение адвокатура>. И отвечает на этот вопрос
весьма печально: <Вот человек совершил преступление, а законов не знает;
он готов сознаться, но является адвокат и доказывает ему, что он не только
прав, но и свят... Преприятная вещь. Положим, тут могут поспорить и
возразить, что это отчасти безнравственно. Но вот перед вами невинный...
улики, однако, такие.., что совсем бы, кажется, погиб человек за чужую
вину... Но является адвокат... сбивает с толку прокурора, и вот невинный
оправдан. Нет. Это полезно. Что бы стал делать у нас невинный без ад-
воката?>.
Пока, таким образом, Достоевский как будто еще колеблется. Но в
дальнейшем он становится более определенным и приходит к выводу, что
адвокат не может действовать добросовестно. <У нас является мысль, что
он заведомо защищает и оправдывает виновного, мало того, что иначе и
сделать не может, если бы не хотел... Мне кажется, что избежать фальши
и сохранить честность и совесть адвокату так же трудно, вообще говоря,
как и всякому человеку достигнуть райского состояния>. <Как хотите, а
тут, во всем этом установлении, сверх всего бесспорно прекрасного, за-
ключается как бы нечто грустное. Право, мерещатся подковырники Клещи,
слышится народное слово адвокат-нанятая совесть, но, главное, кроме всего
этого, мерещится нелепейший парадокс, что адвокат никогда не может дей-
ствовать по совести, не может не играть своей совестью, если бы даже и
хотел не играть, что это уже такой обреченный на бессовестность человек,
и что, наконец, самое главное и серьезное во всем этом то, что такое грустное
положение дела как бы даже узаконено кем-то и чем-то, так что считается
уже вовсе не уклонением, а, напротив, даже самым нормальным порядком>.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134