Это - судьба, рок, слепой, всевластный античный рок. В античном мире
свободные сознают себя рабами общего миропорядка, рабами прежде всего
судьбы, рока. Может быть, с иной точки зрения это рабство более легкое, чем
рабство в обычном смысле. Но будем рассуждать не с "иной" точки зрения, а с
точки зрения самой же античности. Античный человек ощущает себя в полной
зависимости от круговращения душ, которое неизвестно кто направляет, в
полной зависимости от рока, преследующего цели, неизвестные никому, в том
числе и ему самому.
Платоновский мир идей - как он ни "чист", как он ни далек от всякой
вещественности - весь пронизан стихией судьбы, он также наивен,
бессознателен, безличен и в этом смысле беспомощен, как Эдип, как Антигона.
Судьба, скульптурный стиль истории и рабство - это один и тот же принцип,
только данный в разных аспектах. Таким образом, в античности существует
резкая иерархия рабства, но это иерархия не по степени зависимости и свободы
человека, но по смысловому содержанию самого рабства. Одни рабы в одном
отношении, другие - в другом, но все одинаковым образом безответны,
одинаковым образом связаны во всей своей жизни и смерти, одинаковым образом
ничего не знают о последних основах своего бытия и поведения.
б)
По поводу развиваемого здесь учения о связи рабовладельческой формации с
идеей судьбы могут возникнуть недоразумения у тех, кто под судьбой понимает
нечто иное, чем то, что имело место в античности. Когда в настоящее время
употребляется слово "судьба", то большей частью мыслится при этом или
абсолютная механическая связанность человека, превращающая его в простую
пешку, марионетку, или понимание жизни, а также того или другого события в
виде чего-то неожиданного, случайного, нелепого, бессмысленного, гибельного
или, по крайней мере, ущербного. Такое понимание судьбы не имеет ничего
общего с античным пониманием, поскольку оно односторонне выдвигает только
один из бесконечно разнообразных аспектов судьбы греков.
Механическая связанность человека, его марионеточность, конечно, тоже
есть одно из проявлений судьбы. Судьба, несомненно, может рассматриваться,
между прочим, и как та сила, которая лишает человека всякой инициативы,
всякой воли, всякой свободы, малейшего намека на какое-нибудь
самостоятельное действие, превращает его жизнь в нелепость, ведет
обязательно к гибели. Такое понимание судьбы не раз появлялось в истории
человеческого общества, и наличие подобных представлений в разные эпохи
человеческой истории не может быть оспариваемо.
Однако, чтобы понять античное представление о судьбе, необходимо выйти за
пределы узкого и механического детерминизма. Необходимо наивозможно шире
рассматривать эту судьбу. Ведь если судьба действительно определяет собою
все, то почему же вдруг она должна определять только нечто пассивное,
безвольное и марионеточное? Согласно античному представлению, подобно тому,
как судьба предопределяет человека и всю жизнь на пассивность,
бездеятельность и мертвый механизм, - подобно этому та же самая судьба может
предопределить для человека и его свободу, его деятельность, его волю и даже
его героизм. Судьба может обрекать не только на безропотное повиновение, но
и на гордый героизм, не только на бездушное механическое повиновение, но и
на свободную, разумную и целесообразно направляемую деятельность. Она может
определять великий смысл человеческих деяний и даже конечное торжество
правды.
Человек нового времени и современный человек считают, что в последнем
случае, т.е. в случае признания за людьми свободы, нет никакой нужды в
судьбе, что судьба в данном случае даже противоречит человеческой свободе.
Однако здесь мы хотим вскрыть не современное отношение к судьбе и свободе, а
античное. С античной же точки зрения, даже если человек поступает свободно,
он и в этом случае предопределен судьбою, а именно предопределен к свободе.
Античный героизм представляет собою тот замечательный тип героизма,
который не только не исключает учения о судьбе, но как раз его предполагает
и именно от него получает свой специфический стиль. (Этот факт обычно
приводит к неразрешимым противоречиям многих исследователей античной
культуры.) С античной точки зрения судьба меньше всего заметна на людях
мелких, безвольных, пассивных. Античный человек меньше всего находит
предопределения судьбы в тех событиях и людях, которые носят характер
механического повиновения и являются пустой игрушкой вышестоящих сил. Судьба
и рок ощущаются античным человеком больше всего (если не прямо
исключительно) в героических подвигах, в свободных актах разумно
действующего большого человека, в его волевом напряжении, в его гордой и
благородной независимости, в его мужестве и отваге.
В этом отношении очень любопытны те образы античной литературы и
мифологии, которые по праву считаются образами самого высокого и самого
свободного героизма. Таков образ Ахилла в Илиаде Гомера. Едва ли кто-нибудь
будет оспаривать свободную деятельность Ахилла, его беззаветный героизм, его
смелость и отвагу, его бесстрашие, его жажду подвига, его полную
независимость и самостоятельность. Свободная и самостоятельная ориентировка
в жизни доходит у Ахилла даже до каприза. И тем не менее, согласно рассказу
Гомера, весь этот свободный героизм Ахилла есть то, к чему предопределила
его судьба. Ахилл и сам сознает свою предопределенность, и тем не менее он
ровно ничего не боится, даже наоборот, как раз это-то сознание своей
предопределенности к свободному героизму, сознание себя как орудия судьбы -
оно-то и делает его бесстрашным, оно-то и является причиной его внутреннего
спокойствия. Судьба выступает для Ахилла как роковая предназначенность.
Другим блестящим примером является образ Прометея у Эсхила. Казалось бы,
куда уж больше свободы, разумности, активности и волевой целенаправленности,
чем это есть у Прометея. И тем не менее в трагедии Эсхила семь раз говорится
о роковом предназначении героя. Между прочим именно сознание себя в качестве
орудия судьбы дает Прометею силу бесстрашно и терпеливо переносить свои
страдания.
Вера в судьбу оставляла для грека возможными самые разнообразные пути.
Один раз судьба требовала от него героизма и свободы, и тогда ссылка на
судьбу была аргументом для свободного и бесстрашного героизма. Другой раз
судьба переживалась им как то, что предопределяет его к пассивности и
бездеятельности (это, правда, редчайшие случаи в античном сознании), - и
тогда ссылка на судьбу служила аргументом в пользу пассивности и
бездеятельности. Были и бесконечные промежуточные явления, которые тоже
нисколько не мешали античному человеку связывать свою жизнь с определениями
судьбы, поскольку судьба мыслилась как причина вообще всего на свете.
Каждый из указанных здесь типов отношения к судьбе (начиная от абсолютно
свободного героизма и кончая абсолютным предопределением к бездеятельности),
конечно, возникал в связи с тем или иным этапом общественно-экономического
развития.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194