В нем самом общее тоже все еще продолжает доминировать
над единичным. Значит, и теперь, после перехода от мифологии к поэзии,
человеческий субъект все еще продолжает мыслить эпически, и художник
изображает свои немифологические предметы все еще эпически.
Не перечисляя заново всех принципов эпического стиля, отметим только, что
подобное изображение природы на первый план выдвигает зрительно-структурные
и пластически-весовые моменты. В свободных от мифологии картинах природы,
которые художник создает по своим собственным субъективным замыслам, на
первый план выдвигается четкость форм, вместо психологического углубления,
зрительный и осязательный чекан, вместо изощренных настроений и капризной
фантастики позднейших времен. Если действительно человеческий субъект
осознал только факт своего существования, но еще не углубился в самоанализ,
то представляемая им природа тоже будет отличаться отсутствием психологизма
и такой выразительностью, которая ограничена лишь вещественными моментами,
т.е. моментами зрительно-структурными и пластически-весовыми.
Это не значит, что подобного рода картины природы лишены всякого
настроения и всякой внутренней жизни. Без последнего вообще не могло бы
получиться художественного изображения природы. Однако это значит, что
настроение, разлитое в данной картине природы, должно быть настолько
простым, не раздвоенным, настолько наивным и скромным, чтобы не заслонять
собою зрительно-структурную и пластически-весовую сторону этой картины, а,
наоборот, быть с ней в полной гармонии. Вот в этом-то и заключается весь
эстетический секрет художественного изображения природы у Гомера: простое и
наивное настроение находится здесь в полной и нерасторжимой гармонии с
зрительно-структурной и пластически-весовой стороной изображаемой у него
картины природы. В этом мы убеждаемся, пересматривая многочисленные тексты,
содержащие картины природы. Пластически-весовую игру огромных воздушных масс
мы находим в ? 32, где в грандиозной картине соединены шум, свист, облака и
разгорающееся пламя. В ? 33 динамика морской картины выражена при помощи
раздутых парусов. В ? 34 ночь, вихрь на море, корабль зарывается носом в
морскую глубину, рвутся паруса.
Простотой настроения отличаются образы природы в ? 28, 29 и 36. Но даже и
бурные картины природы пронизаны простым настроением, так, как будто бы
здесь не действовал никакой человеческий субъект со всеми своими невзгодами
и противоречиями. В этом отношении весьма показательно и поведение Ксанфа
в ? 30 (здесь мы обращаем внимание не на мифологию, но именно на фактически
изображаемые картины природы).
Вероятно, самой интересной картиной природы во всем гомеровском эпосе
является изображение кораблекрушения в Од. V 291 - 457. По традиции
основными деятелями здесь все еще мыслятся боги - Посейдон, Афина Паллада и
Левкофея. Тем не менее назвать эту картину природы мифологической никак
нельзя. Указанные божества являются здесь какими-то закулисными фигурами, а
в центре всего - Одиссей, терпящий кораблекрушение. После 17-дневного
благополучного плавания вдруг поднимается на море буря, бушуют и
сталкиваются между собою ветры, все море покрывается мглою; у Одиссея
слабеют ноги, слабеет сердце и им почти овладевает отчаянье (291 - 312). А
волны вздымаются все выше и выше, ветры сшибаются все больше и больше,
ломается мачта на плоту Одиссея. Одиссей сваливается в воду, он с трудом
доплывает до своего плота и хватается за него (313 - 332). Левкофея дает ему
покрывало, при помощи которого он мог бы спастись в этом кипящем море. Но
Одиссей не хочет расставаться со своим плотом, пока Посейдон не разбивает
этот плот вдребезги (333 - 387). После этого Одиссей носится по морю еще
двое суток, пока на третий день не наступает на море тишина, и Одиссей видит
даже землю, но земля эта окружена кипящими волнами, суровыми скалами и
рифами, и он опять приходит в уныние (388 - 423). Огромная волна несет его
на берег, прямо на утес. Одиссей хватается за этот утес, но его сшибает
другая волна, при этом кожа рук Одиссея прилипает к утесу и остается на нем
(424 - 435). Спасение приходит от Афины, которая влагает в героя мужество и
помогает ему доплыть до устья реки, где не было скал и была защита от
ветров. Наконец он оказался на берегу реки с распухшим телом и обессиленными
руками и ногами, а морская вода вытекала у него из ноздрей и через рот (436
- 457).
Эта грандиозная картина вся построена на пластически-весовых образах;
главное место занимает здесь бурное столкновение разъяренных природных сил.
И несмотря на то, что в центре всего - катастрофа с кораблем и грозное
бедствие самого Одиссея, психология гибнущего человека не закрывает от нас
картины разъяренного моря. Психология самого героя передана настолько
скромными и наивными чертами, что на первом плане - именно это разъяренное
море, а не страдание Одиссея, вернее же, то и другое вместе. У Гомера немало
и умиротворенных картин природы. Вполне мирным характером и даже
благодетельными чертами отличается природа на острове циклопов. Еще более
благотворная и на этот раз уже красивая природа окружает пещеру Калипсо. Вся
эта местность проникнута мирным и утешительным настроением (? 35).
Таинственна и загадочна пещера нимф на Итаке, вероятно, напоминающая Одиссею
давно покинутую им родину; она представляется странной и загадочной после
такой долгой разлуки. И два мыса у входа в залив, на берегу которого
находится эта пещера, и олива около нее, и внутри нее источники, каменные
кратеры, куда пчелы собирают мед, каменные ткацкие станки, на которых нимфы
ткут прекрасные пурпурные одеянья, и два входа в нее: один для богов и
другой для людей, - все это отличается чрезвычайной рельефностью, четкостью
очертаний и не только зрительным, но каким-то прямо осязательным характером
(ХIII 96 - 112).
4. Общее заключение об изображении природы у Гомера
1) Гомер уходит корнями в древние густые толщи мифологии. Следовательно,
природа у него тоже мифична, т.е. состоит из фетишей и демонов, в той или
иной мере отличных от внешних явлений природы.
2) Однако завершительные элементы гомеровского эпоса уже заходят в тот
период истории, когда человек оказывается не столь слитым с природой, чтобы
всецело переносить на нее свое одушевление и тем самым делать ее мифической;
когда он уже начинает отличать себя от нее, т.е. противопоставлять ей свое
одушевление, - природа тогда перестает быть мифической, т.е. мифология
переходит в поэзию. Гомер поэтому наполнен также и чисто поэтическими
изображениями природы.
3) В поэтических изображениях природы у Гомера продолжает сказываться
близость к мифологии, хотя в последних стадиях своего развития эти
изображения граничат уже с произвольным субъективизмом и психологизмом
писателя.
4) Близость поэтических изображений природы у Гомера к мифологии
сказывается, во-первых, в постоянном наличии здесь весьма интенсивных и
динамических элементов, часто переходящих в бурный катастрофизм, кровавые
ужасы и динамику огромных подвижных и неподвижных масс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
над единичным. Значит, и теперь, после перехода от мифологии к поэзии,
человеческий субъект все еще продолжает мыслить эпически, и художник
изображает свои немифологические предметы все еще эпически.
Не перечисляя заново всех принципов эпического стиля, отметим только, что
подобное изображение природы на первый план выдвигает зрительно-структурные
и пластически-весовые моменты. В свободных от мифологии картинах природы,
которые художник создает по своим собственным субъективным замыслам, на
первый план выдвигается четкость форм, вместо психологического углубления,
зрительный и осязательный чекан, вместо изощренных настроений и капризной
фантастики позднейших времен. Если действительно человеческий субъект
осознал только факт своего существования, но еще не углубился в самоанализ,
то представляемая им природа тоже будет отличаться отсутствием психологизма
и такой выразительностью, которая ограничена лишь вещественными моментами,
т.е. моментами зрительно-структурными и пластически-весовыми.
Это не значит, что подобного рода картины природы лишены всякого
настроения и всякой внутренней жизни. Без последнего вообще не могло бы
получиться художественного изображения природы. Однако это значит, что
настроение, разлитое в данной картине природы, должно быть настолько
простым, не раздвоенным, настолько наивным и скромным, чтобы не заслонять
собою зрительно-структурную и пластически-весовую сторону этой картины, а,
наоборот, быть с ней в полной гармонии. Вот в этом-то и заключается весь
эстетический секрет художественного изображения природы у Гомера: простое и
наивное настроение находится здесь в полной и нерасторжимой гармонии с
зрительно-структурной и пластически-весовой стороной изображаемой у него
картины природы. В этом мы убеждаемся, пересматривая многочисленные тексты,
содержащие картины природы. Пластически-весовую игру огромных воздушных масс
мы находим в ? 32, где в грандиозной картине соединены шум, свист, облака и
разгорающееся пламя. В ? 33 динамика морской картины выражена при помощи
раздутых парусов. В ? 34 ночь, вихрь на море, корабль зарывается носом в
морскую глубину, рвутся паруса.
Простотой настроения отличаются образы природы в ? 28, 29 и 36. Но даже и
бурные картины природы пронизаны простым настроением, так, как будто бы
здесь не действовал никакой человеческий субъект со всеми своими невзгодами
и противоречиями. В этом отношении весьма показательно и поведение Ксанфа
в ? 30 (здесь мы обращаем внимание не на мифологию, но именно на фактически
изображаемые картины природы).
Вероятно, самой интересной картиной природы во всем гомеровском эпосе
является изображение кораблекрушения в Од. V 291 - 457. По традиции
основными деятелями здесь все еще мыслятся боги - Посейдон, Афина Паллада и
Левкофея. Тем не менее назвать эту картину природы мифологической никак
нельзя. Указанные божества являются здесь какими-то закулисными фигурами, а
в центре всего - Одиссей, терпящий кораблекрушение. После 17-дневного
благополучного плавания вдруг поднимается на море буря, бушуют и
сталкиваются между собою ветры, все море покрывается мглою; у Одиссея
слабеют ноги, слабеет сердце и им почти овладевает отчаянье (291 - 312). А
волны вздымаются все выше и выше, ветры сшибаются все больше и больше,
ломается мачта на плоту Одиссея. Одиссей сваливается в воду, он с трудом
доплывает до своего плота и хватается за него (313 - 332). Левкофея дает ему
покрывало, при помощи которого он мог бы спастись в этом кипящем море. Но
Одиссей не хочет расставаться со своим плотом, пока Посейдон не разбивает
этот плот вдребезги (333 - 387). После этого Одиссей носится по морю еще
двое суток, пока на третий день не наступает на море тишина, и Одиссей видит
даже землю, но земля эта окружена кипящими волнами, суровыми скалами и
рифами, и он опять приходит в уныние (388 - 423). Огромная волна несет его
на берег, прямо на утес. Одиссей хватается за этот утес, но его сшибает
другая волна, при этом кожа рук Одиссея прилипает к утесу и остается на нем
(424 - 435). Спасение приходит от Афины, которая влагает в героя мужество и
помогает ему доплыть до устья реки, где не было скал и была защита от
ветров. Наконец он оказался на берегу реки с распухшим телом и обессиленными
руками и ногами, а морская вода вытекала у него из ноздрей и через рот (436
- 457).
Эта грандиозная картина вся построена на пластически-весовых образах;
главное место занимает здесь бурное столкновение разъяренных природных сил.
И несмотря на то, что в центре всего - катастрофа с кораблем и грозное
бедствие самого Одиссея, психология гибнущего человека не закрывает от нас
картины разъяренного моря. Психология самого героя передана настолько
скромными и наивными чертами, что на первом плане - именно это разъяренное
море, а не страдание Одиссея, вернее же, то и другое вместе. У Гомера немало
и умиротворенных картин природы. Вполне мирным характером и даже
благодетельными чертами отличается природа на острове циклопов. Еще более
благотворная и на этот раз уже красивая природа окружает пещеру Калипсо. Вся
эта местность проникнута мирным и утешительным настроением (? 35).
Таинственна и загадочна пещера нимф на Итаке, вероятно, напоминающая Одиссею
давно покинутую им родину; она представляется странной и загадочной после
такой долгой разлуки. И два мыса у входа в залив, на берегу которого
находится эта пещера, и олива около нее, и внутри нее источники, каменные
кратеры, куда пчелы собирают мед, каменные ткацкие станки, на которых нимфы
ткут прекрасные пурпурные одеянья, и два входа в нее: один для богов и
другой для людей, - все это отличается чрезвычайной рельефностью, четкостью
очертаний и не только зрительным, но каким-то прямо осязательным характером
(ХIII 96 - 112).
4. Общее заключение об изображении природы у Гомера
1) Гомер уходит корнями в древние густые толщи мифологии. Следовательно,
природа у него тоже мифична, т.е. состоит из фетишей и демонов, в той или
иной мере отличных от внешних явлений природы.
2) Однако завершительные элементы гомеровского эпоса уже заходят в тот
период истории, когда человек оказывается не столь слитым с природой, чтобы
всецело переносить на нее свое одушевление и тем самым делать ее мифической;
когда он уже начинает отличать себя от нее, т.е. противопоставлять ей свое
одушевление, - природа тогда перестает быть мифической, т.е. мифология
переходит в поэзию. Гомер поэтому наполнен также и чисто поэтическими
изображениями природы.
3) В поэтических изображениях природы у Гомера продолжает сказываться
близость к мифологии, хотя в последних стадиях своего развития эти
изображения граничат уже с произвольным субъективизмом и психологизмом
писателя.
4) Близость поэтических изображений природы у Гомера к мифологии
сказывается, во-первых, в постоянном наличии здесь весьма интенсивных и
динамических элементов, часто переходящих в бурный катастрофизм, кровавые
ужасы и динамику огромных подвижных и неподвижных масс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194