? 27. Ил. XXII 146 - 152
Мчались все время они под стеною проезжей дорогой.
До родников добежали прекрасно струящихся. Два их
Бьет здесь ключа, образуя истоки пучинного Ксанфа.
Первый источник струится горячей водой. Постоянно
150 Паром густым он окутан, как будто бы дымом пожарным.
Что до второго, то даже и летом вода его схожа
Или со льдом водяным, иль со снегом холодным, иль градом.
? 28. I 154 - 157
Передо мною ни в чем не повинны троянцы...
155 В счастливой Фтии моей, многолюдной, плодами богатой,
Нив никогда не топтали; безмерные нас разделяют
Горы, покрытые лесом, и шумные воды морские.
? 29. II 305 - 307
305 Мы, окружая родник, на святых алтарях приносили
Вечным богам гекатомбы отборные возле платана,
Из-под которого светлой струею вода вытекала.
? 30. XXI 349 - 355
На реку бог обратил разливающий зарево пламень.
350 Вспыхнули тут тамариски по берегу, ивы и вязы,
Вспыхнули донник душистый, и кипер, и влажный ситовник,
Росшие густо вокруг прекрасных течений Скамандра.
Рыбы, угри затомились, - и те по глубоким пучинам,
Те по прекрасным струям и туда и сюда заметались,
355 Жаром палимые жгучим искусника-бога Гефеста.
? 31. XIV 346 - 351
Молвил и крепко руками свою охватил он супругу.
Тотчас под ними земля возрастила цветущие травы.
Донник росистый, шафран и густые цветы гиацинта, -
Мягкие, Зевса и Геру вознесшие вверх над землею.
350 Там они улеглись и покрылись густым, золотистым
Облаком; капли росы с него падали наземь, сверкая.
? 32. XXIII 212 - 218
Они поднялися,
С шумом ужасным помчались, гоня облака пред собою,
Дуя неистово, моря достигли. От бури свистящей
215 Вздыбились волны. Они прилетели в троянскую землю,
В тлевший ударили сруб, и взвилося шумящее пламя.
Ночь напролет они вместе на пламя костра налетали,
Дуя со свистом.
? 33. Од. II 426 - 429
Белый потом натянули ремнями плетеными парус.
Парус в средине надулся от ветра, и яро вскипели
Воды пурпурного моря под носом идущего судна;
С волн высоких оно заскользило, свой путь совершая.
? 34. IХ 67 - 71
Тучи сбирающий Зевс на суда наши северный ветер
С вихрем неслыханным ринул и скрыл под густейшим туманом
Сушу и море. И ночь ниспустилася с неба на землю.
70 Мчались суда, зарываясь носами в кипящие волны.
Вихрем на три, на четыре куска паруса разорвало.
? 35. V 56 - 74
Вышел на сушу Гермес с фиалково-темного моря.
Шел, он пока не достиг просторной пещеры, в которой
Пышноволосая нимфа жила. Ее там застал он.
На очаге ее пламя большое пылало, и запах
60 От легкоколкого кедра и благовоний горящих
Остров охватывал весь. С золотым челноком обходила
Нимфа станок, и ткала, и голосом пела прекрасным.
Густо разросшийся лес окружал отовсюду пещеру,
Тополем черным темнея, ольхой, кипарисом душистым.
65 Между зеленых ветвей длиннокрылые птицы гнездились -
Копчики, совы, морские вороны с разинутым клювом.
Пищу они добывают себе на морском побережьи.
Возле пещеры самой виноградные многие лозы
Пышно росли, и на ветках тяжелые гроздья висели.
70 Светлую воду четыре источника рядом струили
Близко один от другого, туда и сюда разбегаясь.
Всюду на мягких лужайках цвели сельдерей и фиалки.
Если б на острове этом и бог появился бессмертный,
Он изумился бы, глядя, и был бы восторгом охвачен.
? 36. ХI 13 - 19
Мы наконец Океан переплыли глубоко текущий.
Там страна и город мужей киммерийских. Всегдашний
15 Сумрак там и туман. Никогда светоносное солнце
Не освещает лучами людей, населяющих край тот
Землю ль оно покидает, вступая на звездное небо,
Или спускается с неба, к земле направляясь обратно.
Ночь зловещая племя бессчастных людей окружает.
Указанный материал "Одиссеи" дает яркое представление о том новом стиле
природы, которого в общем нет еще в "Илиаде" и которое потом займет основное
место в античном мироощущении вплоть до последних моментов его исторической
жизни. Объективно-реалистический, субстанциально-вещественный, абсолютно
несубъективный стиль природы "Илиады" сменяется (тоже пока еще не
субъективистской, не психологической, не чисто эстетической) эстетической
позицией, которая в дальнейшем найдет свое теоретическое отражение в
философских учениях досократиков. Это та позиция, когда начинает просыпаться
субъект, но просыпается он еще не во всем своем внутреннем содержании, не во
всей своей внутренней самостоятельности, но пока еще только как факт, как
бытие, как самостоятельная реальность. Он еще не настолько развит, чтобы
"вчувствовать" в природу и все свое внутреннее содержание. Но он уже развит
настолько, чтобы "вчувствовать" в нее самый факт своего существования,
независимо от внутреннего содержания этого факта.
Однако, как это понимать, что поэт дает нам в своих образах природы
чувствовать только факт существования его самостоятельного субъекта и еще не
раскрывает никаких своих внутренних переживаний, которые бы
свидетельствовали также о полной независимости от объекта его внутренней
жизни? Это очень важный вопрос, на который следует дать самый четкий ответ.
Известно, что человек вначале совсем не отличает себя от природы и
считает себя, самое большее, неким ее придатком и притом придатком совсем
несущественным. Но с известного времени в нем начинают просыпаться его
индивидуальные силы и возможности, которые тем самым заставляют его уже
противопоставлять себя природе и более или менее значительно отличать себя
от нее. Это противопоставление и это отличение создается, однако, далеко не
сразу. На первых порах человека отличает от природы пока еще только самый
факт своего существования, т.е. отличает себя от природы пока еще только в
самой общей форме. Субъект здесь уже чувствует себя как именно субъект. Это
значит, что все прочее для него уже перестает быть субъектом. Субъект и
личность - это только он, а все остальное - уже не субъект и не личность.
Что же происходит в этих условиях с мифологией, которая является
одушевлением и персонификацией всего существующего? Что происходит с
мифологией, которая основана на перенесении человеческих отношений на
природу и на весь мир? Ясно, что начало человеческого самосознания, т.е.
начало противопоставления человеком себя как личности и субъекта всему
окружающему и всей природе, есть конец мифологии, конец антропоморфизма.
Осознав себя как некоторый самостоятельный факт, человек сразу же кончает с
мифологией, так как все существующее оказывается в этих условиях уже не
личностью и не субъектом, а только объектом. И, следовательно, место
мифологического отношения к природе занимает здесь ее поэтическое
изображение, т.е. изображение не буквальное, а переносное.
Какое же это изображение? То, что человек осознает себя пока еще только в
своем фактическом существовании, но далеко еще не во всей возможной глубине
своих внутренних переживаний, сразу же налагает неизгладимый отпечаток на
всякое изображение природы. Такое изображение есть эпическое изображение.
Человек здесь представляет себя в слишком общей форме, слишком
недифференцированно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194