е., что единственный
источник всего видимого в стихиях], вняв божественному глаголу"88. Здесь с
достаточной ясностью показана связь физических элементов с фактом красоты,
вернее, эстетические функции элементов. Наиболее поясняющим здесь Эмпедокл
считает именно сравнение с творчеством художника.
2. Эстетический субъект
Желая вскрыть субъективное состояние эстетического субъекта, Эмпедокл
говорит не только о "радости" (В 17), но и о мудрости. Желая кого-то
прославить (не то Пифагора, не то Парменида, не то самого себя - мнения
ученых здесь расходятся), он говорил: "Был среди них некий муж необычайных
познаний, который воистину приобрел обширнейшее богатство разума, обладая в
самой высокой степени разнообразной мудростью. Ибо всякий раз, как он
напрягал всю силу своего ума, он без труда созерцал отдельные явления всего
существующего даже за десять и за двадцать человеческих поколений" (В 129).
Чтобы понять, что означает, по Эмпедоклу, "мудрость", следует, прежде
всего, отбросить такие новоевропейские квалификации, как "чистое сознание
(или мышление)", "чувственное восприятие" (или "образное представление"), а
такие антитезу "субъективный" - "объективный". Эмпедокл знает только одно
сознание, и чувственное и внечувственное одновременно. Многие современные
ученые, находясь под гипнозом гносеологических предрассудков и не осознавая
того, что реально ежесекундно творится в их собственном сознании,
затрудняются это понять. Таким скептикам можно указать на геометрические
тела, одновременно чувственные и идеальные (т.е. не находящиеся в
чувственном опыте), на произведения живописи, тоже одновременно чувственные
и внечувственные, мысленные и даже идеальные, и т.д. Такого же типа и тот
эстетический субъект, который мыслит себе - вместе со всей досократикой -
Эмпедокл. Что это сознание чувственное, об этом уже много говорилось выше.
Раз все - из физических элементов, значит, и сознание, душа, дух, субъект
тоже чувственные. Но вместе с тем Эмпедокл изгоняет чистую, хаотическую,
ползучую чувственность. И на одном примере мы это видим очень ясно.
Эмпедокл отрицает происхождение из ничего и гибель, превращение в ничто;
его элементы вечны и неизменяемы, реальное рождение и смерть суть только
относительные рождение и смерть (А44.138. В11.12.15). Зная это, он тем не
менее не устранял обычного способа выражения, основанного на недалекой
повседневной интуиции, противоречащей этой его установке. В результате у
него появляется символический язык, который мы находим и у Гераклита и еще
найдем у атомистов. Вот что пишет об Эмпедокле Плутарх (В10): "Он [Эмпедокл]
настолько чувствовал нужду в движении сущего и противоречии его кажущимся
[явлением], что даже не изгнал из обычая слово [рождение], но показав только
и уничтожив обман, вредящий делу, он затем опять в [употребляемых им]
названиях вернулся к установившемуся обычаю". И далее: "Эмпедокл [отнюдь] не
уничтожил людей, зверей, растений и птиц [т.е. именно все то], об
образовании чего из смешения элементов он говорит, но, наставив тех, кто
доказывал, что вследствие этого соединения и разделения есть некое рождение
(В8.1), злосчастная гибель (В9.4) и мстительница-смерть, [показав им], в чем
заключается их заблуждение, он не изгнал из употребления привычных названий
их".
Это свидетельство надо считать драгоценным потому, что тут, можно
сказать, приоткрывается лаборатория всего досократовского символизма.
Общегреческая, еще мифическая чувственность остается тут совершенно
нетронутой (так же, как, например, у Гомера). Но эта чувственность понята
изнутри, с точки зрения осмысляющих ее абстрактно-всеобщих принципов; и
потому, оставаясь по содержанию самой собой, она получает здесь уже новый,
диалектический смысл. Такая мудрость очень широка. Ее чувственность идет
далеко за пределы земной жизни. "Не может мудрый человек предполагать в
своем уме ничего подобного, будто, пока смертные живут, - что они,
действительно, и называют жизнью, - до тех только пор они и существуют и
находятся в обладании зла и добра, но что до создания и после разрушения
[организма] они представляют из себя полное ничто. В самом деле, эти [слова]
уместны в устах не отрицающего существование родившихся и живущих, но скорее
в [устах] полагающего, что существуют и еще неродившиеся и уже умершие"
(В15). Такая мудрость, несомненно, есть, во-первых, нечто чувственное, и
Эмпедокл (В4) увещевает доверять всем чувствам одинаково: "Не лишай веры ни
один из остальных органов, где только есть путь к познанию, а замечай, где
что ясно". Во-вторых же, эта чувственность есть для него откровение (В5):
"Ты же, как то велят правдивые откровения, исходящие от нашей Музы, познай,
различив в душе слова истины". Вот почему души мудрецов становятся
пророческими (В146) и художественно-творческими, они вселяются в вождей и
врачей и в конце концов становятся богами. Они (В147), "сожительствуя и
сотрапезничая с другими бессмертными, свободные от человеческих скорбей, не
ведающие злой смерти, бесстрадальные", становятся и блаженными, и знающими
богов в истине, ибо (В132) "блажен, кто приобрел богатство божественного
разума, и жалок, кто довольствуется темным понятием о богах". Такой мудрец -
бессмертный бог, целитель болезней и страстей, предмет благоговейного
поклонения. Мысля самого себя таковым, Эмпедокл вещал своим
соотечественникам: "Я шествую среди вас бессмертным богом, а уже не смертным
[человеком], в почете у всех, как то и надлежит, кругом увенчанный
перевязями и зеленеющими гирляндами. Когда я вместе с ними, мужами и женами,
прибываю в цветущие грады, меня окружает благоговейное поклонение. И они
несметною толпою следуют за мной, вопрошая, где стезя, [ведущая] к пользе,
одни - имея нужду в прорицаниях, другие же стараются услышать целительное от
различных недугов слово, подлинно долго терзаемые тяжкими страданиями"
(В112).
Можно сказать, что идеалом мудрости для Эмпедокла является его
изначальный бескачественный и самодовлеющий Шар Любви, "отовсюду равный и
вполне беспредельный, шаровидный, наслаждающийся в своей совершенной
замкнутости" (В28). Такова диалектически-чувственная "мудрость",
проповедуемая Эмпедоклом.
3. Пропорциональность
Красота, в основе которой лежит космическое любовное влечение и которая
есть мудро созерцаемые чувственные стихии, внешне проявляется в
гармоническом целом и пропорциональности. С этой точки зрения Эмпедокл
рассматривал все и, прежде всего, живой организм и разные его элементы,
например кости. "По его мнению, тело, кости и каждая из прочих [вещей]
образуется по некоторому числовому соотношению элементов. По крайней мере, в
первой книге "Физики" он говорит: "А благодатная земля в своих широкогрудых
горнилах две из восьми частей получила от светлой Нестиды и четыре от
Гефеста [таким образом, на долю самой земли остается две части] а из них [из
упомянутых выше восьми частей всех стихий] образовались белые кости, дивно
сплоченные связями Гармонии", т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
источник всего видимого в стихиях], вняв божественному глаголу"88. Здесь с
достаточной ясностью показана связь физических элементов с фактом красоты,
вернее, эстетические функции элементов. Наиболее поясняющим здесь Эмпедокл
считает именно сравнение с творчеством художника.
2. Эстетический субъект
Желая вскрыть субъективное состояние эстетического субъекта, Эмпедокл
говорит не только о "радости" (В 17), но и о мудрости. Желая кого-то
прославить (не то Пифагора, не то Парменида, не то самого себя - мнения
ученых здесь расходятся), он говорил: "Был среди них некий муж необычайных
познаний, который воистину приобрел обширнейшее богатство разума, обладая в
самой высокой степени разнообразной мудростью. Ибо всякий раз, как он
напрягал всю силу своего ума, он без труда созерцал отдельные явления всего
существующего даже за десять и за двадцать человеческих поколений" (В 129).
Чтобы понять, что означает, по Эмпедоклу, "мудрость", следует, прежде
всего, отбросить такие новоевропейские квалификации, как "чистое сознание
(или мышление)", "чувственное восприятие" (или "образное представление"), а
такие антитезу "субъективный" - "объективный". Эмпедокл знает только одно
сознание, и чувственное и внечувственное одновременно. Многие современные
ученые, находясь под гипнозом гносеологических предрассудков и не осознавая
того, что реально ежесекундно творится в их собственном сознании,
затрудняются это понять. Таким скептикам можно указать на геометрические
тела, одновременно чувственные и идеальные (т.е. не находящиеся в
чувственном опыте), на произведения живописи, тоже одновременно чувственные
и внечувственные, мысленные и даже идеальные, и т.д. Такого же типа и тот
эстетический субъект, который мыслит себе - вместе со всей досократикой -
Эмпедокл. Что это сознание чувственное, об этом уже много говорилось выше.
Раз все - из физических элементов, значит, и сознание, душа, дух, субъект
тоже чувственные. Но вместе с тем Эмпедокл изгоняет чистую, хаотическую,
ползучую чувственность. И на одном примере мы это видим очень ясно.
Эмпедокл отрицает происхождение из ничего и гибель, превращение в ничто;
его элементы вечны и неизменяемы, реальное рождение и смерть суть только
относительные рождение и смерть (А44.138. В11.12.15). Зная это, он тем не
менее не устранял обычного способа выражения, основанного на недалекой
повседневной интуиции, противоречащей этой его установке. В результате у
него появляется символический язык, который мы находим и у Гераклита и еще
найдем у атомистов. Вот что пишет об Эмпедокле Плутарх (В10): "Он [Эмпедокл]
настолько чувствовал нужду в движении сущего и противоречии его кажущимся
[явлением], что даже не изгнал из обычая слово [рождение], но показав только
и уничтожив обман, вредящий делу, он затем опять в [употребляемых им]
названиях вернулся к установившемуся обычаю". И далее: "Эмпедокл [отнюдь] не
уничтожил людей, зверей, растений и птиц [т.е. именно все то], об
образовании чего из смешения элементов он говорит, но, наставив тех, кто
доказывал, что вследствие этого соединения и разделения есть некое рождение
(В8.1), злосчастная гибель (В9.4) и мстительница-смерть, [показав им], в чем
заключается их заблуждение, он не изгнал из употребления привычных названий
их".
Это свидетельство надо считать драгоценным потому, что тут, можно
сказать, приоткрывается лаборатория всего досократовского символизма.
Общегреческая, еще мифическая чувственность остается тут совершенно
нетронутой (так же, как, например, у Гомера). Но эта чувственность понята
изнутри, с точки зрения осмысляющих ее абстрактно-всеобщих принципов; и
потому, оставаясь по содержанию самой собой, она получает здесь уже новый,
диалектический смысл. Такая мудрость очень широка. Ее чувственность идет
далеко за пределы земной жизни. "Не может мудрый человек предполагать в
своем уме ничего подобного, будто, пока смертные живут, - что они,
действительно, и называют жизнью, - до тех только пор они и существуют и
находятся в обладании зла и добра, но что до создания и после разрушения
[организма] они представляют из себя полное ничто. В самом деле, эти [слова]
уместны в устах не отрицающего существование родившихся и живущих, но скорее
в [устах] полагающего, что существуют и еще неродившиеся и уже умершие"
(В15). Такая мудрость, несомненно, есть, во-первых, нечто чувственное, и
Эмпедокл (В4) увещевает доверять всем чувствам одинаково: "Не лишай веры ни
один из остальных органов, где только есть путь к познанию, а замечай, где
что ясно". Во-вторых же, эта чувственность есть для него откровение (В5):
"Ты же, как то велят правдивые откровения, исходящие от нашей Музы, познай,
различив в душе слова истины". Вот почему души мудрецов становятся
пророческими (В146) и художественно-творческими, они вселяются в вождей и
врачей и в конце концов становятся богами. Они (В147), "сожительствуя и
сотрапезничая с другими бессмертными, свободные от человеческих скорбей, не
ведающие злой смерти, бесстрадальные", становятся и блаженными, и знающими
богов в истине, ибо (В132) "блажен, кто приобрел богатство божественного
разума, и жалок, кто довольствуется темным понятием о богах". Такой мудрец -
бессмертный бог, целитель болезней и страстей, предмет благоговейного
поклонения. Мысля самого себя таковым, Эмпедокл вещал своим
соотечественникам: "Я шествую среди вас бессмертным богом, а уже не смертным
[человеком], в почете у всех, как то и надлежит, кругом увенчанный
перевязями и зеленеющими гирляндами. Когда я вместе с ними, мужами и женами,
прибываю в цветущие грады, меня окружает благоговейное поклонение. И они
несметною толпою следуют за мной, вопрошая, где стезя, [ведущая] к пользе,
одни - имея нужду в прорицаниях, другие же стараются услышать целительное от
различных недугов слово, подлинно долго терзаемые тяжкими страданиями"
(В112).
Можно сказать, что идеалом мудрости для Эмпедокла является его
изначальный бескачественный и самодовлеющий Шар Любви, "отовсюду равный и
вполне беспредельный, шаровидный, наслаждающийся в своей совершенной
замкнутости" (В28). Такова диалектически-чувственная "мудрость",
проповедуемая Эмпедоклом.
3. Пропорциональность
Красота, в основе которой лежит космическое любовное влечение и которая
есть мудро созерцаемые чувственные стихии, внешне проявляется в
гармоническом целом и пропорциональности. С этой точки зрения Эмпедокл
рассматривал все и, прежде всего, живой организм и разные его элементы,
например кости. "По его мнению, тело, кости и каждая из прочих [вещей]
образуется по некоторому числовому соотношению элементов. По крайней мере, в
первой книге "Физики" он говорит: "А благодатная земля в своих широкогрудых
горнилах две из восьми частей получила от светлой Нестиды и четыре от
Гефеста [таким образом, на долю самой земли остается две части] а из них [из
упомянутых выше восьми частей всех стихий] образовались белые кости, дивно
сплоченные связями Гармонии", т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194