Насколько простое совпадение противоположностей есть трафарет
для всей досократовской философии, настолько же это совпадение в виде (В8)
"прекраснейшей гармонии" является здесь довольно редкой концепцией (во
всяком случае, имея в виду дошедшие до нас материалы, мы можем усмотреть
нечто подобное только у пифагорейцев)83. Эта концепция имеет ближайшее
отношение именно к истории эстетики.
Понятие, вернее, символ гармонии, по Гераклиту, может пониматься двояко.
С одной стороны, это совпадение одновременных событий, вещей, предметов,
элементов. Тогда возникает понимание каждой вещи наподобие лиры или лука со
стрелами, "натяженная", стремящаяся в разные стороны (palintonos) гармония
(В51). Но эту "прекраснейшую гармонию" можно понимать и во времени, когда
"согласуются" между собою разновременные события и когда, следовательно,
получается определенный ритм событий, в частности, так любимая Гераклитом
вечная космическая периодика. Тут мы встречаем важную эстетическую категорию
- понятие меры, metron и, в частности, вечно периодических мер. (Diog. L. IХ
8 из А1) мир "рождается из огня и вновь обращается в огонь, [и эта смена
совершается] периодически в течение всей вечности. Происходит же это по
определению судьбы"; (А8) Логос, являющийся "сущностью судьбы", есть
"эфирное тело, сперма рождения вселенной и мера назначенного круга времени".
(А10) Гераклит принимает "периодические смены состояний неба" и признает это
чередование "вечным", там же - возникновение и гибель мира в огне
совершается "по некоторым периодам времени", так что он "мерами вспыхивающий
и мерами гаснущий". (В30) мир "всегда был, есть и будет вечно живым огнем,
который мерами вспыхивает и мерами гаснет"; (В31) огонь "разливается как
море и получает свою меру по тому же самому логосу, как было раньше
возникновения земли".
Мы видим, таким образом, и на гераклитовском символе гармонии, и на
гераклитовском символе меры (мы бы сказали, скорее, ритма), насколько его
эстетика и проповедуемая им красота космичны, мифичны, поэтичны,
мистико-философичны, хотя в то же время тут перед нами твердая позиция
против всякого антропоморфизма, в защиту определенной теории абстрактной
всеобщности. Ведь "гармония" и "мера" не есть мифические личности и
существа, вроде Афродиты, Эроса или знаменитой Гармонии, дочери Ареса и
Афродиты и супруги фиванского царя Кадма. Это - абстрактные понятия, имеющие
значение для всякого бытия вообще и потому оказывающиеся определенным видом
абстрактной всеобщности. В то же время эти абстрактно-всеобщие понятия
являются здесь овеществленными, одушевленными, разумными, роковыми, т.е. им
свойственна вся старая мифичность с тем существенным отличием, что теперь
мифическим богом стал уже не Арес и не Афродита, а космическая гармония и
космический ритм. Вполне целесообразно писать эти слова с большой буквы,
хотя они и не есть имена богов и героев в обычном смысле слова.
На примере Гераклита особенно ярко подтверждается то, что говорилось выше
о классическом идеале, основанном на противопоставлении свободной
человеческой личности мифу и на связанной с этим абсолютизацией физических
стихий. Миф перестал быть личностью. Но, поскольку античный миф с самого
начала был мифом природным, физическим (в отличие от средневекового и
новоевропейского), потеря им антропоморфичности неизбежно приводит к
абсолютизации физических стихий. Эта абсолютизация, или обоснование их на
самих себе, делала эти стихии носителями свойств всех прежних мифических
богов и, прежде всего, вечности, одушевленности, разумности. Текучая,
непостоянная физическая стихия (а иной она и не может быть), оставаясь самой
собой, в то же время интерпретировалась как мифическая сущность. Но
управлять стихией - фактом стихии - миф уже не мог так, как у Гомера боги
управляют миром. Поскольку стихия по смыслу своему была только абстракцией
мира, управлять миром стихий она могла тоже только абстрактно, т.е. не
лично-волевым образом, а путем некоей вечной отвлеченной закономерности. С
другой стороны, физическая стихия, будучи чем-то слепым, в результате своей
абсолютизации превращалась в слепую судьбу.
Так и в античности это замечательное явление эстетики и философии: в
основе всего космоса огонь есть логос космоса, а логос космоса есть гармония
и вечная периодика противоречий или противоположностей; а все вместе - и
космос, и огонь, и логос, и гармония - есть судьба, необходимость. Все это
надо иметь в виду, если мы хотим подвести учение Гераклита под какую-нибудь
отвлеченную категорию. Такой отвлеченной категорией у Гераклита обычно
выставляют вечную текучесть и изменчивость вещей, вечное их становление. Что
Гераклит глубоко чувствует стихию непрерывного становления, против этого
возражать нельзя. Но все предыдущее изложение показывает, что философии и
эстетике Гераклита свойственна не только категория становления, но и
категория устойчивого бытия и определенной качественности вещей, никогда не
погибающей, несмотря ни на какое становление, т.е. несмотря ни на какое
возникновение и уничтожение вещей. Поэтому если уже обязательно искать
какую-нибудь отвлеченную категорию, то лучше будет говорить об
общематериальном континууме, т.е. такой космической непрерывности, в которой
отдельные вещи вечно сохраняются или вечно возникают. Но это вечное
превращение одних вещей в другие одновременно с их сохранением насыщено у
Гераклита такими глубокими и оригинальными образами, которые уже трудно
свести к какой-нибудь отвлеченной категории, и без учета этих образов
Гераклит легко превращается в одну из многочисленных гегелевских
историко-философских категорий и общую ступень отвлеченного мышления, не
представленную в чистом виде ни в античной, ни в какой-либо другой философии
и эстетике.
В досократике не было философии более глубокой и яркой, чем философия
Гераклита, и, вероятно, никто больше Гераклита не понимал трагической и
величественной красоты периодически вспыхивающего космоса. Не понимал
Гераклит только одного (и тут мы имеем над ним большое преимущество). Он не
понимал, какая внутренняя сила заставила его, как и всех досократиков,
критиковать антропоморфичность мифа и какие таинственные причины делали для
него понятной вытекающую отсюда весьма странную космологию, в которой огонь
был живой и разумный, а божественно-мировой логос - огненным. Гераклит не
понимал, что его космологическая эстетика была социально обоснована и была
определенным историческим императивом, властным отражением в его сознании
тех социальных судеб Греции, которые привели к примату свободной личности
над родом и тем самым к примату научной философии над мифологией, т.е. к
критике "мифоса" с точки зрения логоса, к построению нового значения - уже с
точки зрения абстрактно-всеобщих принципов.
3. Итог эстетической картины мира
Подведем итог. Диалектическое становление, которому учит Гераклит,
во-первых, мыслится им в пределах вполне чувственного и вполне материального
космоса и в основном состоит из круговорота вещественных стихий:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
для всей досократовской философии, настолько же это совпадение в виде (В8)
"прекраснейшей гармонии" является здесь довольно редкой концепцией (во
всяком случае, имея в виду дошедшие до нас материалы, мы можем усмотреть
нечто подобное только у пифагорейцев)83. Эта концепция имеет ближайшее
отношение именно к истории эстетики.
Понятие, вернее, символ гармонии, по Гераклиту, может пониматься двояко.
С одной стороны, это совпадение одновременных событий, вещей, предметов,
элементов. Тогда возникает понимание каждой вещи наподобие лиры или лука со
стрелами, "натяженная", стремящаяся в разные стороны (palintonos) гармония
(В51). Но эту "прекраснейшую гармонию" можно понимать и во времени, когда
"согласуются" между собою разновременные события и когда, следовательно,
получается определенный ритм событий, в частности, так любимая Гераклитом
вечная космическая периодика. Тут мы встречаем важную эстетическую категорию
- понятие меры, metron и, в частности, вечно периодических мер. (Diog. L. IХ
8 из А1) мир "рождается из огня и вновь обращается в огонь, [и эта смена
совершается] периодически в течение всей вечности. Происходит же это по
определению судьбы"; (А8) Логос, являющийся "сущностью судьбы", есть
"эфирное тело, сперма рождения вселенной и мера назначенного круга времени".
(А10) Гераклит принимает "периодические смены состояний неба" и признает это
чередование "вечным", там же - возникновение и гибель мира в огне
совершается "по некоторым периодам времени", так что он "мерами вспыхивающий
и мерами гаснущий". (В30) мир "всегда был, есть и будет вечно живым огнем,
который мерами вспыхивает и мерами гаснет"; (В31) огонь "разливается как
море и получает свою меру по тому же самому логосу, как было раньше
возникновения земли".
Мы видим, таким образом, и на гераклитовском символе гармонии, и на
гераклитовском символе меры (мы бы сказали, скорее, ритма), насколько его
эстетика и проповедуемая им красота космичны, мифичны, поэтичны,
мистико-философичны, хотя в то же время тут перед нами твердая позиция
против всякого антропоморфизма, в защиту определенной теории абстрактной
всеобщности. Ведь "гармония" и "мера" не есть мифические личности и
существа, вроде Афродиты, Эроса или знаменитой Гармонии, дочери Ареса и
Афродиты и супруги фиванского царя Кадма. Это - абстрактные понятия, имеющие
значение для всякого бытия вообще и потому оказывающиеся определенным видом
абстрактной всеобщности. В то же время эти абстрактно-всеобщие понятия
являются здесь овеществленными, одушевленными, разумными, роковыми, т.е. им
свойственна вся старая мифичность с тем существенным отличием, что теперь
мифическим богом стал уже не Арес и не Афродита, а космическая гармония и
космический ритм. Вполне целесообразно писать эти слова с большой буквы,
хотя они и не есть имена богов и героев в обычном смысле слова.
На примере Гераклита особенно ярко подтверждается то, что говорилось выше
о классическом идеале, основанном на противопоставлении свободной
человеческой личности мифу и на связанной с этим абсолютизацией физических
стихий. Миф перестал быть личностью. Но, поскольку античный миф с самого
начала был мифом природным, физическим (в отличие от средневекового и
новоевропейского), потеря им антропоморфичности неизбежно приводит к
абсолютизации физических стихий. Эта абсолютизация, или обоснование их на
самих себе, делала эти стихии носителями свойств всех прежних мифических
богов и, прежде всего, вечности, одушевленности, разумности. Текучая,
непостоянная физическая стихия (а иной она и не может быть), оставаясь самой
собой, в то же время интерпретировалась как мифическая сущность. Но
управлять стихией - фактом стихии - миф уже не мог так, как у Гомера боги
управляют миром. Поскольку стихия по смыслу своему была только абстракцией
мира, управлять миром стихий она могла тоже только абстрактно, т.е. не
лично-волевым образом, а путем некоей вечной отвлеченной закономерности. С
другой стороны, физическая стихия, будучи чем-то слепым, в результате своей
абсолютизации превращалась в слепую судьбу.
Так и в античности это замечательное явление эстетики и философии: в
основе всего космоса огонь есть логос космоса, а логос космоса есть гармония
и вечная периодика противоречий или противоположностей; а все вместе - и
космос, и огонь, и логос, и гармония - есть судьба, необходимость. Все это
надо иметь в виду, если мы хотим подвести учение Гераклита под какую-нибудь
отвлеченную категорию. Такой отвлеченной категорией у Гераклита обычно
выставляют вечную текучесть и изменчивость вещей, вечное их становление. Что
Гераклит глубоко чувствует стихию непрерывного становления, против этого
возражать нельзя. Но все предыдущее изложение показывает, что философии и
эстетике Гераклита свойственна не только категория становления, но и
категория устойчивого бытия и определенной качественности вещей, никогда не
погибающей, несмотря ни на какое становление, т.е. несмотря ни на какое
возникновение и уничтожение вещей. Поэтому если уже обязательно искать
какую-нибудь отвлеченную категорию, то лучше будет говорить об
общематериальном континууме, т.е. такой космической непрерывности, в которой
отдельные вещи вечно сохраняются или вечно возникают. Но это вечное
превращение одних вещей в другие одновременно с их сохранением насыщено у
Гераклита такими глубокими и оригинальными образами, которые уже трудно
свести к какой-нибудь отвлеченной категории, и без учета этих образов
Гераклит легко превращается в одну из многочисленных гегелевских
историко-философских категорий и общую ступень отвлеченного мышления, не
представленную в чистом виде ни в античной, ни в какой-либо другой философии
и эстетике.
В досократике не было философии более глубокой и яркой, чем философия
Гераклита, и, вероятно, никто больше Гераклита не понимал трагической и
величественной красоты периодически вспыхивающего космоса. Не понимал
Гераклит только одного (и тут мы имеем над ним большое преимущество). Он не
понимал, какая внутренняя сила заставила его, как и всех досократиков,
критиковать антропоморфичность мифа и какие таинственные причины делали для
него понятной вытекающую отсюда весьма странную космологию, в которой огонь
был живой и разумный, а божественно-мировой логос - огненным. Гераклит не
понимал, что его космологическая эстетика была социально обоснована и была
определенным историческим императивом, властным отражением в его сознании
тех социальных судеб Греции, которые привели к примату свободной личности
над родом и тем самым к примату научной философии над мифологией, т.е. к
критике "мифоса" с точки зрения логоса, к построению нового значения - уже с
точки зрения абстрактно-всеобщих принципов.
3. Итог эстетической картины мира
Подведем итог. Диалектическое становление, которому учит Гераклит,
во-первых, мыслится им в пределах вполне чувственного и вполне материального
космоса и в основном состоит из круговорота вещественных стихий:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194