"Все мы родились из земли и воды"
(В33); "Земля и вода есть все, что рождается и растет" (В29). С другой
стороны, Ксенофан уже дошел до той степени абстракции, что мог мыслить
материю как единое сущее. Это бытие - повсюду разное и вместе с тем повсюду
однородное и в этом смысле шаровидное ("шаровидность" привлекается здесь,
очевидно, как символ всеобщей однородности или, как мы теперь сказали бы,
одинаковой удаленности всего от центра). Все и ограничено и безгранично. Все
едино и множественно. Все телесно и бестелесно. Все божественно и
материально. Все сущее и несущее. Все является сознанием, ощущением,
мышлением; и все - материально. Такого рода диалектику мы находим во всей
ранней натурфилософии.
б)
Парменид (VI - V вв. до н.э.) развил и углубил монистическую философию
Ксенофана. Он считал, что ощущения "ложны" (Парменид А49) и представлял
бытие неподвижным, нераздельным, бескачественным и безграничным. Познается
это бытие не чувственными ощущениями, а разумом. Мышление поэтому у
Парменида вполне соответствует бытию: "Одно и то же мыслить и быть" (В5).
Однако было бы ошибкой усматривать в этих знаменитых словах Парменида
формулировку тезиса немецкой классической философии - тождества бытия и
мышления. Здесь утверждается только соответствие мышления бытию, а вовсе не
сведение бытия к одной мыслимости.
Бытие у элейцев абсолютно объективно. Оно служит у них принципом
оформления чувственной текучести, принципом познания материального мира как
организованного, закономерного и определенным образом познаваемого.
Характерно, что один и тот же фрагмент (Парменид, А22) говорит и о ложности
ощущений, и о связанности их с миром становления, и о вечности и
неподвижности вселенной, и о происхождении земли из уплотненного воздуха. И
тут нет ровно никакого противоречия, а лишь единая и цельная концепция, не
имеющая ничего общего ни с каким субъективизмом и ни с каким дуализмом. В
другом фрагменте (А23) читаем, что "вселенная едина, вечна, не имела
возникновения и шаровидна" и что началами бытия являются огонь и земля:
огонь - как движущая причина, земля - как пассивная материя. Аристотель
(А24) прямо говорит об этих двух началах у Парменида как о началах внутри
бытия; и для него нет ничего удивительного в том, что элейцы проповедуют
одновременно и лишенный множественности мир бытия и вполне множественный,
подвижный мир чувственных ощущений. Наоборот, в единстве того и другого он
находит целость и совершенство, потому что не существует ничего такого, чего
не хватало бы парменидовскому единому, или бытию, или что существовало бы
отдельно от него (А27). "Единое есть все, взятое в своей совокупности", так
что "бытие имеет середину и концы", а "правда не выпустила из своих оков
рождения и смерти, но [крепко] держит их" (В8). Если элейцы говорят о
непрерывности и нераздельности бытия, то этим они хотят подчеркнуть лишь то,
что бытие всегда может употребляться только в одном и том же смысле слова.
Об этом определенно читаем у Парменида (А28). Это бытие введено как
"научный, т.е. непогрешимый критерий" (В1).
Совершенно недвусмысленно Плутарх (А34) утверждает о Пармениде, что "он
не отрицает ни той, ни другой природы (ни умопостигаемого мира, ни
кажущегося) ...отдавая каждой из них должное". Источники говорят не только о
парменидовском бытии, но и о типичной для всей ранней натурфилософии
разнообразной тематике, относящейся к эфиру, солнцу, луне и всему небу и
вообще к происхождению всего существующего, так что Парменид "ни одной из
главных [тем] не обошел молчанием" (В10). У Парменида можно найти не только
все относящееся к натурфилософии (А37 - 46, В8) (включая учение о
космической и даже самой обыкновенной сексуальности - (А52 - 54; В 12. 13.
17.18), но он даже называет огонь и землю богами (А33) и ставит во главе
всего существующего Афродиту (В12): "В центре же вселенной находится богиня,
которая всем управляет". Бытие для него не просто та односторонность,
которую он формулирует в качестве корректива чувственных ощущений; оно
обладает всеми чертами насыщенной натурфилософии, граничащей даже иной раз с
преодоленной у элейцев мифологией: "Судьба, правда, провидение и творец мира
тождественны" (А32). Как гласит этот же источник, "все существует согласно
необходимости". Очень отчетливо диалектика Парменида выступает там (В9), где
он трактует о свете и мраке. Эти два натурфилософских принципа его системы,
с одной стороны, никак не смешиваются между собою, а с другой - решительно
все полно и того и другого, причем "перевеса не имеет ни то, ни другое".
Точно так же и бытие с небытием (т.е. становлением) и совершенно различны
между собою и вполне тождественны в одном реально существующем, живом и
материальном космосе.
Парменид прямо говорит о своем бытии (оно же Афродита) как о творческой
причине (В 12): "Что творческая причина [касается] не только тел,
находящихся в рождении, но и бестелесных [существ], дополняющих собой
рождение, этому Парменид ясно учит в следующих словах" (дальше идет
приведенное нами выше рассуждение об Афродите).
в)
Ученик Парменида Зенон (первая половина V в. до н.э.) развивал учение об
абсолютном Едином, исключающем всякую множественность вещей и всякое их
движение, объявляя то и другое достоянием текучих и смутных чувственных
ощущений.
Отрицая в чувственном бытии всякую непрерывность, Зенон легко доказывал
немыслимость его вообще, включая его множественность и подвижность. А из
немыслимости непрерывного чувственного бытия Зенона легко выводил
непрерывность как предмет чистой мысли. Зенон известен своими знаменитыми
парадоксами, которые доставили много труда не только древнегреческим, но и
современным философам, эти парадоксы в свете развития современной математики
находят самое разнообразное истолкование. Поскольку Зенон много занимался
установлением противоречий в области текучей множественности, Аристотель
прав, считая его основателем диалектики (29 А 1. 10). Основным аргументом
против множественности вещей у Зенона является необходимость, с его точки
зрения, одновременно признавать вещи и бесконечно малыми (так как их можно
делить до бесконечности), и бесконечно большими (так как нет конца для
накопления все новых и новых частей). В числовом отношении таких
множественных вещей было бы тоже и ограниченное количество (так как их было
бы столько, сколько их есть), и неограниченное (так как ко всякой вещи можно
прибавить еще что-нибудь) (А21, В1 - 3). Зенон здесь, очевидно, переносит
логику конечных величин на бесконечность, которая действительно возможна
лишь как единство противоположностей и которая нисколько не увеличивается от
присоединения к ней новых единиц.
Против движения знамениты аргументы Зенона об Ахилле и черепахе и о
летящей стреле. Первый аргумент (А26) гласит, что быстроногий Ахилл никогда
не может догнать самое медленное животное, черепаху, ибо, при условии
одновременного начала их движения, в момент появления Ахилла на месте
черепахи, она уже пройдет известное расстояние;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
(В33); "Земля и вода есть все, что рождается и растет" (В29). С другой
стороны, Ксенофан уже дошел до той степени абстракции, что мог мыслить
материю как единое сущее. Это бытие - повсюду разное и вместе с тем повсюду
однородное и в этом смысле шаровидное ("шаровидность" привлекается здесь,
очевидно, как символ всеобщей однородности или, как мы теперь сказали бы,
одинаковой удаленности всего от центра). Все и ограничено и безгранично. Все
едино и множественно. Все телесно и бестелесно. Все божественно и
материально. Все сущее и несущее. Все является сознанием, ощущением,
мышлением; и все - материально. Такого рода диалектику мы находим во всей
ранней натурфилософии.
б)
Парменид (VI - V вв. до н.э.) развил и углубил монистическую философию
Ксенофана. Он считал, что ощущения "ложны" (Парменид А49) и представлял
бытие неподвижным, нераздельным, бескачественным и безграничным. Познается
это бытие не чувственными ощущениями, а разумом. Мышление поэтому у
Парменида вполне соответствует бытию: "Одно и то же мыслить и быть" (В5).
Однако было бы ошибкой усматривать в этих знаменитых словах Парменида
формулировку тезиса немецкой классической философии - тождества бытия и
мышления. Здесь утверждается только соответствие мышления бытию, а вовсе не
сведение бытия к одной мыслимости.
Бытие у элейцев абсолютно объективно. Оно служит у них принципом
оформления чувственной текучести, принципом познания материального мира как
организованного, закономерного и определенным образом познаваемого.
Характерно, что один и тот же фрагмент (Парменид, А22) говорит и о ложности
ощущений, и о связанности их с миром становления, и о вечности и
неподвижности вселенной, и о происхождении земли из уплотненного воздуха. И
тут нет ровно никакого противоречия, а лишь единая и цельная концепция, не
имеющая ничего общего ни с каким субъективизмом и ни с каким дуализмом. В
другом фрагменте (А23) читаем, что "вселенная едина, вечна, не имела
возникновения и шаровидна" и что началами бытия являются огонь и земля:
огонь - как движущая причина, земля - как пассивная материя. Аристотель
(А24) прямо говорит об этих двух началах у Парменида как о началах внутри
бытия; и для него нет ничего удивительного в том, что элейцы проповедуют
одновременно и лишенный множественности мир бытия и вполне множественный,
подвижный мир чувственных ощущений. Наоборот, в единстве того и другого он
находит целость и совершенство, потому что не существует ничего такого, чего
не хватало бы парменидовскому единому, или бытию, или что существовало бы
отдельно от него (А27). "Единое есть все, взятое в своей совокупности", так
что "бытие имеет середину и концы", а "правда не выпустила из своих оков
рождения и смерти, но [крепко] держит их" (В8). Если элейцы говорят о
непрерывности и нераздельности бытия, то этим они хотят подчеркнуть лишь то,
что бытие всегда может употребляться только в одном и том же смысле слова.
Об этом определенно читаем у Парменида (А28). Это бытие введено как
"научный, т.е. непогрешимый критерий" (В1).
Совершенно недвусмысленно Плутарх (А34) утверждает о Пармениде, что "он
не отрицает ни той, ни другой природы (ни умопостигаемого мира, ни
кажущегося) ...отдавая каждой из них должное". Источники говорят не только о
парменидовском бытии, но и о типичной для всей ранней натурфилософии
разнообразной тематике, относящейся к эфиру, солнцу, луне и всему небу и
вообще к происхождению всего существующего, так что Парменид "ни одной из
главных [тем] не обошел молчанием" (В10). У Парменида можно найти не только
все относящееся к натурфилософии (А37 - 46, В8) (включая учение о
космической и даже самой обыкновенной сексуальности - (А52 - 54; В 12. 13.
17.18), но он даже называет огонь и землю богами (А33) и ставит во главе
всего существующего Афродиту (В12): "В центре же вселенной находится богиня,
которая всем управляет". Бытие для него не просто та односторонность,
которую он формулирует в качестве корректива чувственных ощущений; оно
обладает всеми чертами насыщенной натурфилософии, граничащей даже иной раз с
преодоленной у элейцев мифологией: "Судьба, правда, провидение и творец мира
тождественны" (А32). Как гласит этот же источник, "все существует согласно
необходимости". Очень отчетливо диалектика Парменида выступает там (В9), где
он трактует о свете и мраке. Эти два натурфилософских принципа его системы,
с одной стороны, никак не смешиваются между собою, а с другой - решительно
все полно и того и другого, причем "перевеса не имеет ни то, ни другое".
Точно так же и бытие с небытием (т.е. становлением) и совершенно различны
между собою и вполне тождественны в одном реально существующем, живом и
материальном космосе.
Парменид прямо говорит о своем бытии (оно же Афродита) как о творческой
причине (В 12): "Что творческая причина [касается] не только тел,
находящихся в рождении, но и бестелесных [существ], дополняющих собой
рождение, этому Парменид ясно учит в следующих словах" (дальше идет
приведенное нами выше рассуждение об Афродите).
в)
Ученик Парменида Зенон (первая половина V в. до н.э.) развивал учение об
абсолютном Едином, исключающем всякую множественность вещей и всякое их
движение, объявляя то и другое достоянием текучих и смутных чувственных
ощущений.
Отрицая в чувственном бытии всякую непрерывность, Зенон легко доказывал
немыслимость его вообще, включая его множественность и подвижность. А из
немыслимости непрерывного чувственного бытия Зенона легко выводил
непрерывность как предмет чистой мысли. Зенон известен своими знаменитыми
парадоксами, которые доставили много труда не только древнегреческим, но и
современным философам, эти парадоксы в свете развития современной математики
находят самое разнообразное истолкование. Поскольку Зенон много занимался
установлением противоречий в области текучей множественности, Аристотель
прав, считая его основателем диалектики (29 А 1. 10). Основным аргументом
против множественности вещей у Зенона является необходимость, с его точки
зрения, одновременно признавать вещи и бесконечно малыми (так как их можно
делить до бесконечности), и бесконечно большими (так как нет конца для
накопления все новых и новых частей). В числовом отношении таких
множественных вещей было бы тоже и ограниченное количество (так как их было
бы столько, сколько их есть), и неограниченное (так как ко всякой вещи можно
прибавить еще что-нибудь) (А21, В1 - 3). Зенон здесь, очевидно, переносит
логику конечных величин на бесконечность, которая действительно возможна
лишь как единство противоположностей и которая нисколько не увеличивается от
присоединения к ней новых единиц.
Против движения знамениты аргументы Зенона об Ахилле и черепахе и о
летящей стреле. Первый аргумент (А26) гласит, что быстроногий Ахилл никогда
не может догнать самое медленное животное, черепаху, ибо, при условии
одновременного начала их движения, в момент появления Ахилла на месте
черепахи, она уже пройдет известное расстояние;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194