Земля, например, устойчива,
но эту устойчивость нужно выразить наглядными и зрительными методами, т.е.
геометрически, причем эта наглядность и зрительность должна выражать
очевидность, устойчивость и безусловную правильность. Следовательно, из
геометрических тел должны привлекаться только правильные геометрические
тела; и поскольку самым устойчивым из правильных геометрических тел является
куб, то, значит, земля и есть куб. Среди этих математических и физических
наблюдений нетрудно заметить и весьма интенсивную эстетическую
направленность, правда, с весьма оригинальной спецификой. Но на то и
существует история эстетики как наука, чтобы построения эстетики
формулировать в ясной и отчетливой для современного сознания форме.
Приведем другой пример. В истории античной философии излагается учение
Аристотеля о четырех причинах. Взятое само по себе, это есть учение о бытии,
и в этом виде оно рассматривается и у самого Аристотеля. Тем не менее, зная,
что эстетика есть наука о выразительных формах, в которой изучается
выражение внутреннего через внешнее и наоборот или выражение общего через
индивидуальное и наоборот, мы сразу же замечаем, что учение Аристотеля о
четырех причинах является не только онтологией, т.е. учением о бытии, но и
учением о выражении внутреннего через внешнее, а следовательно, и эстетикой.
В самом деле, если в вещи действует материальная причина, значит, эта вещь
материальна. Но вот оказывается, что в этой же вещи мы находим как
действующую причину, так и целевую. Наконец, эта материя со своей причинной
обусловленностью и со своей целевой направленностью дана, по Аристотелю, еще
и как "форма", причем термин "форма" есть безвкусный и беспомощный перевод
греческого термина, указывающий на наглядность, непосредственно
созерцательную данность и прямо даже на зрительность вещи, на ее зрительную
оформленность. Получается, следовательно, что в каждой вещи мы, по
Аристотелю, наглядно находим и вполне ощутимо видим всю материальную
структуру вещи, в которой выражена и вся ее внутренняя сторона, т.е. как
действующая в ней сила, так и та цель и назначение, которые дают смысл всей
вещи целиком. Спрашивается, а что же мы понимаем обычно под художественным
образом? Разве мы не понимаем здесь такую внешнюю материальность, в которой
адекватно и наглядно выражена вся внутренняя сущность данной вещи? Ясно,
следовательно, что учение Аристотеля о четырех причинах есть не только
онтология, но и эстетика, причем эстетика эта чисто онтологическая, так что
бытие и красота объединяются здесь в одно неразрушимое целое. Можно ли после
этого вычеркнуть "Метафизику" Аристотеля из истории античной эстетики? Нет,
никак нельзя! Надо только помнить, что бытие и красота здесь нераздельны, и
надо только уметь показать, где тут просто бытие, а где его эстетическая
сторона.
г)
Наконец, надо в самой отчетливой форме представлять себе, в силу каких
причин эстетика оставалась в древности слабо отчлененной от философии
вообще. Нераздельность античной эстетики и философии есть результат того,
что бытие почти всегда мыслилось в античности как живое тело, которое было
не только чем-то внешним, но поскольку оно выражало только самое себя, оно
было и чем-то внутренним. А что такое тела, в котором внутреннее выражено
тоже телесным путем? Что такое тело, которое выражает собою не что-нибудь
сверхтелесное, а именно самое же себя, когда тело мыслится именно как тело и
вещь мыслится именно как вещь, а не что-нибудь другое! Тогда и получается,
что красота заключается в телесных же особенностях самого тела, т.е. в
гармонии его частей, в симметрии его структуры, в равновесии тяжестей,
определенным образом распределенных по всему его объему. Короче говоря,
здесь перед нами скульптурное произведение периода греческой классики. Как
тут отделить красоту тела от самого тела?
Совсем другое мы находим, например, в средневековой иконописи или
архитектуре, где внешняя материальность выражает вовсе не самое себя, а
нечто духовное, что стоит выше тела и в нем находит только свое
приблизительное выражение. Еще нечто более новое мы находим, например, в
живописи нового времени, где зрителя манят то бесконечные дали и горизонты,
то психологическая насыщенность художественного образа, и где мы находим,
например, такие портреты, которые являются целыми биографиями и где уж во
всяком случае внешнее и телесное меньше всего выражает самое себя, но
выражает нечто душевное, духовное, сверхчувственное, биографическое,
историческое и т.д.
Следовательно, объективная неотделимость красоты тела от самого тела,
когда внутреннее содержание этого тела опять-таки является все тем же телом
(по крайней мере, в период греческой классики), есть существенная
особенность античной красоты, а потому и эстетика здесь неотделима от
онтологии (например, от космологии или астрономии). А за этим кроется не что
иное, как использование производителя только в меру его
непосредственно-физических возможностей, когда организатор производства
только и занят именно такой организацией живого, но неразумного тела.
Другими словами, совпадение эстетики и онтологии в античности в конце концов
есть результат рабского способа производства.
Теперь у нас остается еще один вопрос, без решения которого даже самое
общее рассмотрение специфических особенностей античной эстетики было бы
неполным и даже абстрактным. Это - вопрос о значении античной эстетики для
нашей современности.
5. Современная оценка античной эстетики
Мы не можем здесь подробно развивать современную оценку античной
эстетики, поскольку эта тема специального исследования. Однако невозможно не
указать на ту огромную сложность, которой должна отличаться эта оценка, если
бы она была продумана нами достаточно основательно. Тут надо всячески
избегать всякого рода односторонних одобрений и отрицаний, памятуя как о
полуторе тысячах лет античного культурно-социального развития, так и о
сложности задач современного социалистического искусства. Из длинного ряда
соответствующих проблем мы укажем только на две следующие.
С одной стороны, социалистическая эстетика не может не ценить античной
склонности к материальному миру, к телам, к вещам, к пониманию природы как
именно природы без всяких посторонних привнесений. Нам импонирует
воздержанность - по крайней мере, в период классики - от бесплодных
субъективных углублений, воздержанность как от гурманской переоценки
художественной формы, так и от беспринципного натурализма, утверждение того
монументального пластического стиля, в котором благородные и величавые
антипсихологистические формы сливаются в органическое целое с высокой
идейностью и глубокой проблематикой гуманизма. Все эти особенности античного
искусства и его эстетики бесконечно близки нашему сознанию, являясь полной
противоположностью всякой буржуазно-индивидуалистической эстетике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
но эту устойчивость нужно выразить наглядными и зрительными методами, т.е.
геометрически, причем эта наглядность и зрительность должна выражать
очевидность, устойчивость и безусловную правильность. Следовательно, из
геометрических тел должны привлекаться только правильные геометрические
тела; и поскольку самым устойчивым из правильных геометрических тел является
куб, то, значит, земля и есть куб. Среди этих математических и физических
наблюдений нетрудно заметить и весьма интенсивную эстетическую
направленность, правда, с весьма оригинальной спецификой. Но на то и
существует история эстетики как наука, чтобы построения эстетики
формулировать в ясной и отчетливой для современного сознания форме.
Приведем другой пример. В истории античной философии излагается учение
Аристотеля о четырех причинах. Взятое само по себе, это есть учение о бытии,
и в этом виде оно рассматривается и у самого Аристотеля. Тем не менее, зная,
что эстетика есть наука о выразительных формах, в которой изучается
выражение внутреннего через внешнее и наоборот или выражение общего через
индивидуальное и наоборот, мы сразу же замечаем, что учение Аристотеля о
четырех причинах является не только онтологией, т.е. учением о бытии, но и
учением о выражении внутреннего через внешнее, а следовательно, и эстетикой.
В самом деле, если в вещи действует материальная причина, значит, эта вещь
материальна. Но вот оказывается, что в этой же вещи мы находим как
действующую причину, так и целевую. Наконец, эта материя со своей причинной
обусловленностью и со своей целевой направленностью дана, по Аристотелю, еще
и как "форма", причем термин "форма" есть безвкусный и беспомощный перевод
греческого термина, указывающий на наглядность, непосредственно
созерцательную данность и прямо даже на зрительность вещи, на ее зрительную
оформленность. Получается, следовательно, что в каждой вещи мы, по
Аристотелю, наглядно находим и вполне ощутимо видим всю материальную
структуру вещи, в которой выражена и вся ее внутренняя сторона, т.е. как
действующая в ней сила, так и та цель и назначение, которые дают смысл всей
вещи целиком. Спрашивается, а что же мы понимаем обычно под художественным
образом? Разве мы не понимаем здесь такую внешнюю материальность, в которой
адекватно и наглядно выражена вся внутренняя сущность данной вещи? Ясно,
следовательно, что учение Аристотеля о четырех причинах есть не только
онтология, но и эстетика, причем эстетика эта чисто онтологическая, так что
бытие и красота объединяются здесь в одно неразрушимое целое. Можно ли после
этого вычеркнуть "Метафизику" Аристотеля из истории античной эстетики? Нет,
никак нельзя! Надо только помнить, что бытие и красота здесь нераздельны, и
надо только уметь показать, где тут просто бытие, а где его эстетическая
сторона.
г)
Наконец, надо в самой отчетливой форме представлять себе, в силу каких
причин эстетика оставалась в древности слабо отчлененной от философии
вообще. Нераздельность античной эстетики и философии есть результат того,
что бытие почти всегда мыслилось в античности как живое тело, которое было
не только чем-то внешним, но поскольку оно выражало только самое себя, оно
было и чем-то внутренним. А что такое тела, в котором внутреннее выражено
тоже телесным путем? Что такое тело, которое выражает собою не что-нибудь
сверхтелесное, а именно самое же себя, когда тело мыслится именно как тело и
вещь мыслится именно как вещь, а не что-нибудь другое! Тогда и получается,
что красота заключается в телесных же особенностях самого тела, т.е. в
гармонии его частей, в симметрии его структуры, в равновесии тяжестей,
определенным образом распределенных по всему его объему. Короче говоря,
здесь перед нами скульптурное произведение периода греческой классики. Как
тут отделить красоту тела от самого тела?
Совсем другое мы находим, например, в средневековой иконописи или
архитектуре, где внешняя материальность выражает вовсе не самое себя, а
нечто духовное, что стоит выше тела и в нем находит только свое
приблизительное выражение. Еще нечто более новое мы находим, например, в
живописи нового времени, где зрителя манят то бесконечные дали и горизонты,
то психологическая насыщенность художественного образа, и где мы находим,
например, такие портреты, которые являются целыми биографиями и где уж во
всяком случае внешнее и телесное меньше всего выражает самое себя, но
выражает нечто душевное, духовное, сверхчувственное, биографическое,
историческое и т.д.
Следовательно, объективная неотделимость красоты тела от самого тела,
когда внутреннее содержание этого тела опять-таки является все тем же телом
(по крайней мере, в период греческой классики), есть существенная
особенность античной красоты, а потому и эстетика здесь неотделима от
онтологии (например, от космологии или астрономии). А за этим кроется не что
иное, как использование производителя только в меру его
непосредственно-физических возможностей, когда организатор производства
только и занят именно такой организацией живого, но неразумного тела.
Другими словами, совпадение эстетики и онтологии в античности в конце концов
есть результат рабского способа производства.
Теперь у нас остается еще один вопрос, без решения которого даже самое
общее рассмотрение специфических особенностей античной эстетики было бы
неполным и даже абстрактным. Это - вопрос о значении античной эстетики для
нашей современности.
5. Современная оценка античной эстетики
Мы не можем здесь подробно развивать современную оценку античной
эстетики, поскольку эта тема специального исследования. Однако невозможно не
указать на ту огромную сложность, которой должна отличаться эта оценка, если
бы она была продумана нами достаточно основательно. Тут надо всячески
избегать всякого рода односторонних одобрений и отрицаний, памятуя как о
полуторе тысячах лет античного культурно-социального развития, так и о
сложности задач современного социалистического искусства. Из длинного ряда
соответствующих проблем мы укажем только на две следующие.
С одной стороны, социалистическая эстетика не может не ценить античной
склонности к материальному миру, к телам, к вещам, к пониманию природы как
именно природы без всяких посторонних привнесений. Нам импонирует
воздержанность - по крайней мере, в период классики - от бесплодных
субъективных углублений, воздержанность как от гурманской переоценки
художественной формы, так и от беспринципного натурализма, утверждение того
монументального пластического стиля, в котором благородные и величавые
антипсихологистические формы сливаются в органическое целое с высокой
идейностью и глубокой проблематикой гуманизма. Все эти особенности античного
искусства и его эстетики бесконечно близки нашему сознанию, являясь полной
противоположностью всякой буржуазно-индивидуалистической эстетике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194