Древние общины там, где
они продолжали существовать, составляли в течение тысячелетий основу самой
грубой государственной формы восточного деспотизма, от Индии до России.
Только там, где он разложился, народы двинулись собственными силами вперед
по пути развития, и ближайший экономический прогресс их состоял в увеличении
и дальнейшем развитии производства посредством рабского труда. Ясно одно -
пока человеческий труд был еще так малопроизводителен, что давал только
ничтожный излишек над необходимыми жизненными средствами, до тех пор рост
производительных сил, расширение сношений, развитие государства и прав,
создание искусств и наук - все это было возможно лишь при помощи усиленного
разделения труда, имевшего своей основой крупное разделение труда между
массой, занятой простым физическим трудом и немногими привилегированными,
которые руководят работами, занимаются торговлей, государственными делами, а
позднее также наукой и искусством. Простейшей, совершенно стихийно
сложившейся формой этого разделения труда было именно рабство. При
исторических предпосылках древнего, в частности, греческого мира переход к
основанному на классовых противоположностях обществу мог совершиться только
в форме рабства. Даже для самих рабов это было прогрессом: военнопленные, из
которых вербовалась масса рабов, оставлялись теперь, по крайней мере, в
живых, между тем как прежде их убивали, а еще раньше даже поедали"22.
Что же касается гибели античного рабовладельческого общества, то его
своевременность и неизбежность должна быть нам вполне ясна из всего
предыдущего изложения. Сначала раб эксплуатировался путем непосредственного
внешнего принуждения. Но потом рабов становилось или очень много или очень
мало. Пришлось перейти к эксплуатации не прямой, через посредство
рационализации Хозяйства и предоставления некоторой инициативы самим
трудящимся. Но потом оказалось, что введенная полусвобода раба имеет
тенденцию к полной свободе. Пришлось раба прикрепить к земле и, таким
образом, с одной стороны, закабалить его и внешне и внутренне, а с другой
стороны, поставить его уже выше частной зависимости, заменивши ему последнюю
видом общечеловеческой зависимости всех от земли. Но наступили времена,
когда и это земельно-крепостное рабство должно было перейти в свою
противоположность. Это означало гибель всей рабовладельческой формации и
переход к феодализму и к чистому крепостничеству, где трудящийся впервые не
чувствовал себя рабом по природе. Если он оказывался крепостным, то отныне
он это объяснял уже не тем, что он раб по природе, но тем, что он -
свободный по природе - оказался, в силу первородного греха, во власти земли.
Энгельс пишет: "В христианстве впервые было выражено отрицательное равенство
перед богом всех людей как грешников и в более узком смысле равенство тех и
других детей божиих, искупленных благодатью и кровью Христа. Как то, так и
другое понимание вытекало из роли христианства как религия рабов,
изгнанников, отверженных, гонимых, угнетенных"23.
Итак, раб был использован внешне, раб был использован внутренне, в его
свободной инициативе, и, наконец, раб был использован и внешне и внутренне.
Что же оставалось? Если эта тройная эксплуатация раба не привела ни к чему,
то в рабстве уже больше не оставалось никаких других неиспользованных
возможностей; рабство должно было погибнуть, давши все то, что оно могло
дать, и все-таки не принеся человечеству удовлетворения; оно должно было
перейти в свою противоположность. Противоположность раба - свободный. Но
ведь и первобытно-общинной личности противоположна тоже свободная личность.
Однако же после гибели общинно-родовой формации свобода наступила отнюдь не
для всех и далеко не в полной мере, но только так, как того требовала
ближайшая противоположность. Так и здесь, с гибелью античного мира, свобода
наступила отнюдь не для всех и не во всех смыслах. Земельно-крепостному рабу
средневековый феодализм противопоставил не просто свободную личность вообще,
но пока только личность крепостную. Крепостные признавались свободными
только принципиально, духовно, перед богом и грехом, но фактически они
оказывались крепостными крестьянами и ремесленниками.
Новоевропейская буржуазная культура также не освободила личность целиком,
поскольку крепостной личности она противопоставила опять-таки не свободную
личность вообще, а свободную только по прямой и ближайшей противоположности
к феодализму. Именно, если там духовно-свободная личность мыслилась
закабаленной физически, то тут стало свободным не только духовное "я", но и
физическое "я" трудящегося. Однако закабаленной оставалась рабочая сила
этого физического "я". В античности продается и покупается человек вообще,
со всем своим духовным и физическим "я"; в феодализме продается и покупается
уже не духовное "я", а только физическое "я". В буржуазной Европе продается
и покупается не сам трудящийся, т.е. на его "духовное" и не его физическое
"я", а его рабочая сила.
Несомненно, человечество приблизилось в настоящее время к тому, чтобы
отменить куплю и продажу рабочей силы. Коммунизм впервые полностью
освобождает личность, он отменяет куплю и продажу вообще.
Рабство, как мы установили выше, в идеологическом отношении было той или
другой формой (научной, художественной, философской и т.д.) воспроизведения
мифа. Но миф - это проецирование вовне первобытнообщинных отношений,
основанных на абсолютизации родовой жизни, жизненной стихии вообще. Античный
миф был мифом пантеистическим, языческим. Поэтому падение рабства было
падением язычества. Это падение оказалось гибелью всей античной мифологии, а
стало быть, и связанной с ней эстетики.
Но с падением рабства погибла не только мифология, а еще и пластика, и
Греция, которая самой природой своей отвечала пластике и мифологии, потеряла
свою независимость и превратилась в почву, правда, весьма плодородную для
новых культур. Энгельс пишет: "Эллада имела счастье видеть, как характер ее
ландшафта был осознан в религии ее жителей. Эллада - страна пантеизма. Все
ее ландшафты оправлены, или, по меньшей мере, были оправлены в рамки
гармонии. А между тем каждое дерево в ней, каждый источник, каждая гора
слишком выпирает на первый план, а между тем ее небо, чересчур синее, ее
солнце чересчур ослепительно, ее море чересчур грандиозно, чтобы они могли
довольствоваться лаконическим одухотворением какого-то шеллиевского spirit
of nature (духа природы), какого-то всеобъемлющего Пана; всякая особенность
притязает в своей прекрасной округленности на отдельного бога, всякая река
требует своих нимф, всякая роща - своих дриад, и так вот образовалась
религия эллинов"24.
Вся эта красота, вся эта пластика, весь этот пантеизм и мифология, все
это погибло и обратилось в почву для других культур. Возникли новые мифы,
основанные уже на представлениях о чистом духе, который в своем существе уже
не нуждался ни в каких "стихиях" и в "жизни", ни в какой абсолютизации живых
или вообще физических явлений, объявленных отныне "тварью".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
они продолжали существовать, составляли в течение тысячелетий основу самой
грубой государственной формы восточного деспотизма, от Индии до России.
Только там, где он разложился, народы двинулись собственными силами вперед
по пути развития, и ближайший экономический прогресс их состоял в увеличении
и дальнейшем развитии производства посредством рабского труда. Ясно одно -
пока человеческий труд был еще так малопроизводителен, что давал только
ничтожный излишек над необходимыми жизненными средствами, до тех пор рост
производительных сил, расширение сношений, развитие государства и прав,
создание искусств и наук - все это было возможно лишь при помощи усиленного
разделения труда, имевшего своей основой крупное разделение труда между
массой, занятой простым физическим трудом и немногими привилегированными,
которые руководят работами, занимаются торговлей, государственными делами, а
позднее также наукой и искусством. Простейшей, совершенно стихийно
сложившейся формой этого разделения труда было именно рабство. При
исторических предпосылках древнего, в частности, греческого мира переход к
основанному на классовых противоположностях обществу мог совершиться только
в форме рабства. Даже для самих рабов это было прогрессом: военнопленные, из
которых вербовалась масса рабов, оставлялись теперь, по крайней мере, в
живых, между тем как прежде их убивали, а еще раньше даже поедали"22.
Что же касается гибели античного рабовладельческого общества, то его
своевременность и неизбежность должна быть нам вполне ясна из всего
предыдущего изложения. Сначала раб эксплуатировался путем непосредственного
внешнего принуждения. Но потом рабов становилось или очень много или очень
мало. Пришлось перейти к эксплуатации не прямой, через посредство
рационализации Хозяйства и предоставления некоторой инициативы самим
трудящимся. Но потом оказалось, что введенная полусвобода раба имеет
тенденцию к полной свободе. Пришлось раба прикрепить к земле и, таким
образом, с одной стороны, закабалить его и внешне и внутренне, а с другой
стороны, поставить его уже выше частной зависимости, заменивши ему последнюю
видом общечеловеческой зависимости всех от земли. Но наступили времена,
когда и это земельно-крепостное рабство должно было перейти в свою
противоположность. Это означало гибель всей рабовладельческой формации и
переход к феодализму и к чистому крепостничеству, где трудящийся впервые не
чувствовал себя рабом по природе. Если он оказывался крепостным, то отныне
он это объяснял уже не тем, что он раб по природе, но тем, что он -
свободный по природе - оказался, в силу первородного греха, во власти земли.
Энгельс пишет: "В христианстве впервые было выражено отрицательное равенство
перед богом всех людей как грешников и в более узком смысле равенство тех и
других детей божиих, искупленных благодатью и кровью Христа. Как то, так и
другое понимание вытекало из роли христианства как религия рабов,
изгнанников, отверженных, гонимых, угнетенных"23.
Итак, раб был использован внешне, раб был использован внутренне, в его
свободной инициативе, и, наконец, раб был использован и внешне и внутренне.
Что же оставалось? Если эта тройная эксплуатация раба не привела ни к чему,
то в рабстве уже больше не оставалось никаких других неиспользованных
возможностей; рабство должно было погибнуть, давши все то, что оно могло
дать, и все-таки не принеся человечеству удовлетворения; оно должно было
перейти в свою противоположность. Противоположность раба - свободный. Но
ведь и первобытно-общинной личности противоположна тоже свободная личность.
Однако же после гибели общинно-родовой формации свобода наступила отнюдь не
для всех и далеко не в полной мере, но только так, как того требовала
ближайшая противоположность. Так и здесь, с гибелью античного мира, свобода
наступила отнюдь не для всех и не во всех смыслах. Земельно-крепостному рабу
средневековый феодализм противопоставил не просто свободную личность вообще,
но пока только личность крепостную. Крепостные признавались свободными
только принципиально, духовно, перед богом и грехом, но фактически они
оказывались крепостными крестьянами и ремесленниками.
Новоевропейская буржуазная культура также не освободила личность целиком,
поскольку крепостной личности она противопоставила опять-таки не свободную
личность вообще, а свободную только по прямой и ближайшей противоположности
к феодализму. Именно, если там духовно-свободная личность мыслилась
закабаленной физически, то тут стало свободным не только духовное "я", но и
физическое "я" трудящегося. Однако закабаленной оставалась рабочая сила
этого физического "я". В античности продается и покупается человек вообще,
со всем своим духовным и физическим "я"; в феодализме продается и покупается
уже не духовное "я", а только физическое "я". В буржуазной Европе продается
и покупается не сам трудящийся, т.е. на его "духовное" и не его физическое
"я", а его рабочая сила.
Несомненно, человечество приблизилось в настоящее время к тому, чтобы
отменить куплю и продажу рабочей силы. Коммунизм впервые полностью
освобождает личность, он отменяет куплю и продажу вообще.
Рабство, как мы установили выше, в идеологическом отношении было той или
другой формой (научной, художественной, философской и т.д.) воспроизведения
мифа. Но миф - это проецирование вовне первобытнообщинных отношений,
основанных на абсолютизации родовой жизни, жизненной стихии вообще. Античный
миф был мифом пантеистическим, языческим. Поэтому падение рабства было
падением язычества. Это падение оказалось гибелью всей античной мифологии, а
стало быть, и связанной с ней эстетики.
Но с падением рабства погибла не только мифология, а еще и пластика, и
Греция, которая самой природой своей отвечала пластике и мифологии, потеряла
свою независимость и превратилась в почву, правда, весьма плодородную для
новых культур. Энгельс пишет: "Эллада имела счастье видеть, как характер ее
ландшафта был осознан в религии ее жителей. Эллада - страна пантеизма. Все
ее ландшафты оправлены, или, по меньшей мере, были оправлены в рамки
гармонии. А между тем каждое дерево в ней, каждый источник, каждая гора
слишком выпирает на первый план, а между тем ее небо, чересчур синее, ее
солнце чересчур ослепительно, ее море чересчур грандиозно, чтобы они могли
довольствоваться лаконическим одухотворением какого-то шеллиевского spirit
of nature (духа природы), какого-то всеобъемлющего Пана; всякая особенность
притязает в своей прекрасной округленности на отдельного бога, всякая река
требует своих нимф, всякая роща - своих дриад, и так вот образовалась
религия эллинов"24.
Вся эта красота, вся эта пластика, весь этот пантеизм и мифология, все
это погибло и обратилось в почву для других культур. Возникли новые мифы,
основанные уже на представлениях о чистом духе, который в своем существе уже
не нуждался ни в каких "стихиях" и в "жизни", ни в какой абсолютизации живых
или вообще физических явлений, объявленных отныне "тварью".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194