А если и знают, то относятся к этому так: я ученик X
класса, я выделен пионервожатым в V класс, и я знаю,
что делается в моем V классе.
Это, товарищи, совсем не то. Это не единый школьный
коллектив. Школа все-таки разбита на несколько коллек-
тивов, и каждый коллектив живет отдельно. Девятый
класс знает только себя. Может быть, знает другие девя-
тые классы, но не больше.
Я не представляю себе такой работы. Я не сумел бы
работать, если бы у меня не было единого школьного кол-
лектива.
Я не имею права что-нибудь рекомендовать вам, по-
тому что я был в других условиях, может быть, в лучших,
чем вы. У меня был коллектив, который не только учился
в школе, но и жил здесь же и работал на заводе же. Все
всегда были вместе.
Т. 4. С. 295
Я могу вызвать к себе самых отчаянных «дезорганиза-
торов», как у вас говорят, и сказать:
— Завтра ставлю вопрос на общем собрании.
— Антон Семенович, что угодно, как угодно накажи-
те, только не ставьте вопрос на общем собрании.
А почему боялись общего собрания? Нужно выйти на
середину комнаты, стать и отвечать на все стороны. Толь-
ко и всего. Это не позор, а ответственность перед коллек-
тивом.
Организация и воспитание чувства ответственности
перед коллективом — это дается трудно, но зато, когда
дается,— это очень сильное средство.
При этом разрешается проклятый наболевший вопрос,
о котором мы толкуем в наших школах,— не выдавать
товарища. Это солидарность, обращенная обратной сто-
роной к педагогу. Солидарность несоветская.
И она не может быть уничтожена, если нет общест-
венного мнения единого школьного коллектива, созданно-
го единым педагогическим коллективом.
Никогда не исчезнет это «геройство» — не выдавать
товарища, если не будет общественного мнения. Я доста-
точно времени помучился над этим вопросом. И я увидел,
как в правильно организованном, воспитанном коллекти-
ве без моих усилий, без педагогической инструментовки,
без каких-то особых методов выросла и укрепилась тра-
202
диция: никто никогда не приходил ко мне тихонько и не
говорил шепотом: «Антон Семенович, я вам что-то ска-
жу». Каждый знал, что, если он это сделает, я его с лест-
ницы спущу.
Никаких разговоров на ухо. Вечером на общем собра-
нии кто-нибудь поднимается и говорит: «Произошло то-
то и то-то».
И никто никакой обиды на своего товарища не имел
за то, что он поднял тот или иной вопрос на общем соб-
рании.
Очень часто говорили так: «Такой-то — мой лучший
друг, и тем не менее я заявляю протест в связи с его не-
достойным поведением».
Никому из товарищей и в голову не приходило обви-
нять человека, который так прямо и открыто выступал.
Но поведение его не пахнет и героизмом, он делает обыч-
ное дело—на общем собрании призывает к ответствен-
ности своего товарища.
И тогда исчезает отрицательное движение коллектива,
когда коллектив становится к педагогам спиной и делает
что-то, чего педагоги не видят.
В педагогической литературе не разработан самый
важный вопрос: какие формы коллектива должны дейст-
вовать? Почему-то ученые-педагоги считают, что форма
не имеет значения.
Я с этим не согласен. Форма имеет очень большое зна-
чение. У нас, например, был такой порядок. Если коман-
дир скажет мне что-нибудь о своем товарище в присутст-
вии других товарищей, я могу ему не поверить, другой
может сказать, что это неправда, что дело было не так,
я могу вызвать свидетелей, допрашивать, расследовать
и т. д.
Но если этот же командир говорит то же самое вече-
ром, во время рапортов, когда все стояли смирно и когда
я тоже стою смирно, когда все друг другу салютуют, я
его не проверяю, я ему верю.
Такой был у нас закон: рапорт не проверяется. Ребя-
та говорили, что в рапорте командир соврать не может.
Торжественная обстановка. Ты рапортуешь. Соврать
может только последний мерзавец, последний негодяй.
И мы отнеслись к этому делу так: лучше рискнем и не
проверим рапорт, чем допустим, что у нас есть такой не-
годяй. Если он есть, он сам потом проявит себя.
Следующий закон, который почему-то не использует-
ся в школе.
203
У нас каждый коммунар, только пробыв некоторое
время в коллективе, становился настоящим членом этою
коллектива, получал значок ФД — Феликс Дзержинский,
и с тех пор, как он получал этот значок, ему обязаны бы-
ли верить на слово, если слово касалось его лично. Если
говорил: я там не был, считалось неприличным проверять.
Доверие — это первое право.
Правда, в некоторых случаях доверия не оправдыва-
ли, обманывали. Тогда мы поднимали настоящий скан-
дал. Товарищи требовали исключения из коммуны за на-
рушение доверия. Это преступление считалось более важ-
ным, более сильным, чем воровство, чем невыход на рабо-
ту. Твоему слову верят, поэтому ты соврать не можешь.
Это закон.
Это тоже, товарищи, инструментовка. И таких форм
инструментовки вы в ваших школах можете придумать
множество.
Но они будут эффективны только тогда, когда все они
будут направлены к созданию единого общественного
мнения, единой системы, единой традиции в коллективе.
Тогда школьный коллектив делается исключительно мощ-
ным средством.
Тогда проясняется и вопрос о семье. Я не могу пред-
ставить себе, чтобы не было такого коллектива, чтобы его
нельзя было создать.
Возьмите, например, вопрос об отношениях старших
и младших, десятиклассников и первоклассников. Надо
добиться такого положения, чтобы 8-9-10-летний мальчик
смотрел на старшего, на ученика десятого класса, как на
свое заветное будущее, чтобы он его любил, чтобы он был
в него влюблен, именно влюблен, чтобы он видел в нем
что-то более высокое, чтобы старший был для него при-
мером.
Тема дружбы младших учеников со старшими — со-
вершенно неизбежная тема, если только вы хотите орга-
низовать единый школьный коллектив.
Для организации такой дружбы нужно опять-таки
применять специальную инструментовку. Не буду сейчас
говорить о ней, потому что это далеко заведет нас. Ска-
жу только, что я на протяжении последних восьми лет
добивался такой дружбы.
У каждого старшего ученика обязательно был так на-
зываемый корешок. Это, пожалуй, термин беспризорных,
но он у нас укоренился. Он был у нас официальным тер-
мином. Каждый имел своего корешка в другом классе, в
204
другом цехе, в другом отряде. Тем не менее они всегда
были вместе. Это неразлучная пара, это младший и стар-
ший братья, причем старший брат крепко держит в руках
младшего.
Если младший набедокурил, если он стоит перед об-
щим собранием, то обязательно раздается голос:
— А чей он корешок?
— Володи Козыря.
— Пусть Володя Козырь даст объяснение.
И Володя Козырь — комсомолец, ученик X класса,
семнадцатилетний парень,— вставал и говорил:
— Прозевал, я его исправлю, не наказывайте.
— Ну иди, шеф за тебя поручился.
Такая дружба старших с младшими создает удиви-
тельные отношения в коллективе, придает им такую пре-
лесть, какая бывает только в семье, прелесть отношений
младших и старших братьев.
Корешки ходили всегда компаниями. Человек десять
малышей, и около них столько же старших.
Причем, товарищи, надо отметить, что старшие умели
любить этих пацанов.
Отношения старших и младших ребят в наших шко-
лах, старшего пионервожатого к младшим, отношения
часто официальные, они неестественны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108