Образно говоря, не столько декреты о новых порядках, сколько беспрецедентный хозяйственный план своей реализацией» (Цит. изд. т.4. с.207). Спрашивается, почему постэкономическую? Ведь план был как раз сердцевиной преобразования не только производительных сил, но и экономических отношений. И свою иррациональную идею А.С.Шушарин продолжал отстаивать с завидным упорством, когда писал, что «...относительно «ясное» обобществление средств производства на самом деле тогда означало одновременно никому не ведомое утверждение новой доминирующей формы собственности уже на технологии и снятие экономических отношений» (Цит. изд. т.4. с.207). С этой «идеей» мы уже сталкивались и раньше. Она просто-напросто - абсурдная. В выражение «снятие экономических отношений» А.С.Шушарин мог вкладывать любой свой полилогический смысл, но оно с точки зрения науки означает только одно - ликвидацию экономики и вообще общества как такового, ибо без воспроизводства материальных благ оно существовать не может. Экономические отношения снять невозможно.
Однако продолжим движение вслед за А.С.Шушариным по историческим этапам становления социализма в СССР. После политики «военного коммунизма» - нэп. Вот что писал на этот счет А.С.Шушарин: «Если теперь отвлечься от всей многослойности и остатков военного коммунизма (войны и пр.), то нэп и был первым в истории процессом осуществления гигантской социальной революции эволюционным путем, в интеллектуальной форме. Ведь за неизбежно мифологизированными оболочками развертывался, опять же впервые в истории, вполне научно обоснованный и рациональный процесс (обобществление основных средств производства), причем в сроках и формах, просто несоизмеримых со столетиями непрекращающихся боен типологически предшествующего процесса капитализации в Европе. Вникайте, вникайте, критики большевизма, «посеявшего зло» (А.Н. Яковлев). Даже у Л.Троцкого, «демона революции», едва ли не в одном из самых еще постановочных докладов о нэпе, нет ни одной радикальной интонации. Конечно, еще оставалась мощная инерция чрезвычайщины и уже действительно подрастали тенденции будущего сталинизма, набирали самостоятельную силу репрессивные органы, но вот это как раз и суть всякие «наложения» на главное собственное производственное содержание нэпа» (Цит. изд. т.4. с.217).
А.С.Шушарин следующим образом определил основное противоречие эпохи нэпа: «Образовалось противоречие, если угодно, трех основных типов производственных структур: натуральность, или парцеллярность с общинностью, бартером, мелкотоварностью, - товар, или обмен (рынок), - планомерность, адресное соисполнение функций. В борьбе этих трех (только основных, конечно) структур с точки зрения злополучного (или несчастного) товара, экономических отношений две задачи по общественной форме были прямо противоположны: от товарного к плановому (линейному) и от, кратко говоря, натурального к товарному (капиталистическому) равновесию» (Цит. изд. т.4. с.221). К этому следовало бы добавить невероятно трудную задачу восстановления разрушенного войнами экономики, выход на уровень 1914 года. Без решения этой задачи все планы оставались бы на бумаге, в частности взаимоотношение городской промышленности с огромным аграрным рынком, а также проблема т.н. ценовых ножниц.
Объясняя переход в 1929 году к новой политике - усиленным темпам индустриализации и отказу от нэпа, А.С.Шушарин считал, что причиной такого радикального поворота была опасность агрессии со стороны империалистических государств. Он писал: «События происходили, пишет Р.У.Дэвис, «в сравнительно отсталой стране», «оставшейся более или менее одинокой в опасном мире. Все эти обстоятельства воспринимались как мощные аргументы в пользу стремительной индустриализации<…>возможности развития, предоставляемые рыночной экономикой нэпа, были ограниченными, и для осуществления быстрой индустриализации предстояло внести в систему коренные модификации» (Дэвис Р.У. Нэп и современность // Коммунист, 1990, № 8, с. 77) (Цит. изд- т.4. с.236). И еще одна цитата, которая проливает свет на логику А.С.Шушарина: «Крайности, трагедии, да и сам период коллективизации полностью «совпали» с глубочайшим кризисом капитализма, с Великой депрессией, которая не могла не окрылить и без того возбужденные «красные» настроения и уж во всяком случае являлась «живым примером» для отказа от любого типа капитализационных решений» (Цит. изд. т.4. с.237).
Разъясняя свое понимание «великого поворота» и раскритиковав политическую версию этого исторического события, А.С.Шушарин, опираясь на свою полилогию, дал ему следующую искажающую историческую действительность трактовку: «Политика «великого перелома» проявляла и даже экзотерически отражала такое сложнейшее производственное и социально-политическое содержание перемен «всех сторон общественной жизни», в котором как раз, между прочим, и происходило окончательное снятие экономических отношений (а заодно и доминанты экономических объяснений). Неумолимая «негэнтропийная диссипация» - энтропийный срыв, но уже на более высоком негэнтропийном уровне.
Это и было завершение стихийно начатой (еще как околобуржуазной) в 1905 г. социалистической революции в сложнейшем сплетении производственного (структуры, отношения) и связанного с ним, но и не тождественного, социально-политического (институты, классы, массы, мироощущения, интеллигенция, партия, политический режим и пр.). В отнюдь не пассивной внешней «среде» (Цит. изд. т.4. с.241).
Постараемся из дальнейших пояснений А.С.Шушарина уразуметь, что означает это мудреное изречение - «неумолимая «негэнтропийная диссипация» - энтропийный срыв, но уже на более высоком негэнтропийном уровне».
Уже в следующем параграфе 24.2.7.2. «Срыв и трансформация в «соединившихся» коллективизации и индустриализации» начинает кое-что проясняться. Читаем: «При всей многомерности происходившего основное состояло в энтропийном срыве «диалогической» композиции двух в нэпе неустойчивых взаимодействующих субкультур (с зажатым между ними, третьей, «рынком») - индустриальной, плановой и слабо товарной, сельской, отягощенной общинностью, и их трансформации, особенно села, с уже общим функциональным равновесием производства. В итоге и промышленность, как бы внутри себя, сбросила уже неадекватные нэповские формы, и село (как сельскохозяйственное производство, естественно) радикально переменилось, можно сказать, вообще перескочив экономические формы. В целом еще сохранявшаяся «атомарность» рыночных структур была снята во всем по типу не «атомарном», технологическом, линейном производстве. Энтропийный срыв («процесс пошел») действительно произошел (поскольку даже неустойчивая «диалогическая» композиция негэнтропийно выше последующего уже равновесного состояния), но он произошел уже на новом, негэнтропийном уровне общего, постэкономического равновесия. Не мифическая «квазисобственность» (В.Мау), а, наоборот, как раз уже новая, вполне определенная доминирующая группоиерархическая собственность на технологии, статусные формы, безраздельно утвердилась (в отраслевой, ведомственно-учрежденческой форме), типологически сохранившись неизменной с 30-х гг. до «постперестройки»; в 1936 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Однако продолжим движение вслед за А.С.Шушариным по историческим этапам становления социализма в СССР. После политики «военного коммунизма» - нэп. Вот что писал на этот счет А.С.Шушарин: «Если теперь отвлечься от всей многослойности и остатков военного коммунизма (войны и пр.), то нэп и был первым в истории процессом осуществления гигантской социальной революции эволюционным путем, в интеллектуальной форме. Ведь за неизбежно мифологизированными оболочками развертывался, опять же впервые в истории, вполне научно обоснованный и рациональный процесс (обобществление основных средств производства), причем в сроках и формах, просто несоизмеримых со столетиями непрекращающихся боен типологически предшествующего процесса капитализации в Европе. Вникайте, вникайте, критики большевизма, «посеявшего зло» (А.Н. Яковлев). Даже у Л.Троцкого, «демона революции», едва ли не в одном из самых еще постановочных докладов о нэпе, нет ни одной радикальной интонации. Конечно, еще оставалась мощная инерция чрезвычайщины и уже действительно подрастали тенденции будущего сталинизма, набирали самостоятельную силу репрессивные органы, но вот это как раз и суть всякие «наложения» на главное собственное производственное содержание нэпа» (Цит. изд. т.4. с.217).
А.С.Шушарин следующим образом определил основное противоречие эпохи нэпа: «Образовалось противоречие, если угодно, трех основных типов производственных структур: натуральность, или парцеллярность с общинностью, бартером, мелкотоварностью, - товар, или обмен (рынок), - планомерность, адресное соисполнение функций. В борьбе этих трех (только основных, конечно) структур с точки зрения злополучного (или несчастного) товара, экономических отношений две задачи по общественной форме были прямо противоположны: от товарного к плановому (линейному) и от, кратко говоря, натурального к товарному (капиталистическому) равновесию» (Цит. изд. т.4. с.221). К этому следовало бы добавить невероятно трудную задачу восстановления разрушенного войнами экономики, выход на уровень 1914 года. Без решения этой задачи все планы оставались бы на бумаге, в частности взаимоотношение городской промышленности с огромным аграрным рынком, а также проблема т.н. ценовых ножниц.
Объясняя переход в 1929 году к новой политике - усиленным темпам индустриализации и отказу от нэпа, А.С.Шушарин считал, что причиной такого радикального поворота была опасность агрессии со стороны империалистических государств. Он писал: «События происходили, пишет Р.У.Дэвис, «в сравнительно отсталой стране», «оставшейся более или менее одинокой в опасном мире. Все эти обстоятельства воспринимались как мощные аргументы в пользу стремительной индустриализации<…>возможности развития, предоставляемые рыночной экономикой нэпа, были ограниченными, и для осуществления быстрой индустриализации предстояло внести в систему коренные модификации» (Дэвис Р.У. Нэп и современность // Коммунист, 1990, № 8, с. 77) (Цит. изд- т.4. с.236). И еще одна цитата, которая проливает свет на логику А.С.Шушарина: «Крайности, трагедии, да и сам период коллективизации полностью «совпали» с глубочайшим кризисом капитализма, с Великой депрессией, которая не могла не окрылить и без того возбужденные «красные» настроения и уж во всяком случае являлась «живым примером» для отказа от любого типа капитализационных решений» (Цит. изд. т.4. с.237).
Разъясняя свое понимание «великого поворота» и раскритиковав политическую версию этого исторического события, А.С.Шушарин, опираясь на свою полилогию, дал ему следующую искажающую историческую действительность трактовку: «Политика «великого перелома» проявляла и даже экзотерически отражала такое сложнейшее производственное и социально-политическое содержание перемен «всех сторон общественной жизни», в котором как раз, между прочим, и происходило окончательное снятие экономических отношений (а заодно и доминанты экономических объяснений). Неумолимая «негэнтропийная диссипация» - энтропийный срыв, но уже на более высоком негэнтропийном уровне.
Это и было завершение стихийно начатой (еще как околобуржуазной) в 1905 г. социалистической революции в сложнейшем сплетении производственного (структуры, отношения) и связанного с ним, но и не тождественного, социально-политического (институты, классы, массы, мироощущения, интеллигенция, партия, политический режим и пр.). В отнюдь не пассивной внешней «среде» (Цит. изд. т.4. с.241).
Постараемся из дальнейших пояснений А.С.Шушарина уразуметь, что означает это мудреное изречение - «неумолимая «негэнтропийная диссипация» - энтропийный срыв, но уже на более высоком негэнтропийном уровне».
Уже в следующем параграфе 24.2.7.2. «Срыв и трансформация в «соединившихся» коллективизации и индустриализации» начинает кое-что проясняться. Читаем: «При всей многомерности происходившего основное состояло в энтропийном срыве «диалогической» композиции двух в нэпе неустойчивых взаимодействующих субкультур (с зажатым между ними, третьей, «рынком») - индустриальной, плановой и слабо товарной, сельской, отягощенной общинностью, и их трансформации, особенно села, с уже общим функциональным равновесием производства. В итоге и промышленность, как бы внутри себя, сбросила уже неадекватные нэповские формы, и село (как сельскохозяйственное производство, естественно) радикально переменилось, можно сказать, вообще перескочив экономические формы. В целом еще сохранявшаяся «атомарность» рыночных структур была снята во всем по типу не «атомарном», технологическом, линейном производстве. Энтропийный срыв («процесс пошел») действительно произошел (поскольку даже неустойчивая «диалогическая» композиция негэнтропийно выше последующего уже равновесного состояния), но он произошел уже на новом, негэнтропийном уровне общего, постэкономического равновесия. Не мифическая «квазисобственность» (В.Мау), а, наоборот, как раз уже новая, вполне определенная доминирующая группоиерархическая собственность на технологии, статусные формы, безраздельно утвердилась (в отраслевой, ведомственно-учрежденческой форме), типологически сохранившись неизменной с 30-х гг. до «постперестройки»; в 1936 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135