д.
Вот такой букет выдала вырвавшаяся на простор «очень свободная мысль». А ведь любоваться букетом и услаждаться его ароматами приходится народу. Произошло разложение в квазистабильные времена всегда многозначного образа, но и единого смыслового символа, с такой же, но теперь уже не скрепленной многозначностью и с кучей инвективных добавок. Хотя тут же заметим, что вся эта «измовая» каша уже выражает собой социальную многомерность (многопараметричность) былого социализма, но пока только идейно деконструктивно. А еще рискнем принципиально добавить, что если в генезисе «социализма» этот образ (как массовый) утверждался как синкретичный символ некоего благого общества без всякого иного содержания, то произошедшее разложение образа в деконструктивной форме обозначила теперь полное незнание содержания.
Причем весьма ходовое нормативное понимание былого социализма - просто удивительная по наивности штука. Дело, напомню, совсем не в названиях обществ, относившихся к социалистическим (хоть горшком называй, но в печь не сажай, в печь примитивизма), а в самом способе мышления, обнажающем себя в этих первых же шагах понимания ситуации. Когда уважаемые ученые (и именно ученые) говорят, что социализма не было (или не та модель, искажен, ужасная «мутация» и пр.), то это уже первостатейная, можно кратко сказать, рефлексивная ложь. Резко сказано? А вникнем. Упомянутые утверждения железно означают, что некий расчудесный (в любых вариантах) социализм вполне благополучно и даже несокрушимо уже существует, но только в головах этих, с позволенья сказать, ученых. Да как у них «втемяшилась в башку такая блажь, колом ее оттудова не выбьешь» (Н.А. Некрасов). Причем совершенно безразлично, откуда он там у них взялся, этот «хороший социализм» - из распрекрасных идей прошлого, из собственных грёз о совершенном обществе, из неких вполне объективных тенденций развития или даже вовсе из хрустальных идиллизаций западных форм. Бывает и такое. Все это уже абсолютно неважно - он уже слеплен «в голове» и зацементирован всем рисунком извилин…
Таковое нормативное толкование «социализма» как некоего несостоявшегося изумительного общества можно объяснить стремлением сохранить в непорочности действительно добронравные идеалы. Но именно в научном познании эти стремления оборачиваются как раз злом запрета очень сложного выяснения, что же было в реальности, или даже сплошным очернением этой былой реальности в ее сравнении с непорочными благими идеалами. Так оно чаще всего и происходит.
В общем весь приведенный букет - это мишура хаоса мимолетных ярлычков, даже если каждый означает крупицу истины. Правда, очень уж «маленькую»… Природа былого социализма очень сложна, весьма далека от «измовой» плоскости, к тому же непостижима без переосмысления всего прочего и прошлого (кстати, начиная с первобытности). Так что пока выходит, что «измовая» каша без малейших фундаментальных новообразований представляет собой поверхностную псевдонаучную свистопляску» (Цит. изд. т.1. с.74-76).
С вышесказанным я в принципе согласен и, как говориться, «из песни слов не выкинешь». В многочисленных исследованиях природы социализма, существовавшего и исчезнувшего в СССР, странах Восточной и Центральной Европы, а также имеющегося быть в Китае, во Вьетнаме и на Кубе, на самом деле царит разнобой, о чем я уже писал в своем критическом обзоре «О государственном социализме в СССР».
Я также солидарен и со следующей оценкой природы капитализма, которая принадлежит перу А.С.Шушарина: «…я не знаю ни одного сильного, даже откровенно либерального мыслителя, который бы не признавал, что главной внутренней сутью «развитых» западных систем, при всех изменениях, был и остается именно капитализм. Даже иной раз, как говорится, «социал-демократический». Пусть нынешний «развитый» капитализм уже с существенно корпоративной собственностью, с добавками «сетей», с отдельными коллективными ячейками (во внешней среде действующими все равно как частные), с более тонкой социальной политикой, с информационной «виртуальностью», «постиндустриальными» тенденциями, размытой стратификацией, хозяйственной интернетизацией, постмодернистским ароматом, наконец, главное, резко асимметрично глобализуемый и пр., но в главном не «плохой» или «хороший», а какой есть, именно капитализм, ибо доминанта капитала, частной собственности, рынка, денег, погони за прибылью и пр. остается неукоснительной. А эта доминанта, при всех изменениях и многообразиях, остается главным онтологическим признаком капитализма. В очень грубой аналогии с феодализмом, когда барщина уступила место оброку, «вульгарный» капитализм уступил место, скажем кратко, корпоративному, но в главном система осталась той же самой. Ну где вы видели, чтобы в «развитых» странах при любых изменениях торжество рыночной суеты вокруг денежек, капитала, прибыли было хоть на йоту поколеблено? Причем всюду - в крупнейшей промышленности, в малом и вовсе «уличном» бизнесе, в гигантской финансовой сфере, даже на свой манер в здравоохранении, образовании, науке, искусствах, спорте, СМИ, кинематографе и т.д.
Дурная полоса эвфемично «цивилизационного», «национал-государственного», «социал-демократического», «корпоративного», «модерного», «постмодерного», «информационного», «сетевого», «постиндустриального» и пр. исчезновения капитализма, конечно, теперь ослабляется (в науке, но не в политике, в коей про него предпочитают продолжать помалкивать). Капитализм вновь получил «право на существование». Но подчас опять уже с обратным перегибом его абсолютизации» (Цит. изд. т.1. с. 77).
Завершая тему критики А.С.Шушариным современной социологии, хотел бы заметить, что, во-первых, вряд ли корректно именовать хаосом разнообразие, множественность форм и направлений общественного сознания, а, во-вторых, что в процессе познания происходит диалектический процесс развития, сопровождающийся отрицанием отрицания, качественными переходами от простейших форм к все более сложным, что означает постепенное приближение к абсолютной истине.
В заключение «Введения» хотел бы также отметить часто встречающуюся у А.С.Шушарина противоречивость его утверждений и оценок. Наряду с абсолютно верными выводами в его труде нередко встречаются явно противоположные по смыслу, а также ошибочные утверждения, с чем мы в дальнейшем будем неоднократно сталкиваться.
1. Исходная гипотеза, или постановка вопроса
«Мы точно знаем, что сказано, но затрудняемся понять, о чем именно идет речь».
А.Лейенхувуд
«…буду писать, как понимаю, даже если никто из современников не поймет».
А.Шушарин
В первой главе А.С.Шушарин сформулировал контуры и самые существенные черты своей исходной гипотезы. Он писал, что «речь пойдет о социально-исторической, или революционно-социологической, или генерализующей, или «парадоксально-катастрофической», или новой мировоззренческой, или исходно-идеологической и т.д., рожденной «донаучным аналитическим актом» научной гипотезе. А чуть точнее - о комплексном гипотетическом и топологическом блоке, далее все более детализируемом и наращиваемом вплоть до<…>целостного логико-семантического паттерна уже нового социологического языка (сперва, конечно, как текста) во всем его предположительно, как говорится, необходимом и достаточном для дальнейшего научного «расширенного воспроизводства» объеме в неизбежно корректирующей идейной борьбе и в уже тоже обновляемом хаосе «среды» (Цит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Вот такой букет выдала вырвавшаяся на простор «очень свободная мысль». А ведь любоваться букетом и услаждаться его ароматами приходится народу. Произошло разложение в квазистабильные времена всегда многозначного образа, но и единого смыслового символа, с такой же, но теперь уже не скрепленной многозначностью и с кучей инвективных добавок. Хотя тут же заметим, что вся эта «измовая» каша уже выражает собой социальную многомерность (многопараметричность) былого социализма, но пока только идейно деконструктивно. А еще рискнем принципиально добавить, что если в генезисе «социализма» этот образ (как массовый) утверждался как синкретичный символ некоего благого общества без всякого иного содержания, то произошедшее разложение образа в деконструктивной форме обозначила теперь полное незнание содержания.
Причем весьма ходовое нормативное понимание былого социализма - просто удивительная по наивности штука. Дело, напомню, совсем не в названиях обществ, относившихся к социалистическим (хоть горшком называй, но в печь не сажай, в печь примитивизма), а в самом способе мышления, обнажающем себя в этих первых же шагах понимания ситуации. Когда уважаемые ученые (и именно ученые) говорят, что социализма не было (или не та модель, искажен, ужасная «мутация» и пр.), то это уже первостатейная, можно кратко сказать, рефлексивная ложь. Резко сказано? А вникнем. Упомянутые утверждения железно означают, что некий расчудесный (в любых вариантах) социализм вполне благополучно и даже несокрушимо уже существует, но только в головах этих, с позволенья сказать, ученых. Да как у них «втемяшилась в башку такая блажь, колом ее оттудова не выбьешь» (Н.А. Некрасов). Причем совершенно безразлично, откуда он там у них взялся, этот «хороший социализм» - из распрекрасных идей прошлого, из собственных грёз о совершенном обществе, из неких вполне объективных тенденций развития или даже вовсе из хрустальных идиллизаций западных форм. Бывает и такое. Все это уже абсолютно неважно - он уже слеплен «в голове» и зацементирован всем рисунком извилин…
Таковое нормативное толкование «социализма» как некоего несостоявшегося изумительного общества можно объяснить стремлением сохранить в непорочности действительно добронравные идеалы. Но именно в научном познании эти стремления оборачиваются как раз злом запрета очень сложного выяснения, что же было в реальности, или даже сплошным очернением этой былой реальности в ее сравнении с непорочными благими идеалами. Так оно чаще всего и происходит.
В общем весь приведенный букет - это мишура хаоса мимолетных ярлычков, даже если каждый означает крупицу истины. Правда, очень уж «маленькую»… Природа былого социализма очень сложна, весьма далека от «измовой» плоскости, к тому же непостижима без переосмысления всего прочего и прошлого (кстати, начиная с первобытности). Так что пока выходит, что «измовая» каша без малейших фундаментальных новообразований представляет собой поверхностную псевдонаучную свистопляску» (Цит. изд. т.1. с.74-76).
С вышесказанным я в принципе согласен и, как говориться, «из песни слов не выкинешь». В многочисленных исследованиях природы социализма, существовавшего и исчезнувшего в СССР, странах Восточной и Центральной Европы, а также имеющегося быть в Китае, во Вьетнаме и на Кубе, на самом деле царит разнобой, о чем я уже писал в своем критическом обзоре «О государственном социализме в СССР».
Я также солидарен и со следующей оценкой природы капитализма, которая принадлежит перу А.С.Шушарина: «…я не знаю ни одного сильного, даже откровенно либерального мыслителя, который бы не признавал, что главной внутренней сутью «развитых» западных систем, при всех изменениях, был и остается именно капитализм. Даже иной раз, как говорится, «социал-демократический». Пусть нынешний «развитый» капитализм уже с существенно корпоративной собственностью, с добавками «сетей», с отдельными коллективными ячейками (во внешней среде действующими все равно как частные), с более тонкой социальной политикой, с информационной «виртуальностью», «постиндустриальными» тенденциями, размытой стратификацией, хозяйственной интернетизацией, постмодернистским ароматом, наконец, главное, резко асимметрично глобализуемый и пр., но в главном не «плохой» или «хороший», а какой есть, именно капитализм, ибо доминанта капитала, частной собственности, рынка, денег, погони за прибылью и пр. остается неукоснительной. А эта доминанта, при всех изменениях и многообразиях, остается главным онтологическим признаком капитализма. В очень грубой аналогии с феодализмом, когда барщина уступила место оброку, «вульгарный» капитализм уступил место, скажем кратко, корпоративному, но в главном система осталась той же самой. Ну где вы видели, чтобы в «развитых» странах при любых изменениях торжество рыночной суеты вокруг денежек, капитала, прибыли было хоть на йоту поколеблено? Причем всюду - в крупнейшей промышленности, в малом и вовсе «уличном» бизнесе, в гигантской финансовой сфере, даже на свой манер в здравоохранении, образовании, науке, искусствах, спорте, СМИ, кинематографе и т.д.
Дурная полоса эвфемично «цивилизационного», «национал-государственного», «социал-демократического», «корпоративного», «модерного», «постмодерного», «информационного», «сетевого», «постиндустриального» и пр. исчезновения капитализма, конечно, теперь ослабляется (в науке, но не в политике, в коей про него предпочитают продолжать помалкивать). Капитализм вновь получил «право на существование». Но подчас опять уже с обратным перегибом его абсолютизации» (Цит. изд. т.1. с. 77).
Завершая тему критики А.С.Шушариным современной социологии, хотел бы заметить, что, во-первых, вряд ли корректно именовать хаосом разнообразие, множественность форм и направлений общественного сознания, а, во-вторых, что в процессе познания происходит диалектический процесс развития, сопровождающийся отрицанием отрицания, качественными переходами от простейших форм к все более сложным, что означает постепенное приближение к абсолютной истине.
В заключение «Введения» хотел бы также отметить часто встречающуюся у А.С.Шушарина противоречивость его утверждений и оценок. Наряду с абсолютно верными выводами в его труде нередко встречаются явно противоположные по смыслу, а также ошибочные утверждения, с чем мы в дальнейшем будем неоднократно сталкиваться.
1. Исходная гипотеза, или постановка вопроса
«Мы точно знаем, что сказано, но затрудняемся понять, о чем именно идет речь».
А.Лейенхувуд
«…буду писать, как понимаю, даже если никто из современников не поймет».
А.Шушарин
В первой главе А.С.Шушарин сформулировал контуры и самые существенные черты своей исходной гипотезы. Он писал, что «речь пойдет о социально-исторической, или революционно-социологической, или генерализующей, или «парадоксально-катастрофической», или новой мировоззренческой, или исходно-идеологической и т.д., рожденной «донаучным аналитическим актом» научной гипотезе. А чуть точнее - о комплексном гипотетическом и топологическом блоке, далее все более детализируемом и наращиваемом вплоть до<…>целостного логико-семантического паттерна уже нового социологического языка (сперва, конечно, как текста) во всем его предположительно, как говорится, необходимом и достаточном для дальнейшего научного «расширенного воспроизводства» объеме в неизбежно корректирующей идейной борьбе и в уже тоже обновляемом хаосе «среды» (Цит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135