И в этом отношении все революционные партии, «консорции», одним миром мазаны. А вот у большевиков было и нечто новое, далеко не всем (до сей поры!) заметное, а для всей истории небывалое, хотя и с мифами (в их значении здесь близком иллюзиям)» (Цит. изд. т.4. с.166).
Так что же было особенного у большевиков? Ответ А.С.Шушарина на этот вопрос вполне полилогический: «…это была самая первая в человеческой истории партия, последовательно опиравшаяся на научную социальную теорию. Пусть и весьма узкую. Именно поэтому с социализмом человечество впервые и вступало в действительную ноосферу, сферу разума (подчеркну - разума, ума, знания), т.е. в научный, рациональный способ осмысления происходящего и осуществления назревших, неотвратимых перемен (в десятый раз подчеркну, что до того ни одно, так сказать, «формационного» калибра революционное преобразование в мире, хоть и сопровождалось в итоге релевантными идейными формами, не обеспечивалось научной теорией). Но вот что такое научная социальная теория - вопрос, мало кем понимаемый до сей поры. Будь то академики или партийные лидеры. Удивительный кошмар, а потому воз и ныне там. Точнее, покатился в новые тартарары» (Цит. изд. т.4. с.167). Следует заметить, что в данном предложении А.С.Шушарин применил понятие «ноосфера» в интерпретации Н.Моисеева (точнее - В.Вернадского), а не в своей интерпретации, как производительные силы. К тому же Россия вступала не в ноосферу (по Н.Моисееву), а в социализм (см. монографию «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества»). Что же касается высказывания А.С.Шушарина об узости социальной теории марксизма (в сравнении, конечно, с полилогией), оставим его на совести автора. И еще одно замечание принципиального характера - о роли интеллигенции в партии большевиков. Спору нет, интеллигенция сыграла выдающуюся роль в большевистском движении и социалистической революции 1917 года, однако без опоры на рабочий класс она была бы бессильна. А что касается политики послереволюционного партийного строительства, то она состояла в привлечении трудящихся масс. Сначала в партию принимали активных участников гражданской войны, а позднее - рабочих от станка и сельских активистов-кооператоров. Поскольку аппарат управления комплектовался по классовому принципу, то в 1930-х годах в составе партии значительно возрос удельный вес государственных служащих (бывших рабочих и крестьян, получивших образование уже в учебных заведениях советского времени). Неизбежное снижение общего образовательного уровня партийной массы явилось одной из причин становления сталинизма со всеми вытекающими позитивными и негативными последствиями.
Далее А.С.Шушарин попытался разобраться в причинах монопартийности, сложившейся в СССР начиная с 1920-х годов. Он насчитал свыше десятка конкретно-исторических причин. Они, по его мнению, были следующими: 1) партия руководствовалась «…монологической, т.е. гомогенной революционно-экономической или постэкономической» теорией; 2) «…централизм присущ вообще даже самой аморфной партии, тем более революционной»; 3) «…определенный централизм свойствен и любому самому раздемократическому государству, за овладение которым, как и все другие партии, открыто боролись большевики»; 4) не просто упомянутый монологизм, но и особая (революционно-теоретическая) оппозиционность (так сказать, «…не только вера, но и логика, семантика) в революционной дивергенции тоже неумолимо работает на жесткость определенного обособления в «среде» даже неизбежного отрыва от нее»; 5) «…иерархический централизм - неотделимый момент любых территориальных производственных отношений, исторически особо существенных для преобладающих (по «массе») доиндустриальных структур, а также «большого» и «холодного» пространства России»; 6) «…к этому добавляется давнишняя и огромная азийная региональная и производственная неоднородность (типологически отсутствующая на Западе); 7) «…централизм органически присущ и как раз функциональным, технологическим производственным отношениям, тем более в устанавливавшейся господствующей линейной форме собственности на технологии»; 8) «враждебное окружение» или индустриальный вызов в эгокультурном мире тоже лили воду на ту же мельницу»; 9) «…сам факт революции будил новые надежды рабочих других стран, а это тоже материально обязывает, дисциплинирует»; 10) всеобщая «…ожесточенность, сокрушительное разложение «всех сторон общественной жизни»<…>«низкий средний уровень культуры, «закон наименьших», погромность разбуженного дна…», сила оппозиции, вся совокупность катастрофических и военных обстоятельств (а это командность, беспрекословность и пр.); 11) «…властно-институционализируемый интернационализм (интеркультурность)» (Цит. изд. т.4. с.177-178). Далеко не со всеми вышеперечисленными причинами можно согласиться, но в принципе большинство из них верно подмечены А.С.Шушариным. Например, какое отношение к формированию монопартийности имели такие причины, как марксистская теория, или т.н. территориальные производственные отношения в большом и холодном пространстве России, или функциональные технологические производственные отношения, или интернационализм? Да и в последующем комментарии А.С.Шушарин сам себя опровергает. Так, он писал: «Как бы большевики ни бились за многопартийность (газеты, конечно, сотнями закрывались, но до 6 июня 1918 г., мятежа левых эсеров, в стране выходило до 700 газет и бюллетеней разных направлений кроме монархических и кадетских - В.Г. Сироткин), ничегошеньки бы у них не вышло. Все равно бы получилась фактическая однопартийность (как это и произошло поздней почти на трети планеты, несмотря на иногда номинальную политическую реальность нескольких партий). То, что монопартийность вырастала отнюдь не из самих партийных, политических, доктринальных причин, подтверждается наблюдением Э.Карра: концентрация власти началась в советских органах (как тогдашних властно-хозяйственных и революционных проявлений производственных перемен) и лишь затем охватила партийные органы» (Цит. изд. т.4. с.178). В этом предложении он сам отрицает, например, такой фактор, как логика внутрипартийного строительства («…монопартийность вырастала отнюдь не из самих партийных, политических, доктринальных причин…). А завершая эту тему, А.С.Шушарин вообще пришел к выводу, который высосан из пальца, а именно: «…сама монопартийность была таким же типологическим инвариантом, как монархии для феодальности или буржуазное «разделение властей» для политической формы капитала» (Цит. изд. т.4. с.179). Как показала современная история, капиталистическая система спокойно уживается и процветает при любой форме политической власти (монархии, диктатуре).
Ссылаясь на разработку плана ГОЭЛРО, А.С.Шушарин писал: «Большевики бились за власть, затем за ее удержание; бились они и за идеологию, за перемену форм производства - все это абсолютно так же, как и у наших капитализационных «реформаторов». Но у большевиков была сформирована и вполне детальная производственная (народно-хозяйственная) программа, подобной которой у наших реформаторов нет и отдаленного намека. Вот она-то наиболее эффективно и выстраивала социально-структурную, но не экономическую, а уже постэкономическую систему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Так что же было особенного у большевиков? Ответ А.С.Шушарина на этот вопрос вполне полилогический: «…это была самая первая в человеческой истории партия, последовательно опиравшаяся на научную социальную теорию. Пусть и весьма узкую. Именно поэтому с социализмом человечество впервые и вступало в действительную ноосферу, сферу разума (подчеркну - разума, ума, знания), т.е. в научный, рациональный способ осмысления происходящего и осуществления назревших, неотвратимых перемен (в десятый раз подчеркну, что до того ни одно, так сказать, «формационного» калибра революционное преобразование в мире, хоть и сопровождалось в итоге релевантными идейными формами, не обеспечивалось научной теорией). Но вот что такое научная социальная теория - вопрос, мало кем понимаемый до сей поры. Будь то академики или партийные лидеры. Удивительный кошмар, а потому воз и ныне там. Точнее, покатился в новые тартарары» (Цит. изд. т.4. с.167). Следует заметить, что в данном предложении А.С.Шушарин применил понятие «ноосфера» в интерпретации Н.Моисеева (точнее - В.Вернадского), а не в своей интерпретации, как производительные силы. К тому же Россия вступала не в ноосферу (по Н.Моисееву), а в социализм (см. монографию «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества»). Что же касается высказывания А.С.Шушарина об узости социальной теории марксизма (в сравнении, конечно, с полилогией), оставим его на совести автора. И еще одно замечание принципиального характера - о роли интеллигенции в партии большевиков. Спору нет, интеллигенция сыграла выдающуюся роль в большевистском движении и социалистической революции 1917 года, однако без опоры на рабочий класс она была бы бессильна. А что касается политики послереволюционного партийного строительства, то она состояла в привлечении трудящихся масс. Сначала в партию принимали активных участников гражданской войны, а позднее - рабочих от станка и сельских активистов-кооператоров. Поскольку аппарат управления комплектовался по классовому принципу, то в 1930-х годах в составе партии значительно возрос удельный вес государственных служащих (бывших рабочих и крестьян, получивших образование уже в учебных заведениях советского времени). Неизбежное снижение общего образовательного уровня партийной массы явилось одной из причин становления сталинизма со всеми вытекающими позитивными и негативными последствиями.
Далее А.С.Шушарин попытался разобраться в причинах монопартийности, сложившейся в СССР начиная с 1920-х годов. Он насчитал свыше десятка конкретно-исторических причин. Они, по его мнению, были следующими: 1) партия руководствовалась «…монологической, т.е. гомогенной революционно-экономической или постэкономической» теорией; 2) «…централизм присущ вообще даже самой аморфной партии, тем более революционной»; 3) «…определенный централизм свойствен и любому самому раздемократическому государству, за овладение которым, как и все другие партии, открыто боролись большевики»; 4) не просто упомянутый монологизм, но и особая (революционно-теоретическая) оппозиционность (так сказать, «…не только вера, но и логика, семантика) в революционной дивергенции тоже неумолимо работает на жесткость определенного обособления в «среде» даже неизбежного отрыва от нее»; 5) «…иерархический централизм - неотделимый момент любых территориальных производственных отношений, исторически особо существенных для преобладающих (по «массе») доиндустриальных структур, а также «большого» и «холодного» пространства России»; 6) «…к этому добавляется давнишняя и огромная азийная региональная и производственная неоднородность (типологически отсутствующая на Западе); 7) «…централизм органически присущ и как раз функциональным, технологическим производственным отношениям, тем более в устанавливавшейся господствующей линейной форме собственности на технологии»; 8) «враждебное окружение» или индустриальный вызов в эгокультурном мире тоже лили воду на ту же мельницу»; 9) «…сам факт революции будил новые надежды рабочих других стран, а это тоже материально обязывает, дисциплинирует»; 10) всеобщая «…ожесточенность, сокрушительное разложение «всех сторон общественной жизни»<…>«низкий средний уровень культуры, «закон наименьших», погромность разбуженного дна…», сила оппозиции, вся совокупность катастрофических и военных обстоятельств (а это командность, беспрекословность и пр.); 11) «…властно-институционализируемый интернационализм (интеркультурность)» (Цит. изд. т.4. с.177-178). Далеко не со всеми вышеперечисленными причинами можно согласиться, но в принципе большинство из них верно подмечены А.С.Шушариным. Например, какое отношение к формированию монопартийности имели такие причины, как марксистская теория, или т.н. территориальные производственные отношения в большом и холодном пространстве России, или функциональные технологические производственные отношения, или интернационализм? Да и в последующем комментарии А.С.Шушарин сам себя опровергает. Так, он писал: «Как бы большевики ни бились за многопартийность (газеты, конечно, сотнями закрывались, но до 6 июня 1918 г., мятежа левых эсеров, в стране выходило до 700 газет и бюллетеней разных направлений кроме монархических и кадетских - В.Г. Сироткин), ничегошеньки бы у них не вышло. Все равно бы получилась фактическая однопартийность (как это и произошло поздней почти на трети планеты, несмотря на иногда номинальную политическую реальность нескольких партий). То, что монопартийность вырастала отнюдь не из самих партийных, политических, доктринальных причин, подтверждается наблюдением Э.Карра: концентрация власти началась в советских органах (как тогдашних властно-хозяйственных и революционных проявлений производственных перемен) и лишь затем охватила партийные органы» (Цит. изд. т.4. с.178). В этом предложении он сам отрицает, например, такой фактор, как логика внутрипартийного строительства («…монопартийность вырастала отнюдь не из самих партийных, политических, доктринальных причин…). А завершая эту тему, А.С.Шушарин вообще пришел к выводу, который высосан из пальца, а именно: «…сама монопартийность была таким же типологическим инвариантом, как монархии для феодальности или буржуазное «разделение властей» для политической формы капитала» (Цит. изд. т.4. с.179). Как показала современная история, капиталистическая система спокойно уживается и процветает при любой форме политической власти (монархии, диктатуре).
Ссылаясь на разработку плана ГОЭЛРО, А.С.Шушарин писал: «Большевики бились за власть, затем за ее удержание; бились они и за идеологию, за перемену форм производства - все это абсолютно так же, как и у наших капитализационных «реформаторов». Но у большевиков была сформирована и вполне детальная производственная (народно-хозяйственная) программа, подобной которой у наших реформаторов нет и отдаленного намека. Вот она-то наиболее эффективно и выстраивала социально-структурную, но не экономическую, а уже постэкономическую систему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135