Возможно, это был дидактический анализ для подготовки
меня к статусу официально признанного аналитика. Но
это уже никогда не выяснится. Все, что тогда было
установлено: <Терапевт должен быть свободен от комп-
лексов, тревоги и вины>. Позже я слышал, что он умер
в психиатрической больнице. Насколько помог здесь пси-
хоанализ, я не знаю.
Он верил в пассивный психоанализ. Этот противоре-
чивый термин означал, что я ходил 18 месяцев пять раз
в неделю, чтобы лежать на кушетке без всякого анализа.
В Германии во время приветствия каждый жал руку;
он не жал мою руку ни при встрече, ни при расставании.
За пять минут перед концом сеанса он дотягивался ногами
до пола, чтобы показать, что отпущенное мне время
истекает.
Самое большее, что он говорил мне - одно пред-
ложение в неделю. Одно из его утверждений было, что
я обратился к нему, чтобы стать дамским угодником. Так
началось лечение. Я заполнял пустоту моей жизни на
кушетке амурными историями, чтобы завершить образ
Казановы, который он уже составил обо мне. Чтобы быть
на высоте, я должен был вовлекаться все сильнее во
все большее число, главным образом, выдуманных при-
ключений. Через год, или около того, я хотел уйти от
него. Но оказался трусом, чтобы просто уйти. После
неудачи с анализом у Клары Хаппель разве оставались
у меня шансы когда-нибудь стать аналитиком.
В это время Лора настаивала на женитьбе. Я знал,
что не принадлежу к типу способных стать мужьями. Я
не сходил с ума от любви к ней, но у нас было много
общих интересов, и мы часто хорошо проводили время.
Когда я заговорил с Харником об этом, он ответил ти-
пичной психоаналитической уловкой: <Вам не разрешается
принимать важные решения во время лечения. Если Вы
женитесь, я прерву анализ>. Будучи слишком трусливым,
чтобы прекратить кушеточную жизнь по собственной ини-
44
циативе, я переложил ответственность на него и променял
психоанализ на женитьбу.
Но я не был готов отказаться от психоанализа. Всегда
преследуемый навязчивой идеей о собственной глупости
и беспокойстве, я был намерен разрешить проблему и в
отчаянии обратился к Карен Хорни, одной из немногих
людей, которым я действительно доверял. Ее мнение
было таково: <Единственным аналитиком, который я ду-
маю, сможет справиться с тобой, должен быть Вильгельм
Райх>. Так началось паломничество к кушетке Вильгельма
Райха.
Ну, следующий год был совершенно другой историей.
Райх был энергичным, живым, упорным. Он был готов
обсудить любую ситуацию, особенно политическую или
сексуальную, хотя, конечно, еще анализировал и играл
в обычные игры, прослеживающие происхождение. Но в
нем важность фактов начала блекнуть, на передний план
выдвинулся интерес к отношению. Бго книга <Анализ
характера> была большим вкладом.
На его семинарах я встретил несколько милых людей,
которые позже стали хорошими терапевтами, таких, как
Хелмут Кайзер. Потом - приход к власти Гитлера.
Райх также был вынужден уехать в спешке. Он от-
правился в Норвегию. С этого времени, казалось, он стал
крайне своеобразным. Исключая наличие его книги, пе-
реведенной одной из десяти моих южноафриканских сту-
денток, Сильвией Берман, я потерял связь с ним до того
времени, когда увидел его на психоаналитическом кон-
грессе в 1936 году. Он был третьим разочарованием. Он
сел отдельно от нас и с трудом узнал меня. Он сидел
долго, тараща глаза и размышляя.
Я вновь потерял связь с ним, до тех пор, когда
десятью годами позже посетил его кратковременно в
Штатах. Тогда я действительно испугался. Он был раздут,
как огромная лягушка-бык, лицевая экзема стала еще
интенсивнее. Голос ревел надо мной напыщенно, недо-
верчиво вопрошая: <Вы не слышали о моем открытии -
оргоне?>.
Потом я навел справки. Вот что я узнал.
Его первое открытие - мышечная броня было важным
шагом вслед за Фрейдом. Оно опустило абстрактное
45
понимание сопротивления вниз, на землю. Сопротивления
теперь стали функциями всего организма. И анальное
сопротивление, этот упрямый осел, вынуждено было от-
дать свою монополию на.сопротивление.
Другим шагом вперед от жизни на кушетке был тот
факт, что терапевт фактически входил в контакт с па-
циентом. <Тело> вступило в свои права.
Позже, когда я стал работать с несколькими пациен-
тами, которых лечили последователи Райха, я обычно
обнаруживал некоторые параноидальные симптомы, впро-
чем, не тяжелые и легко снимаемые. Затем я иначе
взглянул на теорию брони и понял, что она сама по себе
носила параноидальный характер. Она предполагала на-
ступление извне и защиту от окружающей среды. Мы-
шечная броня, фактически несет функцию смирительной
рубашки, защиты от взрывов изнутри. Мышцы берут на
себя функцию взрыва, направленного внутрь.
Мое второе наблюдение относительно теории брони
заключается в том, что оно подкрепляет теорию дефе-
кации Фрейда. <Эмоции являются помехой. Катарсис
необходим для избавления организма от этих разруши-
телей спокойствия>.
Природа не столь расточительна, чтобы создавать эмо-
ции как помеху. Без эмоций мы являемся мертвыми,
скучными, неувлеченными машинами.
Третье наблюдение таково, что все эти открытия -
это экстернализированный, отрицаемый и проекционный
материал, который может восприниматься и становиться
частью Я. Они способствуют образованию параноидальных
черт. Другими словами, материал, который проявляется
в этих открытиях, еще осознается как чужеродный: все
эти изменения носят локальный характер. Возможность
роста и становления целостности теряется.
Однако, по сравнению с важностью этого шага по
направлению к созданию целостного подхода, мои на-
блюдения не имеют особого значения.
Не так обстоит дело с оргоном, измышлением Райховой
фантазии, которая является просто заблуждением.
Я могу понять, что произошло. Оставляя реальность,
поддающуюся проверке вне сферы сопротивления, он
4<
вынужден был сделать то же самое и с главным термином
Фрейда - либидо.
Сопротивление существует действительно, вне всякого
сомнения, однако, либидо являлось и остается гипоте-
тической энергией, придуманной Фрейдом для объясне-
ния его модели человека. Райх загипнотизировал и себя,
и своих пациентов верой в существование оргона, как
физического и видимого эквивалента либидо.
Я исследовал функционирование оргона-ящика и ряд
его владельцев и постоянно обнаруживал заблуждение:
внушаемость, которая могла быть ориентирована в любом
направлении, которое мне нравилось. Райх умер в тюрьме,
но не отказался от своей навязчивой идеи. Полагая,
очевидно, что оказался гением, он тем не менее в большей
мере снискал себе славу <сумасшедшего ученого>.
Писать о четвертом разочаровании - моей встрече с
Фрейдом - еще труднее. Нет, это неправда. Я предвидел,
что это должно быть более трудным, потому что в мой
эксгибиционистский период я имел смутные представле-
ния на этот счет и делал вид, что знаю больше о Фрейде,
чем это было на самом деле. Фактически, за исключением
С.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129