, разделяют с философами также и ученые; кроме уже упомянутых выше
учеников Ньютона, в этой связи необходимо назвать таких выдающихся
математиков XVIII в., как Леонард Эйлер и Пьер Луи Мопертюи, разделявших
принципы ньютоновской программы. Особенно показательно в этом отношении
понимание метафизики и ее задач у Леонарда Эйлера. В письме к Г. Б.
Бильфингеру от 3 ноября 1738 г. Эйлер подвергает критике ряд положений
"Космологии" Хр. Вольфа и в связи с этим дает свое определение метафизики и
ее задач, близкое к тому, какое мы уже видели у д'Аламбера: "...хотя я с
легкостью, несмотря на его исключительную трудность, принял бы учение об
элементах (имеются в виду "простые субстанции Вольфа". - П.Г.), требующее,
чтобы метафизическая часть была тщательно отделена от физической, однако
метафизическое учение должно основываться на физике, т.е. должно путем
абстракции выводиться из явлений сложных субстанций; поэтому, сколько бы мы
ни отделяли метафизические абстракции от физических, все же они ни в коем
случае не могут противоречить друг другу". Метафизика мыслится Эйлером в
отличие от Декарта, Лейбница и следующего за ним Вольфа не как
самостоятельная наука, на которой должна основываться физика, а как
вторичная по сравнению с физикой, принципы которой в конечном счете
создаются путем абстрагирования от явлений эмпирического мира. В отличие от
крайних философов-сенсуалистов, подобных Кондильяку, Эйлер в то же время не
согласен вовсе изгнать из науки всякие гипотезы. В письме к маркизе дю
Шатле Эйлер пишет: "...Особое удовольствие доставила мне глава о гипотезах
(Эйлер имеет в виду главу из книги дю Шатле "Основы физики"), где Вы так
твердо и основательно боретесь с некоторыми английскими философами, которые
желали вовсе изгнать гипотезы из физики; а по моему мнению, они являются
единственным способом, в результате которого можно прийти к достоверному
познанию физических причин. Часто, когда с англичанами заходила речь об
этих вопросах, я был в затруднении, как найти убедительные доводы в пользу
применения гипотез... Я уважаю г. Мушенбрека как очень крупного физика...
но способ его рассуждения вызывает во мне столь сильное отвращение, что я с
трудом решаюсь читать его рассуждения об явлениях Природы. Этот великий
человек прямо-таки выходит из себя, когда говорит о тонкой материи, которую
иные применяют для объяснения многих явлений; правда, существование такой
материи нельзя доказать никаким опытом, но, с другой стороны, абсолютно
отрицать существование всякой материи, в которой нельзя убедиться никакими
ощущениями, это хуже всех других гипотез, какие делались до сих пор. Этот
принцип заводит автора так далеко, что он нимало не колеблется приписать
действия магнита духу или, по крайней мере, бестелесному веществу. Но мне
кажется, что мы были бы гораздо более вправе требовать опытов для
доказательства существования этих бестелесных веществ, чем существования
тонкой материи, которая сама по себе столь вероятна, что я не решился бы в
ней сомневаться".
Естественно, что такого рода споры усиливали стремление естествоиспытателей
оставить поле "метафизических гипотез", тем более, что сам Ньютон уже задал
здесь "парадигму". Так, например, Мопертюи, идя даже дальше Ньютона,
считает, что понятие силы - не более, чем слово, которое скрывает от нас
самих наше незнание. С помощью этого понятия, согласно Мопертюи, мы
обозначаем только известные отношения между явлениями, не более того.
Правда, признает Мопертюи, даже сам Ньютон не вполне следовал этому
правильному убеждению. Формулируя второй закон механики, он говорит, что
изменение скорости тела прямо пропорционально действующей на него силе.
Сила, таким образом, выступает у Ньютона как причина ускорения. Между тем,
по мнению Мопертюи, понятие "причины ускорения" должно быть изгнано из
механики; на его место должны встать только определения меры ускорения,
т.е. чисто количественные соотношения.
Это не значит, однако, что в XVIII в. ставится под сомнение само
существование причин, вызывающих те или иные явления. Как правило, под
сомнение ставится только познаваемость этих причин. Таким образом,
складывается довольно распространенное среди ученых и философов XVIII в.
убеждение, что естествознанию доступно лишь установление отношений между
явлениями, но недоступно постижение вещей самих по себе, т.е. сущности этих
явлений. При этом вещи сами по себе мыслятся не обязательно как некоторые
духовные сущности: так рассуждают главным образом последователи Лейбница и
Вольфа, да и то не вполне последовательно. Для большинства ученых вещи сами
по себе суть физические, материальные предметы, но только недоступные
нашему познанию. В этом отношении характерно высказывание того же
Кондильяка в работе "Об искусстве рассуждения": "Вы должны, однако,
помнить, - пишет Кондильяк, - что я все время буду говорить только об
относительных свойствах, только о том, что очевидно фактически. Но следует
помнить также, что эти относительные свойства свидетельствуют о свойствах
абсолютных, подобно тому как действие свидетельствует о причине.
Фактическая очевидность предполагает эти свойства, а не исключает их, и
если она не делает их своим объектом, то это потому, что нам невозможно их
познать". Этот стихийный, если можно так выразиться, агностицизм
естествоиспытателей нашел свое философское выражение, сначала весьма
сдержанное - у Локка, а затем более резкое - у Юма. Кант в своем учении о
"вещах в себе", как видим, развил уже наметившуюся тенденцию, дав ей,
впрочем, новое истолкование. Об отличии своего понимания вещи в себе от
существовавшего до него Кант говорит в "Критике чистого разума", поясняя,
что его понимание вещи в себе является трансцендентальным, а не
эмпирическим, как это было до него.
Тут необходимо отметить, что различение явлений и вещей в себе характерно
не только для тех ученых, которые работали в рамках ньютонианской
программы. В конечном счете это различение является общим следствием
механистического понимания природы, а последнее, как мы уже отмечали,
является общим для научных программ XVII в. Мысли, которые мы встречали у
Мопертюи и Кондильяка, с не меньшей убежденностью высказывает также Шарль
Бонне: "Мы вовсе не знаем реальной сущности вещей. Мы познаем только
следствия, а не сами действующие причины (les agents). То, что мы называем
сущностью предмета, есть только его номинальная сущность. Она является
результатом реальной сущности, выражением необходимых отношений, в которых
предмет являет себя нам. Мы не можем утверждать, что предмет реально таков,
каким он нам кажется. Но мы можем утверждать, что то, чем предмет нам
кажется, есть результат того, что он есть реально, и того, что мы суть по
отношению к нему".
Таково неизбежное следствие механистического подхода к природе. Но с
особенной остротой это следствие обнаруживается именно тогда, когда в
качестве обоснования методов научного познания выступают эмпиризм и
сенсуализм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
учеников Ньютона, в этой связи необходимо назвать таких выдающихся
математиков XVIII в., как Леонард Эйлер и Пьер Луи Мопертюи, разделявших
принципы ньютоновской программы. Особенно показательно в этом отношении
понимание метафизики и ее задач у Леонарда Эйлера. В письме к Г. Б.
Бильфингеру от 3 ноября 1738 г. Эйлер подвергает критике ряд положений
"Космологии" Хр. Вольфа и в связи с этим дает свое определение метафизики и
ее задач, близкое к тому, какое мы уже видели у д'Аламбера: "...хотя я с
легкостью, несмотря на его исключительную трудность, принял бы учение об
элементах (имеются в виду "простые субстанции Вольфа". - П.Г.), требующее,
чтобы метафизическая часть была тщательно отделена от физической, однако
метафизическое учение должно основываться на физике, т.е. должно путем
абстракции выводиться из явлений сложных субстанций; поэтому, сколько бы мы
ни отделяли метафизические абстракции от физических, все же они ни в коем
случае не могут противоречить друг другу". Метафизика мыслится Эйлером в
отличие от Декарта, Лейбница и следующего за ним Вольфа не как
самостоятельная наука, на которой должна основываться физика, а как
вторичная по сравнению с физикой, принципы которой в конечном счете
создаются путем абстрагирования от явлений эмпирического мира. В отличие от
крайних философов-сенсуалистов, подобных Кондильяку, Эйлер в то же время не
согласен вовсе изгнать из науки всякие гипотезы. В письме к маркизе дю
Шатле Эйлер пишет: "...Особое удовольствие доставила мне глава о гипотезах
(Эйлер имеет в виду главу из книги дю Шатле "Основы физики"), где Вы так
твердо и основательно боретесь с некоторыми английскими философами, которые
желали вовсе изгнать гипотезы из физики; а по моему мнению, они являются
единственным способом, в результате которого можно прийти к достоверному
познанию физических причин. Часто, когда с англичанами заходила речь об
этих вопросах, я был в затруднении, как найти убедительные доводы в пользу
применения гипотез... Я уважаю г. Мушенбрека как очень крупного физика...
но способ его рассуждения вызывает во мне столь сильное отвращение, что я с
трудом решаюсь читать его рассуждения об явлениях Природы. Этот великий
человек прямо-таки выходит из себя, когда говорит о тонкой материи, которую
иные применяют для объяснения многих явлений; правда, существование такой
материи нельзя доказать никаким опытом, но, с другой стороны, абсолютно
отрицать существование всякой материи, в которой нельзя убедиться никакими
ощущениями, это хуже всех других гипотез, какие делались до сих пор. Этот
принцип заводит автора так далеко, что он нимало не колеблется приписать
действия магнита духу или, по крайней мере, бестелесному веществу. Но мне
кажется, что мы были бы гораздо более вправе требовать опытов для
доказательства существования этих бестелесных веществ, чем существования
тонкой материи, которая сама по себе столь вероятна, что я не решился бы в
ней сомневаться".
Естественно, что такого рода споры усиливали стремление естествоиспытателей
оставить поле "метафизических гипотез", тем более, что сам Ньютон уже задал
здесь "парадигму". Так, например, Мопертюи, идя даже дальше Ньютона,
считает, что понятие силы - не более, чем слово, которое скрывает от нас
самих наше незнание. С помощью этого понятия, согласно Мопертюи, мы
обозначаем только известные отношения между явлениями, не более того.
Правда, признает Мопертюи, даже сам Ньютон не вполне следовал этому
правильному убеждению. Формулируя второй закон механики, он говорит, что
изменение скорости тела прямо пропорционально действующей на него силе.
Сила, таким образом, выступает у Ньютона как причина ускорения. Между тем,
по мнению Мопертюи, понятие "причины ускорения" должно быть изгнано из
механики; на его место должны встать только определения меры ускорения,
т.е. чисто количественные соотношения.
Это не значит, однако, что в XVIII в. ставится под сомнение само
существование причин, вызывающих те или иные явления. Как правило, под
сомнение ставится только познаваемость этих причин. Таким образом,
складывается довольно распространенное среди ученых и философов XVIII в.
убеждение, что естествознанию доступно лишь установление отношений между
явлениями, но недоступно постижение вещей самих по себе, т.е. сущности этих
явлений. При этом вещи сами по себе мыслятся не обязательно как некоторые
духовные сущности: так рассуждают главным образом последователи Лейбница и
Вольфа, да и то не вполне последовательно. Для большинства ученых вещи сами
по себе суть физические, материальные предметы, но только недоступные
нашему познанию. В этом отношении характерно высказывание того же
Кондильяка в работе "Об искусстве рассуждения": "Вы должны, однако,
помнить, - пишет Кондильяк, - что я все время буду говорить только об
относительных свойствах, только о том, что очевидно фактически. Но следует
помнить также, что эти относительные свойства свидетельствуют о свойствах
абсолютных, подобно тому как действие свидетельствует о причине.
Фактическая очевидность предполагает эти свойства, а не исключает их, и
если она не делает их своим объектом, то это потому, что нам невозможно их
познать". Этот стихийный, если можно так выразиться, агностицизм
естествоиспытателей нашел свое философское выражение, сначала весьма
сдержанное - у Локка, а затем более резкое - у Юма. Кант в своем учении о
"вещах в себе", как видим, развил уже наметившуюся тенденцию, дав ей,
впрочем, новое истолкование. Об отличии своего понимания вещи в себе от
существовавшего до него Кант говорит в "Критике чистого разума", поясняя,
что его понимание вещи в себе является трансцендентальным, а не
эмпирическим, как это было до него.
Тут необходимо отметить, что различение явлений и вещей в себе характерно
не только для тех ученых, которые работали в рамках ньютонианской
программы. В конечном счете это различение является общим следствием
механистического понимания природы, а последнее, как мы уже отмечали,
является общим для научных программ XVII в. Мысли, которые мы встречали у
Мопертюи и Кондильяка, с не меньшей убежденностью высказывает также Шарль
Бонне: "Мы вовсе не знаем реальной сущности вещей. Мы познаем только
следствия, а не сами действующие причины (les agents). То, что мы называем
сущностью предмета, есть только его номинальная сущность. Она является
результатом реальной сущности, выражением необходимых отношений, в которых
предмет являет себя нам. Мы не можем утверждать, что предмет реально таков,
каким он нам кажется. Но мы можем утверждать, что то, чем предмет нам
кажется, есть результат того, что он есть реально, и того, что мы суть по
отношению к нему".
Таково неизбежное следствие механистического подхода к природе. Но с
особенной остротой это следствие обнаруживается именно тогда, когда в
качестве обоснования методов научного познания выступают эмпиризм и
сенсуализм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143