Сказать, что природное бытие не
сводится только к механизму, - это и значит сказать, что механика не может
дать исчерпывающего познания природы. Таков второй аспект лейбницева
положения о том, что материя есть только феномен.
Характеристика материи как "истинного", или "хорошо обоснованного",
феномена представляет собой результат стремления Лейбница примирить
современное ему математическое естествознание с традициями античной
философии и науки, исходившей - как в лице математиков, так и в лице
физиков-аристотеликов - из понятий "единого" и "формы".
Но это примирение не вполне удается Лейбницу, о чем свидетельствует в
первую очередь противоречивость в объяснении того, что такое материя, тело
- реальность или феномен? Две трактовки этого вопроса - идеалистическая,
или феноменалистская, с одной стороны, и реалистическая - с другой,
отчетливо прослеживаются в сочинениях Лейбница. На это противоречие у
Лейбница указывал Г. Гаймсет. Феноменалистское понимание природы материи,
согласно Гаймсету, проистекает в результате обсуждения сознания, а
реалистическое ее понимание связано с необходимостью решить проблемы физики
и биологии.
В первом случае Лейбниц рассуждает как идеалист, во втором - как реалист. И
действительно, если принять, что существуют только монады и их состояния,
то все, что мы называем эмпирическим чувственным миром, есть лишь простая
видимость. "Реальными, - пишет Гаймсет, - будут только соответствующие
души, параллельный мир, из которого ни одна реальная связь не ведет к
телесному бытию, чтобы придать последнему какую-то, хотя бы лишь
производную, реальность в метафизическом смысле. То, что монады
репрезентируют в себе, есть только видимость (Scheingebilde); но поскольку
все эти содержания относятся к тождественному миру видимости, монады
репрезентируют также друг друга".
В отличие от Гаймсета Кассирер толкует лейбницеву концепцию тела как
последовательно феноменалистскую. "Душа и тело, - пишет Кассирер, - не
нуждаются ни в каком объединении... так как понятие тела следует понимать
не иначе, как в имманентном отношении к некоторому мыслящему сознанию...
Теперь действительность, по-видимому, распадается на необозримое множество
обособленных групп и рядов представлений: на место единой Природы встала
бесконечность самостоятельных и различных миров сознания. Где мы найдем
гарантию того, что содержания, развертываемые из себя одним субъектом,
соответствуют содержаниям другого, что в обоих случаях представляется одна
и та же система феноменов? Идея предустановленной гармонии... является
ответом на этот вопрос".
Несомненно, у Лейбница предустановленная гармония гарантирует совпадение
всех обособленных рядов представлений, протекающих в монадах, если
допустить, что Лейбниц толкует тело только феноменалистски. Но если это не
так - чему подтверждением служат многочисленные неувязки в системе
Лейбница, а не просто неудачные выражения "в реалистическом духе", - тогда
можно вести речь о предустановленной гармонии души и тела. Точка зрения
Гаймсета, на наш взгляд, ближе к истине, чем точка зрения Кассирера.
Это противоречие Лейбница воспроизводится и при решении им проблемы
континуума. Не случайно Лейбниц отмечал трудность этой проблемы, не
случайно говорил о "лабиринте континуума": однозначного решения ее, как нам
кажется, Лейбниц так и не нашел. При рассмотрении вопроса о природе
непрерывного Лейбниц опять-таки выдвигает две гипотезы. Рассмотрим сначала
первую из них.
Реальное множество субстанций предстает как нечто единое и непрерывное
взгляду наблюдателя, который не в состоянии различить в этом множестве
отдельные единицы. То, что в реальности представляет собой множество
неделимых, в феноменальном плане выступает как непрерывное, подобно тому
как, согласно толкованию Лейбница, "малые восприятия", сливаясь вместе,
порождают одно цельное впечатление. Так, шум морского прибоя есть нечто
непрерывное для нашего восприятия, тогда как в действительности он
представляет собой бесконечно большое число бесконечно малых "шумов",
производимых каждой каплей воды. Такое объяснение непрерывного можно
назвать идеалистическим. В книге Г.Г. Майорова, посвященной исследованию
философии Лейбница, рассматривается именно это понимание непрерывного.
"Бесчисленное множество реальных монад, составляющих совокупность или
агрегат, - пишет Г.Г. Майоров, - воспринимается внешним наблюдателем как
нечто слитное и цельное, поскольку наблюдатель (если это не Бог) не
способен раздельно воспринимать каждую из монад. Если можно так выразиться,
для наблюдателя "метафизические точки" (монады) сливаются в
"феноменологическое пятно". Последнее обладает имманентной непрерывностью.
Но это "пятно" существует только для наблюдателя, и его континуация лишь
феноменальная или идеальная". Одним словом, непрерывность при таком
истолковании есть лишь некоторая видимость, субъективный феномен, -
решение, которое Г.Г. Майорову представляется неудовлетворительным.
"Лейбницево решение, - говорит он, - не дает ответа на вопрос, как реально
существующий в нашем сознании феномен может быть непрерывным, если всякая
реальность предполагает дискретность?".
И в самом деле: если отнести непрерывность только за счет специфики
субъективного восприятия, то придется отказать не только протяжению, но и
самой материи в какой бы то ни было реальности - ведь материальные вещи
предстают перед нами как непрерывные. Тогда чувственный мир обернется
субъективной иллюзией, и феномены уже не придется считать даже "хорошо
обоснованными". Объяснение непрерывности за счет различия реального и
феноменального уровней рассмотрения не удовлетворяло, надо полагать, и
самого Лейбница. Поэтому в его работах мы встречаем - наряду с
идеалистическим - также и реалистическое объяснение природы непрерывного.
Это - вторая гипотеза Лейбница.
Реалистическое объяснение непрерывности предполагает выведение непрерывного
не из субъективности нашего восприятия, а из самой природы неделимых
субстанций. Это Лейбниц и пытается сделать, опираясь на динамические
свойства монад. Протяжение, пишет он в 1695 г. в работе "Specimen
dynamicum", есть не что иное, как распространение и распределение
определенных энергий в данном пространстве. "Ибо действие есть
характеристика субстанций, а протяжение, напротив, означает не что иное,
как непрерывное повторение или распространение некоторой... стремящейся и
сопротивляющейся, т.е. противодействующей субстанции, и, следовательно,
протяжение не может составлять саму субстанцию". Протяжение, таким образом,
не сама субстанция, а реальный результат деятельности субстанций, состоящий
в их повторении, распространении. Именно таким образом объяснял Лейбниц
протяжение, исходя из активности субстанций, уже в 1693 г. "Наряду с
протяжением, - писал он в "Журнале ученых", - должен существовать субъект,
который является протяженным, то есть субстанция, которой свойственно
повторяться и протягиваться (repetiert und kontinuiert zu sein). Ибо
протяжение означает только повторение или непрерывное умножение
(kontinuierte Vielfдltigkeit) того, что простирается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
сводится только к механизму, - это и значит сказать, что механика не может
дать исчерпывающего познания природы. Таков второй аспект лейбницева
положения о том, что материя есть только феномен.
Характеристика материи как "истинного", или "хорошо обоснованного",
феномена представляет собой результат стремления Лейбница примирить
современное ему математическое естествознание с традициями античной
философии и науки, исходившей - как в лице математиков, так и в лице
физиков-аристотеликов - из понятий "единого" и "формы".
Но это примирение не вполне удается Лейбницу, о чем свидетельствует в
первую очередь противоречивость в объяснении того, что такое материя, тело
- реальность или феномен? Две трактовки этого вопроса - идеалистическая,
или феноменалистская, с одной стороны, и реалистическая - с другой,
отчетливо прослеживаются в сочинениях Лейбница. На это противоречие у
Лейбница указывал Г. Гаймсет. Феноменалистское понимание природы материи,
согласно Гаймсету, проистекает в результате обсуждения сознания, а
реалистическое ее понимание связано с необходимостью решить проблемы физики
и биологии.
В первом случае Лейбниц рассуждает как идеалист, во втором - как реалист. И
действительно, если принять, что существуют только монады и их состояния,
то все, что мы называем эмпирическим чувственным миром, есть лишь простая
видимость. "Реальными, - пишет Гаймсет, - будут только соответствующие
души, параллельный мир, из которого ни одна реальная связь не ведет к
телесному бытию, чтобы придать последнему какую-то, хотя бы лишь
производную, реальность в метафизическом смысле. То, что монады
репрезентируют в себе, есть только видимость (Scheingebilde); но поскольку
все эти содержания относятся к тождественному миру видимости, монады
репрезентируют также друг друга".
В отличие от Гаймсета Кассирер толкует лейбницеву концепцию тела как
последовательно феноменалистскую. "Душа и тело, - пишет Кассирер, - не
нуждаются ни в каком объединении... так как понятие тела следует понимать
не иначе, как в имманентном отношении к некоторому мыслящему сознанию...
Теперь действительность, по-видимому, распадается на необозримое множество
обособленных групп и рядов представлений: на место единой Природы встала
бесконечность самостоятельных и различных миров сознания. Где мы найдем
гарантию того, что содержания, развертываемые из себя одним субъектом,
соответствуют содержаниям другого, что в обоих случаях представляется одна
и та же система феноменов? Идея предустановленной гармонии... является
ответом на этот вопрос".
Несомненно, у Лейбница предустановленная гармония гарантирует совпадение
всех обособленных рядов представлений, протекающих в монадах, если
допустить, что Лейбниц толкует тело только феноменалистски. Но если это не
так - чему подтверждением служат многочисленные неувязки в системе
Лейбница, а не просто неудачные выражения "в реалистическом духе", - тогда
можно вести речь о предустановленной гармонии души и тела. Точка зрения
Гаймсета, на наш взгляд, ближе к истине, чем точка зрения Кассирера.
Это противоречие Лейбница воспроизводится и при решении им проблемы
континуума. Не случайно Лейбниц отмечал трудность этой проблемы, не
случайно говорил о "лабиринте континуума": однозначного решения ее, как нам
кажется, Лейбниц так и не нашел. При рассмотрении вопроса о природе
непрерывного Лейбниц опять-таки выдвигает две гипотезы. Рассмотрим сначала
первую из них.
Реальное множество субстанций предстает как нечто единое и непрерывное
взгляду наблюдателя, который не в состоянии различить в этом множестве
отдельные единицы. То, что в реальности представляет собой множество
неделимых, в феноменальном плане выступает как непрерывное, подобно тому
как, согласно толкованию Лейбница, "малые восприятия", сливаясь вместе,
порождают одно цельное впечатление. Так, шум морского прибоя есть нечто
непрерывное для нашего восприятия, тогда как в действительности он
представляет собой бесконечно большое число бесконечно малых "шумов",
производимых каждой каплей воды. Такое объяснение непрерывного можно
назвать идеалистическим. В книге Г.Г. Майорова, посвященной исследованию
философии Лейбница, рассматривается именно это понимание непрерывного.
"Бесчисленное множество реальных монад, составляющих совокупность или
агрегат, - пишет Г.Г. Майоров, - воспринимается внешним наблюдателем как
нечто слитное и цельное, поскольку наблюдатель (если это не Бог) не
способен раздельно воспринимать каждую из монад. Если можно так выразиться,
для наблюдателя "метафизические точки" (монады) сливаются в
"феноменологическое пятно". Последнее обладает имманентной непрерывностью.
Но это "пятно" существует только для наблюдателя, и его континуация лишь
феноменальная или идеальная". Одним словом, непрерывность при таком
истолковании есть лишь некоторая видимость, субъективный феномен, -
решение, которое Г.Г. Майорову представляется неудовлетворительным.
"Лейбницево решение, - говорит он, - не дает ответа на вопрос, как реально
существующий в нашем сознании феномен может быть непрерывным, если всякая
реальность предполагает дискретность?".
И в самом деле: если отнести непрерывность только за счет специфики
субъективного восприятия, то придется отказать не только протяжению, но и
самой материи в какой бы то ни было реальности - ведь материальные вещи
предстают перед нами как непрерывные. Тогда чувственный мир обернется
субъективной иллюзией, и феномены уже не придется считать даже "хорошо
обоснованными". Объяснение непрерывности за счет различия реального и
феноменального уровней рассмотрения не удовлетворяло, надо полагать, и
самого Лейбница. Поэтому в его работах мы встречаем - наряду с
идеалистическим - также и реалистическое объяснение природы непрерывного.
Это - вторая гипотеза Лейбница.
Реалистическое объяснение непрерывности предполагает выведение непрерывного
не из субъективности нашего восприятия, а из самой природы неделимых
субстанций. Это Лейбниц и пытается сделать, опираясь на динамические
свойства монад. Протяжение, пишет он в 1695 г. в работе "Specimen
dynamicum", есть не что иное, как распространение и распределение
определенных энергий в данном пространстве. "Ибо действие есть
характеристика субстанций, а протяжение, напротив, означает не что иное,
как непрерывное повторение или распространение некоторой... стремящейся и
сопротивляющейся, т.е. противодействующей субстанции, и, следовательно,
протяжение не может составлять саму субстанцию". Протяжение, таким образом,
не сама субстанция, а реальный результат деятельности субстанций, состоящий
в их повторении, распространении. Именно таким образом объяснял Лейбниц
протяжение, исходя из активности субстанций, уже в 1693 г. "Наряду с
протяжением, - писал он в "Журнале ученых", - должен существовать субъект,
который является протяженным, то есть субстанция, которой свойственно
повторяться и протягиваться (repetiert und kontinuiert zu sein). Ибо
протяжение означает только повторение или непрерывное умножение
(kontinuierte Vielfдltigkeit) того, что простирается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143