Таким образом, в своем понимании материи как начала неизменного и
самотождественного Галилей имел непосредственных предшественников - ему не
нужно было для этого возвращаться к античности. Если в номинализме XIV в.
понятия материи и формы получают, так сказать, физическую интерпретацию, то
в XV-XVI вв. происходит еще и дополнительная трансформация этих понятий.
Для древнегреческого философа форма совершеннее материи, завершенное и
целое прекраснее и разумнее незавершенного и бесконечного, а неизменное
бытие выше изменчивого становления; у философа эпохи Возрождения
происходит, так сказать, реабилитация материи, беспредельности и
становления. В сущности, то преобразование, которое Бруно осуществил в
сфере философии, Пьеро делла Франческа и Леонардо да Винчи совершили в
искусстве. Галилей же в своей работе, с одной стороны, опирался на эти
преобразования, а с другой - открыл в сфере науки возможность углубить и
конкретизировать их.
Однако преодолеть трудности, возникающие в связи с необходимостью
отождествить - в предельном случае - математический объект с физическим
телом, Галилею все-таки не удалось, несмотря на его попытки пересмотреть
традиционное понятие материи. В этом отношении показательна полемика
Сальвиати с Симпличио в "Диалоге о двух системах мира". Доказывая, что
абсолютно круглый физический шар будет соприкасаться с абсолютно гладкой
физической поверхностью только в одной точке, потому что на этот счет
существует геометрическое доказательство, Галилей - Сальвиати встречает
возражение Симпличио, что это геометрическое заключение не может быть
распространено на материальный шар и материальную плоскость.
"...Несовершенство материи, - утверждает Симпличио, - является причиной
того, что вещи, взятые конкретно, не соответствуют вещам, рассматриваемым в
абстракции.
Сальвиати. Как не соответствуют? Наоборот, то, что Вы сами сейчас говорите,
доказывает, что они в точности соответствуют.
Симпличио. Каким образом?
Сальвиати. Не говорите ли Вы, что из-за несовершенства материи то тело,
которое должно бы быть совершенно сферичным, и та плоскость, которая должна
бы быть совершенно плоской, конкретно не оказываются такими, какими Вы их
представляете себе в абстракции?
Симпличио. Говорю.
Сальвиати. Значит, всякий раз, как Вы конкретно прикладываете материальную
сферу к материальной плоскости, Вы прикладываете несовершенную сферу к
несовершенной плоскости и говорите, что они соприкасаются не в
одной-единственной точке. А я Вам говорю, что и в абстракции нематериальная
сфера, которая является несовершенной сферой, может касаться
нематериальной, также несовершенной плоскости не одной точкой, а частью
поверхности. Так что то, что происходит конкретно, имеет место и в
абстракции... Итак, ошибки заключаются не в абстрактном, не в конкретном,
не в геометрии, не в физике, но в вычислителе, который не умеет правильно
вычислять. Поэтому, хотя у вас есть совершенные сфера и плоскость хотя бы и
материальные, не сомневайтесь, что они соприкасаются в одной точке".
Сказать, как это делает Галилей, что и геометрический шар и плоскость могут
быть несовершенными, - значит зачеркнуть самые предпосылки геометрической
науки, исходящей из того, что геометрическая сфера полностью соответствует
своему понятию. Галилеево рассуждение покоится на убеждении, что между
идеей разума, как сказал бы Платон, и чувственной вещью принципиального
различия нет: и та и другая могут быть как совершенными, так и
несовершенными. Для того чтобы это доказательство действительно получило
полную силу, нужно переосмыслить античное понятие материи гораздо
радикальнее, чем это сделал сам Галилей. Недостаточно прийти к мысли, что
материя неизменяема и более устойчива, чем форма. Необходимо элиминировать
из понятия материи все то, благодаря чему материальные тела отличаются от
геометрических фигур. Этого шага Галилей сделать не смог, а потому в своих
доказательствах он рассуждает не столько как математик, сколько как инженер.
Решающий шаг в переосмыслении понятия материи с целью узаконить
галилеевский принцип тождества математического и физического знания сделал
Рене Декарт. Следуя галилеевскому ходу мысли, Декарт пришел к выводу, что
материя есть не что иное, как пространство. Принимая во внимание, что
Декарт предложил решение не только этого, но и ряда других затруднений
Галилея, можно утверждать, что именно он, а не Галилей создал первую
научную программу нового времени.
Галилей же в этом вопросе остановился на допущении тождества
математического и физического не как доказанного, а как принятого условно.
"Было бы... правильнее, - пишет он, - принять заключение хотя бы условно, а
именно что если бы в природе существовали и сохранялись без изменения
совершенные сферы и плоскости, то они соприкасались бы в одной-единственной
точке, а затем уже отрицать возможность этого в действительности".
Позиция Галилея здесь, как видим, постоянно колеблется. С одной стороны,
для построения механики как строгой науки ему необходимо отождествить
математическое доказательство и его демонстрацию в физическом эксперименте.
С другой стороны, он сознает, что ему недостает теоретических аргументов,
чтобы безукоризненно доказать возможность такого отождествления. Здесь
Галилею еще мешают усвоенные им принципы античной математики, шире говоря,
то понятие науки, которое сложилось в античности и которое не допускает
мысли о том, что в собственном смысле достоверно познать мы можем лишь то,
что создали сами. Важный шаг на пути к этому поворотному пониманию науки
был сделан Декартом. Что же касается Галилея, то ему, подготовившему это
новое понимание науки, сделавшему больше, чем кто-либо иной для разрушения
старого фундамента научного знания, не удалось философски осмыслить то, что
он делал; поэтому, вынужденный мыслить в прежних категориях, он время от
времени соглашается с теми, кто не может увидеть в создаваемой им механике
строго научной теории. "...Все выдвигаемые вами затруднения и возражения, -
отвечает Галилей своим оппонентам, т.е. самому себе, своим собственным
сомнениям, - настолько основательны, что устранить их невозможно... Я
допускаю, что выводы, сделанные абстрактным путем, видоизменяются в
конкретных случаях и настолько искажаются, что ни поперечное движение не
будет равномерным, ни ускоренное движение при падении не будет
соответствовать выведенной пропорции, ни траектория брошенного тела не
будет параболой и т.д."
В этой ситуации Галилею остается апеллировать к авторитету Архимеда,
которого он опять-таки пытается истолковывать в нужном для себя смысле.
"...Я прошу вас разрешить нашему Автору принимать то, что принималось
некоторыми величайшими мужами, хотя и неправильно. Авторитет одного
Архимеда должен успокоить в этом отношении кого угодно. В своей "Механике"
и книге о квадратуре параболы он принимает как правильный принцип, что
коромысло весов является прямой линией, равноудаленной во всех своих точках
от общего центра всех тяжелых тел, и что нити, к которым подвешены тяжелые
тела, параллельны между собою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143