Если
мы принимаем материю за субстанцию в прежнем, докритическом смысле этого
слова, то допущение бесконечной делимости материи означает, что материя
состоит из актуально бесконечного множества частей. В противном случае
бесконечное деление материи не имело бы основания в ее собственной природе
и потому было бы произвольным. Такое актуально бесконечное множество единиц
- правда, не частей материи, а нематериальных монад, которые, однако же,
входят в состав сложных тел и составляют метафизические основания
физических точек, - допускал Лейбниц, чтобы найти в самой природе вещей
основание для бесконечной делимости, на которой стоит геометрия. Но если
считать, что материя есть только явление, то нет надобности искать в самом
основании материи предпосылок ее бесконечной делимости. "...О явлениях,
деление которых можно продолжить до бесконечности, можно лишь сказать, что
частей явления столько, сколько их будет дано нами, пока мы будем в
состоянии продолжать деление. Ведь части, как относящиеся к существованию
явлений, существуют лишь в мыслях, т.е. в самом делении". Иначе говоря,
если материя не есть вещь в себе, то нет надобности допускать актуальной
бесконечности (частей) для обоснования потенциальной бесконечности
(процесса деления), и парадокс актуальной бесконечности снимается. Мы можем
продолжать деление до бесконечности, но это не значит, что делимое и само
по себе, безотносительно к нашей процедуре содержит в себе актуально
бесконечное множество частей.
Феноменалистское истолкование материи (а не только пространства, как
раньше) как всего лишь явления возвращает Канта от Лейбница к Декарту и
даже дальше - к предпосылкам философии Аристотеля, на которую в данном
пункте опирался и Декарт. Это истолкование приводит Канта к выводу, что в
материи нет ничего неделимого, ничего субстанциального, что в материи мы
имеем дело с потенцией в старом, еще античном смысле слова, согласно
которому потенция не есть акт, не есть энтелехия.
Отличие Канта от Аристотеля, однако, состоит в том, что формой, которая
"лепит" из материи вещи и процессы чувственного мира, является теперь
трансцендентальный субъект: на место объективного процесса ограничения
беспредельного (материи) с помощью форм у Канта встает деятельность
трансцендентального субъекта. Все теперь отнесено к субъекту, к Я
трансцендентальной апперцепции, этому новому творцу эмпирического сущего.
Кант, таким образом, завершает ту линию развития, которая наметилась в
эпоху Ренессанса и продолжалась в философии XVII-XVIII вв. и которая
базировалась на принципе субъективной достоверности. При таком истолковании
материи математика приобретает статус самой достоверной среди наук. Здесь
опять-таки Кант возвращается к Декарту и расходится с Лейбницем, ставившим
метафизику выше математики, поскольку метафизика познает с помощью только
понятий разума, а математика прибегает к воображению.
Истолкование материи как явления представляет собой доведение до
логического конца одной из тенденций лейбницевой философии - его
феноменализма, за счет отбрасывания и критики реалистической тенденции
Лейбница. Феноменализм Лейбница не был последовательным потому, что Лейбниц
не смог свести чувственный мир к явлению в восприятии одной монады -
человеческого сознания. Монадический принцип пронизывал у Лейбница всю
природу сверху донизу, а потому требовал также и реалистического
рассмотрения первичных субстанций. Отвергая реалистическую линию в
монадологии, Кант в то же время рассматривает свою философию как прямое
продолжение и развитие лейбницева феноменализма. Об этом красноречиво
свидетельствует следующий отрывок из "Метафизических начал естествознания":
"Великий муж, который, быть может, более чем кто-либо способствует
поддержанию престижа математики в Германии, неоднократно отклонял
метафизические притязания опрокинуть положения геометрии о бесконечной
делимости пространства, с полным основанием напоминая, что пространство
принадлежит лишь к явлению внешних вещей; однако его не поняли. Его
утверждение истолковали так, будто он хотел сказать: само пространство нам
является, но вообще-то оно есть вещь, или соотношение между вещами самими
по себе; математики же рассматривают пространство лишь в том виде, в каком
оно является. Между тем сказанное следовало бы понять так, что пространство
вовсе не свойство, присущее само по себе какой-либо вещи вне наших чувств,
а есть лишь субъективная форма нашей чувственности, в которой нам являются
предметы внешних чувств; каковы же эти предметы сами по себе, мы не знаем,
и явление (их) мы называем материей. При указанном ошибочном толковании
мыслили пространство все еще как свойство, которое присуще вещам и помимо
нашей способности представления, но которое математик мыслит лишь в
соответствии с ходячими понятиями, т.е. смутно (ибо так обычно толкуют
явление), и таким образом связывали математическое положение о бесконечной
делимости материи, утверждение, предполагающее величайшую отчетливость в
понятии пространства, со смутным представлением о пространстве, которое
геометр брал за основу, причем метафизику не возбранялось затем складывать
пространство из точек и материю из простых частей и таким путем (по их
мнению) вносить отчетливость в это понятие. Источник подобного заблуждения
находится в плохо понятой монадологии, которая вовсе не призвана объяснять
явления природы, а есть развитое Лейбницем, само по себе правильное
платоновское понятие о мире, поскольку мир, рассматриваемый не как предмет
чувств, а как вещь в себе, есть лишь предмет рассудка, лежащий, однако в
основе чувственных явлений".
Независимо от того, чью точку зрения имеет в виду Кант, говоря о великом
математике Германии - самого Лейбница, или, быть может, своего друга
Кестнера, - нет сомнения, что он истолковывает феноменализм Лейбница,
неоднократно повторявшего, что пространство есть явление внешних вещей, как
учение, не противоречащее его собственному пониманию пространства как
априорной формы внешнего чувства. Кант хочет видеть в Лейбнице не
противника, а предшественника своего учения; об этом свидетельствует и
заявление о том, что реалистическое толкование лейбницева учения есть
результат недоразумения, возникшего оттого, что монадологию приняли не
только как чистую метафизику, но и как средство объяснить явления природы.
Но тут Кант не вполне прав: у Лейбница метафизика не выступает совершенно
независимо от необходимости объяснить природный мир: она, конечно, не
заменяет собой естествознание, но, точно так же, как и у Аристотеля,
составляет его философскую базу. А отсюда - и реалистическое истолкование
монадологии, которое мы находим не только у толкователей Лейбница, но и у
него самого.
3. Понятие природы у Канта
Когда мы говорим, что с XVII в. естествознание становится математическим,
то подразумевается прежде всего то обстоятельство, что главная наука о
природе - механика - конструирует свой предмет таким же образом, каким
раньше конструировала его математика, прежде всего геометрия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
мы принимаем материю за субстанцию в прежнем, докритическом смысле этого
слова, то допущение бесконечной делимости материи означает, что материя
состоит из актуально бесконечного множества частей. В противном случае
бесконечное деление материи не имело бы основания в ее собственной природе
и потому было бы произвольным. Такое актуально бесконечное множество единиц
- правда, не частей материи, а нематериальных монад, которые, однако же,
входят в состав сложных тел и составляют метафизические основания
физических точек, - допускал Лейбниц, чтобы найти в самой природе вещей
основание для бесконечной делимости, на которой стоит геометрия. Но если
считать, что материя есть только явление, то нет надобности искать в самом
основании материи предпосылок ее бесконечной делимости. "...О явлениях,
деление которых можно продолжить до бесконечности, можно лишь сказать, что
частей явления столько, сколько их будет дано нами, пока мы будем в
состоянии продолжать деление. Ведь части, как относящиеся к существованию
явлений, существуют лишь в мыслях, т.е. в самом делении". Иначе говоря,
если материя не есть вещь в себе, то нет надобности допускать актуальной
бесконечности (частей) для обоснования потенциальной бесконечности
(процесса деления), и парадокс актуальной бесконечности снимается. Мы можем
продолжать деление до бесконечности, но это не значит, что делимое и само
по себе, безотносительно к нашей процедуре содержит в себе актуально
бесконечное множество частей.
Феноменалистское истолкование материи (а не только пространства, как
раньше) как всего лишь явления возвращает Канта от Лейбница к Декарту и
даже дальше - к предпосылкам философии Аристотеля, на которую в данном
пункте опирался и Декарт. Это истолкование приводит Канта к выводу, что в
материи нет ничего неделимого, ничего субстанциального, что в материи мы
имеем дело с потенцией в старом, еще античном смысле слова, согласно
которому потенция не есть акт, не есть энтелехия.
Отличие Канта от Аристотеля, однако, состоит в том, что формой, которая
"лепит" из материи вещи и процессы чувственного мира, является теперь
трансцендентальный субъект: на место объективного процесса ограничения
беспредельного (материи) с помощью форм у Канта встает деятельность
трансцендентального субъекта. Все теперь отнесено к субъекту, к Я
трансцендентальной апперцепции, этому новому творцу эмпирического сущего.
Кант, таким образом, завершает ту линию развития, которая наметилась в
эпоху Ренессанса и продолжалась в философии XVII-XVIII вв. и которая
базировалась на принципе субъективной достоверности. При таком истолковании
материи математика приобретает статус самой достоверной среди наук. Здесь
опять-таки Кант возвращается к Декарту и расходится с Лейбницем, ставившим
метафизику выше математики, поскольку метафизика познает с помощью только
понятий разума, а математика прибегает к воображению.
Истолкование материи как явления представляет собой доведение до
логического конца одной из тенденций лейбницевой философии - его
феноменализма, за счет отбрасывания и критики реалистической тенденции
Лейбница. Феноменализм Лейбница не был последовательным потому, что Лейбниц
не смог свести чувственный мир к явлению в восприятии одной монады -
человеческого сознания. Монадический принцип пронизывал у Лейбница всю
природу сверху донизу, а потому требовал также и реалистического
рассмотрения первичных субстанций. Отвергая реалистическую линию в
монадологии, Кант в то же время рассматривает свою философию как прямое
продолжение и развитие лейбницева феноменализма. Об этом красноречиво
свидетельствует следующий отрывок из "Метафизических начал естествознания":
"Великий муж, который, быть может, более чем кто-либо способствует
поддержанию престижа математики в Германии, неоднократно отклонял
метафизические притязания опрокинуть положения геометрии о бесконечной
делимости пространства, с полным основанием напоминая, что пространство
принадлежит лишь к явлению внешних вещей; однако его не поняли. Его
утверждение истолковали так, будто он хотел сказать: само пространство нам
является, но вообще-то оно есть вещь, или соотношение между вещами самими
по себе; математики же рассматривают пространство лишь в том виде, в каком
оно является. Между тем сказанное следовало бы понять так, что пространство
вовсе не свойство, присущее само по себе какой-либо вещи вне наших чувств,
а есть лишь субъективная форма нашей чувственности, в которой нам являются
предметы внешних чувств; каковы же эти предметы сами по себе, мы не знаем,
и явление (их) мы называем материей. При указанном ошибочном толковании
мыслили пространство все еще как свойство, которое присуще вещам и помимо
нашей способности представления, но которое математик мыслит лишь в
соответствии с ходячими понятиями, т.е. смутно (ибо так обычно толкуют
явление), и таким образом связывали математическое положение о бесконечной
делимости материи, утверждение, предполагающее величайшую отчетливость в
понятии пространства, со смутным представлением о пространстве, которое
геометр брал за основу, причем метафизику не возбранялось затем складывать
пространство из точек и материю из простых частей и таким путем (по их
мнению) вносить отчетливость в это понятие. Источник подобного заблуждения
находится в плохо понятой монадологии, которая вовсе не призвана объяснять
явления природы, а есть развитое Лейбницем, само по себе правильное
платоновское понятие о мире, поскольку мир, рассматриваемый не как предмет
чувств, а как вещь в себе, есть лишь предмет рассудка, лежащий, однако в
основе чувственных явлений".
Независимо от того, чью точку зрения имеет в виду Кант, говоря о великом
математике Германии - самого Лейбница, или, быть может, своего друга
Кестнера, - нет сомнения, что он истолковывает феноменализм Лейбница,
неоднократно повторявшего, что пространство есть явление внешних вещей, как
учение, не противоречащее его собственному пониманию пространства как
априорной формы внешнего чувства. Кант хочет видеть в Лейбнице не
противника, а предшественника своего учения; об этом свидетельствует и
заявление о том, что реалистическое толкование лейбницева учения есть
результат недоразумения, возникшего оттого, что монадологию приняли не
только как чистую метафизику, но и как средство объяснить явления природы.
Но тут Кант не вполне прав: у Лейбница метафизика не выступает совершенно
независимо от необходимости объяснить природный мир: она, конечно, не
заменяет собой естествознание, но, точно так же, как и у Аристотеля,
составляет его философскую базу. А отсюда - и реалистическое истолкование
монадологии, которое мы находим не только у толкователей Лейбница, но и у
него самого.
3. Понятие природы у Канта
Когда мы говорим, что с XVII в. естествознание становится математическим,
то подразумевается прежде всего то обстоятельство, что главная наука о
природе - механика - конструирует свой предмет таким же образом, каким
раньше конструировала его математика, прежде всего геометрия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143