Это
рассуждение Бэкона крайне характерно для начала XVII в. Обычно отмечают,
что оно несет в себе еще следы мышления эпохи Возрождения и потому не
указывает генеральный путь развития нового естествознания. Что печать
Возрождения тут налицо, это несомненно. И как раз печать тех тенденций
возрожденческой науки, которые сродни магии, алхимии, т.е. так называемому
герметическому (тайному) знанию. Однако это вовсе не означает, что Бэкон не
оказался пророком новой науки и в этом пункте. Ведь эксперимент - любой,
как мысленный, так и эмпирический - предполагает помещение природного
явления в условия необычные, редко встречающиеся в самой природе и потому
позволяющие "раскрыть тайны" природных вещей. Не случайно даже подзорные
трубы вызывали у средневековых ученых подозрение и недоверие; такое же
недоверие несколько столетий спустя Гете высказывает по отношению к
классическим экспериментам новой науки - экспериментам Ньютона по
разложению светового луча. И по той же причине: природа в первом и во
втором случае "искажается", насилуется, в результате чего созданный
"монстр" не может претендовать на то, чтобы по нему устанавливались законы
протекания явлений в их естественном состоянии.
Вторжение в естественный ход развития природы с помощью экспериментов, по
мнению Бэкона, представляет самый плодотворный путь к познанию законов,
потому что, так же как и из человека, тайны из природы надо вырывать силой.
А что природа, как и люди, имеет достаточно оснований, чтобы хранить свои
тайны, в этом у Бэкона нет никакого сомнения. "Ведь подобно тому как
характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда, когда он
приходит в раздражение, и Протей принимает обычно различные обличья лишь
тогда, когда его крепко свяжут, так и природа, если ее раздражить и
потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда ее
предоставляют самой себе". Под пытками и природа, и человек должны выдать
свою тайну - таково убеждение буржуазной цивилизации на заре ее истории.
Проектируя создание естественной истории, Бэкон по понятным причинам больше
всего внимания уделяет истории искусств, т.е. "истории покоренной и
преобразованной природы", - ведь раньше история техники вообще мало
интересовала исследователей. Бэкон поэтому подчеркивает необходимость дать
историю не только отдельных - наиболее удивительных и впечатляющих -
изобретений и усовершенствований человеческой деятельности, но и самых
"известных и распространенных опытов в тех или иных практических
дисциплинах", потому что для познания природы они нередко дают больше, чем
вещи менее распространенные. Кроме того, по мнению Бэкона, в механическую и
экспериментальную историю надо включить "не только собственно механические,
но и практическую часть свободных наук, а также и многообразные формы
практической деятельности, чтобы ничто не было пропущено из того, что
служит развитию человеческого разума".
Если история техники составляет, по Бэкону, раздел естественной истории, то
история науки - раздел истории гражданской. Невозможно создать подлинную
гражданскую историю, не включив в нее как неотъемлемую ее часть - и притом
часть самую лучшую и достойную - историю науки. "Действительно, если бы
история мира оказалась лишенной этой области, то она была бы весьма похожа
на статую ослепленного Полифема, так как отсутствовало бы именно то, что
как нельзя более выражает гений и талант личности". До сих пор, указывает
Бэкон, история науки как самостоятельная дисциплина не была создана, ибо те
сведения, которые даются при изложении основного содержания отдельных наук
- математики, юриспруденции и т.д. - относительно истории этих наук, как
правило, представляют собой "сухое перечисление различных школ, учений,
имен ученых или же поверхностное изложение хода развития этих наук" и
потому не могут претендовать на подлинное звание истории науки. "Я с полным
правом заявляю, что подлинной всеобщей истории науки до сих пор еще не
создано", - не без основания говорит Бэкон.
Как же представляет себе Бэкон настоящую всеобщую историю науки? Поскольку
соображения Бэкона здесь носят программный характер, мы остановимся на них
подробнее, тем более, что влияние идей Бэкона именно в области истории
науки невозможно переоценить. Не только первые истории науки XVIII в.
написаны под влиянием идей Бэкона, но и обширная "История индуктивных наук"
У. Уэвелла, и даже некоторые современные исследования, например, работы
такого крупного историка науки, как Кромби, еще несут на себе следы
бэконовской историко-научной программы. Именно Бэкон, как мы уже отмечали,
предложил кумулятивную модель истории науки и определил тем самым характер
ее развития на протяжении более чем двух столетий.
Первый уровень изучения истории науки - это, по Бэкону, уровень фактов:
"какие науки и искусства, в какие эпохи, в каких странах мира
преимущественно развивались. Здесь нужно сказать о состоянии науки в
древности, о ее развитии, распространении по разным частям света (ведь
знания путешествуют так же, как и сами народы); далее следует сказать о тех
или иных ошибках, периодах забвения и возрождения". Фактическая сторона
дела должна быть понята шире, чем она рассматривалась в прежних -
средневековых и возрожденческих - экскурсах в историю отдельных наук: нужно
излагать не только состояние самих наук, содержание научного знания,
полученного в разных странах в разные эпохи, но не упускать из виду и
человеческую, и социальную сторону научной жизни, а также - что особенно
существенно и ново - организационные формы научной деятельности. "Важно
также, - пишет Бэкон, - назвать отдельные школы и наиболее известные споры,
возникавшие среди ученых, рассказать о том, какую клевету приходилось
терпеть ученым и какой славой и почестями они бывали увенчаны. Должны быть
названы основные авторы, наиболее значительные книги, школы, традиции,
университеты, общества, колледжи, ордены, наконец, все, что имеет отношение
к состоянию и развитию науки". Наука у Бэкона впервые с такой
определенностью и так осознанно выступает прежде всего как социальный
институт, и это не случайно: именно человек типа Бэкона, прежде всего
государственный деятель, имевший не только специально юридическое
образование, но и большой опыт общественной и политической деятельности,
мог так трезво и практически подойти к науке как в настоящем, так и в
историческом ее развитии. А насколько вопрос о практической организации
научной деятельности, о социальном положении и материальном обеспечении
ученых волновал Бэкона, мы увидим ниже.
Однако историк науки, по Бэкону, не должен ограничиваться только
фактической стороной дела. Его задача, как и гражданского историка вообще,
установление причинной связи исследуемых фактов, рассмотрение поводов
возникновения тех или иных отдельных открытий и теорий, источников
происхождения знаний, а также причин недостаточного развития науки и,
соответственно, помех, которые были тому причиной. "...Мы хотим, чтобы было
восполнено то, что составляет достоинство и как бы душу гражданской
истории, а именно, чтобы одновременно с перечислением событий говорилось и
о причинах, их порождавших, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
рассуждение Бэкона крайне характерно для начала XVII в. Обычно отмечают,
что оно несет в себе еще следы мышления эпохи Возрождения и потому не
указывает генеральный путь развития нового естествознания. Что печать
Возрождения тут налицо, это несомненно. И как раз печать тех тенденций
возрожденческой науки, которые сродни магии, алхимии, т.е. так называемому
герметическому (тайному) знанию. Однако это вовсе не означает, что Бэкон не
оказался пророком новой науки и в этом пункте. Ведь эксперимент - любой,
как мысленный, так и эмпирический - предполагает помещение природного
явления в условия необычные, редко встречающиеся в самой природе и потому
позволяющие "раскрыть тайны" природных вещей. Не случайно даже подзорные
трубы вызывали у средневековых ученых подозрение и недоверие; такое же
недоверие несколько столетий спустя Гете высказывает по отношению к
классическим экспериментам новой науки - экспериментам Ньютона по
разложению светового луча. И по той же причине: природа в первом и во
втором случае "искажается", насилуется, в результате чего созданный
"монстр" не может претендовать на то, чтобы по нему устанавливались законы
протекания явлений в их естественном состоянии.
Вторжение в естественный ход развития природы с помощью экспериментов, по
мнению Бэкона, представляет самый плодотворный путь к познанию законов,
потому что, так же как и из человека, тайны из природы надо вырывать силой.
А что природа, как и люди, имеет достаточно оснований, чтобы хранить свои
тайны, в этом у Бэкона нет никакого сомнения. "Ведь подобно тому как
характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда, когда он
приходит в раздражение, и Протей принимает обычно различные обличья лишь
тогда, когда его крепко свяжут, так и природа, если ее раздражить и
потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда ее
предоставляют самой себе". Под пытками и природа, и человек должны выдать
свою тайну - таково убеждение буржуазной цивилизации на заре ее истории.
Проектируя создание естественной истории, Бэкон по понятным причинам больше
всего внимания уделяет истории искусств, т.е. "истории покоренной и
преобразованной природы", - ведь раньше история техники вообще мало
интересовала исследователей. Бэкон поэтому подчеркивает необходимость дать
историю не только отдельных - наиболее удивительных и впечатляющих -
изобретений и усовершенствований человеческой деятельности, но и самых
"известных и распространенных опытов в тех или иных практических
дисциплинах", потому что для познания природы они нередко дают больше, чем
вещи менее распространенные. Кроме того, по мнению Бэкона, в механическую и
экспериментальную историю надо включить "не только собственно механические,
но и практическую часть свободных наук, а также и многообразные формы
практической деятельности, чтобы ничто не было пропущено из того, что
служит развитию человеческого разума".
Если история техники составляет, по Бэкону, раздел естественной истории, то
история науки - раздел истории гражданской. Невозможно создать подлинную
гражданскую историю, не включив в нее как неотъемлемую ее часть - и притом
часть самую лучшую и достойную - историю науки. "Действительно, если бы
история мира оказалась лишенной этой области, то она была бы весьма похожа
на статую ослепленного Полифема, так как отсутствовало бы именно то, что
как нельзя более выражает гений и талант личности". До сих пор, указывает
Бэкон, история науки как самостоятельная дисциплина не была создана, ибо те
сведения, которые даются при изложении основного содержания отдельных наук
- математики, юриспруденции и т.д. - относительно истории этих наук, как
правило, представляют собой "сухое перечисление различных школ, учений,
имен ученых или же поверхностное изложение хода развития этих наук" и
потому не могут претендовать на подлинное звание истории науки. "Я с полным
правом заявляю, что подлинной всеобщей истории науки до сих пор еще не
создано", - не без основания говорит Бэкон.
Как же представляет себе Бэкон настоящую всеобщую историю науки? Поскольку
соображения Бэкона здесь носят программный характер, мы остановимся на них
подробнее, тем более, что влияние идей Бэкона именно в области истории
науки невозможно переоценить. Не только первые истории науки XVIII в.
написаны под влиянием идей Бэкона, но и обширная "История индуктивных наук"
У. Уэвелла, и даже некоторые современные исследования, например, работы
такого крупного историка науки, как Кромби, еще несут на себе следы
бэконовской историко-научной программы. Именно Бэкон, как мы уже отмечали,
предложил кумулятивную модель истории науки и определил тем самым характер
ее развития на протяжении более чем двух столетий.
Первый уровень изучения истории науки - это, по Бэкону, уровень фактов:
"какие науки и искусства, в какие эпохи, в каких странах мира
преимущественно развивались. Здесь нужно сказать о состоянии науки в
древности, о ее развитии, распространении по разным частям света (ведь
знания путешествуют так же, как и сами народы); далее следует сказать о тех
или иных ошибках, периодах забвения и возрождения". Фактическая сторона
дела должна быть понята шире, чем она рассматривалась в прежних -
средневековых и возрожденческих - экскурсах в историю отдельных наук: нужно
излагать не только состояние самих наук, содержание научного знания,
полученного в разных странах в разные эпохи, но не упускать из виду и
человеческую, и социальную сторону научной жизни, а также - что особенно
существенно и ново - организационные формы научной деятельности. "Важно
также, - пишет Бэкон, - назвать отдельные школы и наиболее известные споры,
возникавшие среди ученых, рассказать о том, какую клевету приходилось
терпеть ученым и какой славой и почестями они бывали увенчаны. Должны быть
названы основные авторы, наиболее значительные книги, школы, традиции,
университеты, общества, колледжи, ордены, наконец, все, что имеет отношение
к состоянию и развитию науки". Наука у Бэкона впервые с такой
определенностью и так осознанно выступает прежде всего как социальный
институт, и это не случайно: именно человек типа Бэкона, прежде всего
государственный деятель, имевший не только специально юридическое
образование, но и большой опыт общественной и политической деятельности,
мог так трезво и практически подойти к науке как в настоящем, так и в
историческом ее развитии. А насколько вопрос о практической организации
научной деятельности, о социальном положении и материальном обеспечении
ученых волновал Бэкона, мы увидим ниже.
Однако историк науки, по Бэкону, не должен ограничиваться только
фактической стороной дела. Его задача, как и гражданского историка вообще,
установление причинной связи исследуемых фактов, рассмотрение поводов
возникновения тех или иных отдельных открытий и теорий, источников
происхождения знаний, а также причин недостаточного развития науки и,
соответственно, помех, которые были тому причиной. "...Мы хотим, чтобы было
восполнено то, что составляет достоинство и как бы душу гражданской
истории, а именно, чтобы одновременно с перечислением событий говорилось и
о причинах, их порождавших, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143