-- А теперь я чуточку вздремну до Вены,-- объявил
обер-фельдкурат.-- Разбудите меня, как только приедем в Вену. А
вы,-- обратился он к Швейку,-- сходите на кухню офицерской
столовой, возьмите прибор и принесите мне обед. Скажите там,
что для господина обер-фельдкурата Лацины. Попытайтесь получить
двойную порцию. Если будут кнедлики, не берите с горбушки --
невыгодно. Потом принесите мне бутылку вина и не забудьте взять
с собой котелок: пусть нальют рому.
Патер Лацина стал шарить по карманам.
-- Послушайте,-- сказал он капралу,-- у меня нет мелочи,
дайте-ка мне взаймы золотой... Так, вот вам. Как фамилия?
-- Швейк.
-- Вот вам, Швейк, на дорогу. Капрал, одолжите мне еще
один золотой. Вот, Швейк, этот второй золотой вы получите, если
исполните все как следует. Кроме того, достаньте мне сигарет и
сигар. Если будут выдавать шоколад, то стрельните двойную
порцию, а если консервы, то следите, чтобы вам дали копченый
язык или гусиную печенку. Если будут давать швейцарский сыр, то
смотрите -- не берите с краю, а если венгерскую колбасу, не
берите кончик, лучше из середки, кусок посочнее.
Обер-фельдкурат растянулся на лавке и через минуту уснул.
-- Надеюсь, вы вполне довольны нашим найденышем, -- сказал
вольноопределяющийся унтеру под храп патера.-- Малыш хоть куда.
-- Отлученный от груди, как говорится,-- вставил Швейк,--
уже из бутылочки сосет, господин капрал...
Капрал с минуту боролся сам с собой и, вдруг забыв всякое
подобострастие, сухо сказал:
-- Мягко стелет...
-- Мелочи, дескать, у него нет,-- проронил Швейк.-- Это
мне напоминает одного каменщика из Дейвиц по фамилии Мличко. У
того никогда не было мелочи, пока он не влип в историю и не
попал в тюрьму за мошенничество. Крупные-то пропил, а мелочи у
него не было.
-- В Семьдесят пятом полку,-- ввязался в разговор один из
конвойных,-- капитан еще до войны пропил всю полковую казну, за
что его и выперли с военной службы. Нынче он опять капитан.
Один фельдфебель украл казенное сукно на петлицы, больше
двадцати штук, а теперь подпрапорщик. А вот одного простого
солдата недавно в Сербии расстреляли за то, что он съел в один
присест целую банку консервов, которую ему выдали на три дня.
-- Это к делу не относится,-- заявил капрал.-- Но что
правда, то правда: взять в долг у бедного капрала два золотых,
чтобы дать на чай,-- это уж...
-- Вот вам ваш золотой,-- сказал Швейк.-- Я не хочу
наживаться за ваш счет. А если получу от обер-фельдкурата
второй, тоже верну вам, чтобы вы не плакали. Вам бы должно
льстить, что начальство берет у вас в долг на расходы. Очень уж
вы большой эгоист.. Дело идет всего-навсего о каких-то
несчастных двух золотых. Посмотрел бы я, как бы вы запели, если
б вам пришлось пожертвовать жизнью за своего начальника.
Скажем, если б он лежал раненый на неприятельской линии, а вам
нужно было бы спасти его и вынести на руках из огня под
шрапнелью и пулями...
-- Вы-то уж, наверно, наделали бы в штаны,-- защищался
капрал.-- Лодырь несчастный!
-- Во время боя не один в штаны наложит,-- заметил кто-то
из конвоя.-- Недавно в Будейовицах нам один раненый
рассказывал, что он сам во время наступления наделал в штаны
три раза подряд. В первый раз, когда вылезли из укрытия на
площадку перед проволочными заграждениями, во второй раз, когда
начали резать проволоку, и в третий раз, когда русские ударили
по ним в штыки и заорали "ура". Тут они прыгнули назад в
укрытие, и во всей роте не было ни одного, кто бы не наложил в
штаны. А один убитый остался лежать на бруствере, ногами вниз;
при наступлении ему снесло полчерепа, словно ножом отрезало.
Этот в последний момент так обделался, что у него текло из
штанов по башмакам и вместе с кровью стекало в траншею, аккурат
на его же собственную половинку черепа с мозгами. Тут, брат,
никто не знает, что с тобой случится.
-- А иногда,-- подхватил Швейк,-- человека в бою вдруг так
затошнит, что сил нет. В Праге -- в Погоржельце, в трактире
"Панорама" -- один из команды выздоравливающих, раненный под
Перемышлем, рассказывал, как они где-то под какой-то крепостью
пошли в штыки. Откуда ни возьмись, полез на него русский
солдат, парень-гора, штык наперевес, а из носу у него катилась
здоровенная сопля. Бедняга только взглянул на его носище с
соплей, и так ему сделалось тошно, что пришлось бежать в
полевой лазарет. Его там признали за холерного и послали в
холерный барак в Будапешт, а там уж он действительно заразился
холерой.
-- Кем он был: рядовым или капралом? -- осведомился
вольноопределяющийся.
-- Капралом,-- спокойно ответил Швейк.
-- То же самое могло случиться и с каждым вольнопером,--
глупо заметил капрал и при этом с победоносным видом посмотрел
на вольноопределяющегося, словно говоря: "Что, выкусил? И крыть
нечем".
Но вольноопределяющийся не ответил и улегся на скамейку.
Поезд подходил к Вене. Кто не спал, смотрел из окна на
проволочные заграждения и укрепления под Веной. Это производило
на всех гнетущее впечатление, даже немолчный галдеж,
доносившийся из вагонов, где ехали овчары с Кашперских гор,--
Warm ich kumm, wann ich kumm,
Wann ich wieda, wieda kumm! --
затих под влиянием тяжелого чувства, вызванного видом
колючей проволоки, которой была обнесена Вена.
-- Все в порядке,-- заметил Швейк, глядя на окопы.-- Все в
полном порядке. Одно только неудобно: венцы могут разодрать
себе штаны, когда поедут на прогулку за город. Придется быть
очень осторожным.
Вена вообще замечательный город,-- продолжал он.-- Одних
диких зверей в шенбруннском зверинце сколько! Когда я несколько
лет назад был в Вене, я больше всего любил ходить смотреть на
обезьян, но туда никого не пускают, когда проезжает
какая-нибудь особа из императорского дворца. Со мною был один
портной из десятого района, так его арестовали потому, что ему
загорелось во что бы то ни стало посмотреть на этих обезьян.
-- А во дворце вы были? -- спросил капрал.
-- Там прекрасно,-- ответил Швейк.-- Я там не был, но мне
рассказывал один, который там был. Самое красивое там -- это
дворцовый конвой. Каждый стражник, говорят, должен быть в два
метра ростом, а выйдя в отставку, он получает трафику. А
принцесс там как собак нерезаных.
Поезд проехал мимо какой-то станции, и оттуда, постепенно
замирая, доносились звуки австрийского гимна. Оркестр был
выслан на станцию, вероятно, по ошибке, так как поезд через
порядочный промежуток времени остановился на другом вокзале,
где эшелон ожидали обед и торжественная встреча.
Торжественные встречи теперь уже были не те, что в начале
войны, когда отправляющиеся на фронт солдаты объедались на
каждой станции и когда их повсюду встречали одетые в идиотские
белые платья девочки с еще более идиотскими лицами и такими же
идиотскими букетами в руках. Но глупее всего, конечно, были
приветственные речи тех дам, мужья которых теперь корчат из
себя ура-патриотов и республиканцев.
Торжественная делегация состояла из трех дам -- членов
австрийского общества Красного Креста, двух дам -- членов
какого-то военного кружка, венских дам и девиц, одного
официального представителя венского магистрата и одного
военного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196