От таких разговоров несчастный старик совсем растерялся и
перестал защищаться, торопясь одеться и поскорей покончить с
этим делом.
Вршовицкий фарар еще спал и, когда его разбудили, начал
браниться, решив спросонок, что его зовут с требой.
-- Покоя не дадут с этим соборованием! -- ворчал он,
неохотно одеваясь.-- И придет же в голову умирать как раз в тот
момент, когда человек только разоспался! А потом торгуйся с
ними о плате.
Итак, они встретились в прихожей -- представитель господа
бога у вршовицких штатских мирян католиков, с одной стороны, и
представитель бога на земле при военном ведомстве -- с другой.
Собственно говоря, это был спор между штатским и военным. Если
приходский священник утверждал, что походному алтарю не место в
диване, то военный священник указывал, что тем менее его
следовало переносить из дивана в ризницу костела, который
посещается исключительно штатскими.
Швейк вставлял в разговор, разные замечания, вроде того,
что легко, мол, обогащать бедный костел за счет казенного
военного имущества, причем слово "бедный" он произносил как бы
в кавычках.
Наконец они прошли в ризницу, и фарар выдал фельдкурату
походный алтарь под расписку следующего содержания:
"Получил походный алтарь, который случайно попал в
Вршовицкий храм. Фельдкурат Отто Кац".
Пресловутый походный алтарь был изделием венской еврейской
фирмы Мориц Малер, изготовлявшей всевозможные предметы,
необходимые для богослужения и религиозного обихода, как-то:
четки, образки святых. Алтарь состоял из трех растворов и был
покрыт фальшивой позолотой, как и вся слава святой церкви. Не
было никакой возможности, не обладая фантазией, установить,
что, собственно, нарисовано на этих трех растворах. Ясно было
только, что алтарь этот могли с таким же успехом использовать
язычники из Замбези или бурятские и монгольские шаманы.
Намалеванный кричащими красками, этот алтарь издали казался
цветной таблицей для проверки зрения железнодорожников.
Выделялась только одна фигура какого-то голого человека с
сиянием вокруг головы и с позеленевшим телом, словно огузок
протухшего и разлагающегося гуся. Хотя этому святому никто
ничего плохого не делал, а, наоборот, по обеим сторонам от него
находились два крылатых существа, которые должны были
изображать ангелов,-- на зрителя картина производила такое
впечатление, будто голый святой орет от ужаса при виде
окружающей компании: дело в том, что ангелы выглядели
сказочными чудовищами, чем-то средним между крылатой дикой
кошкой и апокалипсическим чудовищем.
На противоположной створке алтаря намалевали образ,
который должен был изображать троицу. Голубя художнику в общем
не особенно удалось испортить. Художник нарисовал какую-то
птицу, которая так же походила на голубя, как и на белую курицу
породы виандот.
Зато бог-отец был похож на разбойника с дикого Запада,
каких преподносят публике захватывающие кровавые американские
фильмы.
Бог-сын, наоборот, был изображен в виде веселого молодого
человека с порядочным брюшком, прикрытым чем-то вроде плавок. В
общем бог-сын походил на спортсмена: крест он держал в руке так
элегантно, точно это была теннисная ракетка. Издали вся троица
расплывалась, и создавалось впечатление, будто в крытый вокзал
въезжает поезд.
Что представляла собой третья икона -- совсем нельзя было
разобрать.
Солдаты во время обедни всегда спорили, разгадывая этот
ребус. Кто-то даже признал на образе пейзаж Присазавского края.
Тем не менее под этой иконо стояло: "Святая Мария, матерь
божья, помилуй нас!" Швейк благополучно погрузил походный
алтарь на дрожки, а сам сел к извозчику на козлы. Фельдкурат
расположился поудобнее и положил ноги на пресвятую троицу.
Швейк болтал с извозчиком о войне. Извозчик оказался
бунтарем -- делал разные замечания по части непобедимости
австрийского оружия, вроде: "Так в Сербии, значит, наложили вам
по первое число?" -- и так далее.
Когда они проезжали продовольственную заставу, Швейк на
вопрос сторожа, что везут, ответил:
-- Пресвятую троицу и деву Марию с фельдкуратом.
Тем временем на учебном плацу их с нетерпением ждали
маршевые роты. Ждать пришлось долго. Швейк и фельдкурат поехали
сначала за призовым кубком к поручику Витингеру, а потом -- в
Бржевновский монастырь за дароносицей и другими необходимыми
для мессы предметами, в том числе и за бутылкой церковного
вина.
Понятное дело -- не так-то просто служить полевую обедню.
-- Шатаемся по всему городу! -- сказал Швейк извозчику, и
это была правда.
Когда они приехали на учебный плац и подошли к помосту с
деревянным барьером и столом, на котором должен был стоять
походный алтарь, выяснилось, что фельдкурат забыл про
министранта.
Во время обедни фельдкурату всегда прислуживал один
пехотинец, который теперь как раз предпочел сделаться
телефонистом и уехал на фронт.
-- Не беда, господин фельдкурат,-- заявил Швейк.-- Я могу
его заменить.
-- А вы умеете министровать?
-- Никогда этим не занимался,-- ответил Швейк,-- но
попробовать можно. Теперь ведь война, а в войну люди берутся за
такие дела, которые раньше им и не снились. Уж как-нибудь
приклею это дурацкое "et cum spiritu tuo"/ И со духом твоим
(лат.)/ к вашему "dominus vobiscum"/ Благословение господне на
вас (лат.)/. В конце концов не так уж, я думаю, трудно ходить
около вас, как кот вокруг горячей каши, умывать вам руки и
наливать из кувшинчика вина...
-- Ладно! -- сказал фельдкурат.-- Только воды мне в чашу
не наливайте. Вот что: вы лучше сейчас же и в другой кувшинчик
налейте вина. А впрочем, я сам буду вам подсказывать, когда
идти направо, когда налево. Свистну один раз-- значит,
"направо", два-- "налево". Требник особенно часто ко мне не
таскайте. В общем это все пустяки. Не боитесь?
-- Я ничего не боюсь, господин фельдкурат, даже не боюсь
быть министрантом.
Фельдкурат был прав, что в общем все это-- пустяки. Все
шло как по маслу.
Речь фельдкурата была весьма лаконична:
-- Солдаты! Мы собрались здесь для того, чтобы перед
отъездом на поле брани обратить свои сердца к богу; да дарует
он нам победу и сохранит нас невредимыми. Не буду вас долго
задерживать, желаю всего наилучшего.
-- Ruht!/ Вольно! (нем.)/-- скомандовал старый полковник
на левом фланге.
Полевая обедня зовется полевой потому, что подчиняется тем
же законам, каким подчиняется и военная тактика на поле
сражения. В Тридцатилетнюю войну при длительных маневрах войск
полевые обедни тоже продолжались необычайно долго.
При современной тактике, когда передвижения войск стали
быстрыми, и полевую обедню следует служить быстро.
Сегодня обедня продолжалась ровно десять минут. Тем, кто
стоял близко, казалось очень странным, отчего это во время
мессы фельдкурат посвистывает.
Швейк на лету ловил сигналы, появляясь то по правую, то по
левую сторону престола, и произносил только "Et cum spiritu
tuo". Это несколько напоминало индийский танец вокруг
жертвенника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196