-- В каре! -- скомандовал полковник, и команда обступила
его и провинившихся тесным квадратом.
-- Посмотрите на этого человека,-- начал свою речь
полковник, указывая хлыстом на вольноопределяющегося. -- Он
пропил нашу честь, честь вольноопределяющихся, которые
готовятся стать офицерами, командирами, ведущими своих солдат в
бой, навстречу славе на поле брани. А куда повел бы своих
солдат этот пьяница? Из кабака в кабак! Он один вылакал бы весь
солдатский ром... Что вы можете сказать в свое оправдание? --
обратился он к вольноопределяющемуся.-- Ничего? Полюбуйтесь на
него! Он не может сказать в свое оправдание ни слова. А еще
изучал классическую философию! Вот действительно классический
случай! -- Полковник произнес последние слова нарочито медленно
и плюнул.
-- Классический философ, который в пьяном виде по ночам
сбивает с офицеров фуражки! Тип! Счастье еще, что это был
какой-то офицер из артиллерии.
В этих словах выразилась вражда Девяносто первого полка к
будейовицкой артиллерии. Горе тому артиллеристу, который
попадался ночью в руки патруля пехотинцев, и наоборот. Вражда
была глубокая и непримиримая, вендетта, кровная месть, она
передавалась по наследству от одного призыва к другому. Вражда
выражалась с той и другой стороны в традиционных происшествиях:
то где-то пехотинцы спихивали артиллеристов в Влтаву, то
наоборот. Драки происходили в "Порт-Артуре", "У розы" и в
многочисленных других увеселительных местах столицы Южной
Чехии.
-- Тем не менее,-- продолжал полковник,-- подобный
поступок заслуживает сурового наказания, этот тип должен быть
исключен из школы вольноопределяющихся, он должен быть морально
уничтожен. Такие интеллигенты армии не нужны. Regimentskanziei!
/ Полковой писарь! (нем.)/
Полковой писарь подошел со строгим видом, держа наготове
дела и карандаш.
Воцарилась тишина, как бывает в зале суда, когда судят
убийцу и председатель провозглашает: "Объявляется приговор..."
Именно таким тоном полковник провозгласил:
-- Вольноопределяющийся Марек присуждается к двадцати
одному дню строгого ареста и по отбытии наказания отчисляется
на кухню чистить картошку!
И, повернувшись к команде вольноопределяющихся полковник
скомандовал:
-- Построиться в колонну!
Слышно было, как команда быстро перестраивалась по четыре
в ряд и уходила. Полковник сделал капитану Сагнеру замечание,
что команда недостаточно четко отбивает шаг, и сказал, чтобы
после обеда он занялся с ними маршировкой.
-- Шаги должны греметь, господин капитан. Да вот еще что,
чуть было не забыл, -- прибавил полковник. -- Объявите, что вся
команда вольноопределяющихся лишается отпуска на пять дней --
пусть они помнят своего бывшего коллегу, этого негодяя Марека.
А негодяй Марек стоял около Швейка с чрезвычайно довольным
видом. Лучшего он не мог и желать. Куда приятнее чистить на
кухне картошку, скатывать кнедлики и возиться с мясом, чем под
ураганным огнем противника, наложив полные подштанники, орать:
"Einzelnabfallen! Bajonett auf!" /Один за другим! Примкнуть
штыки! (нем.)/
Отойдя от капитана Сагнера, полковник Шредер остановился
перед Швейком и пристально посмотрел на него. В этот момент
швейковскую внешность лучше всего характеризовало его круглое
улыбающееся лицо и большие уши, торчащие из-под нахлобученной
фуражки. Его вид свидетельствовал о полнейшей безмятежности и
об отсутствии какого бы то ни было чувства вины за собой. Глаза
его вопрошали: "Разве я натворил что-нибудь?" и "Чем же я
виноват?"
Полковник суммировал свои наблюдения в вопросе, обращенном
к полковому писарю:
-- Идиот? -- и увидел, как открывается широкий, добродушно
улыбающийся рот Швейка.
-- Так точно, господин полковник, идиот,-- ответил за
писаря Швейк.
Полковник кивнул адъютанту и отошел с ним в сторону. Затем
он позвал полкового писаря, и они просмотрели материал о
Швейке.
-- А! -- сказал полковник Шредер.-- Это, стало быть,
денщик поручика Лукаша, который пропал в Таборе согласно
рапорту поручика. По-моему, господа офицеры должны сами
воспитывать своих денщиков. Уж если господин поручик Лукаш
выбрал себе денщиком такого идиота, пусть сам с ним и мучается.
Времени свободного у него достаточно, раз он никуда не ходит.
Вы ведь тоже ни разу не видели его в нашем обществе? Ну вот.
Значит, времени у него хватит, чтобы выбить дурь из головы
своего денщика.
Полковник Шредер подошел к Швейку и, рассматривая его
добродушное лицо, сказал:
-- На три дня под строгий арест, глупая скотина! По
отбытии наказания явиться к поручику Лукашу.
Таким образом, Швейк опять встретился с
вольноопределяющимся на полковой гауптвахте, а поручик Лукаш,
наверное, испытал большое удовольствие, когда полковник вызвал
его к себе и сказал:
-- Господин поручик, около недели тому назад, прибыв в
полк, вы подали мне рапорт об откомандировании в ваше
распоряжение денщика, так как прежний ваш денщик пропал на
Таборском вокзале. Но ввиду того, что денщик ваш возвратился...
-- Господин полковник...-- с мольбою произнес поручик.
-- ...я решил посадить его на три дня, после чего по шлю к
вам,-- твердо сказал полковник.
Потрясенный Лукаш, шатаясь, вышел из кабинет. полковника.
x x x
Швейк с большим удовольствием провел три дня в обществе
вольноопределяющегося Марека. Каждый вечер они организовывали
патриотические выступления. Вечером из гауптвахты доносилось
"Храни нам, боже, государя" потом "Prinz Eugen, der edle
Ritter" /Принц Евгений, славный рыцарь.(нем.)/.
Затем следовал целый ряд солдатских песен, а когда
приходил профос, его встречали кантатой:
Ты не бойся, профос, смерти,
Не придет тебе капут.
За тобой прискачут черти
И живьем тебя возьмут.
Над нарами вольноопределяющийся нарисовал профоса и под
ним написал текст старинной песенки:
За колбасой я в Прагу мчался,
Навстречу дурень мне попался.
Тот злобный дурень был профос--
Чуть-чуть не откусил мне нос.
И пока оба дразнили профоса, как дразнят в Севилье алым
плащом андалузского быка, поручик Лукаш с тоскливым чувством
ждал, когда к нему явится Швейк и доложит о том, что приступает
к выполнению своих обязанностей.
Глава III. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШВЕЙКА В КИРАЛЬ-ХИДЕ
Девяносто первый полк переводили в город Мост-на-Литаве --
в Кираль-Хиду.
Швейк просидел под арестом три дня. За три часа до
освобождения его вместе с вольноопределяющимся отвели на
главную гауптвахту, а оттуда под конвоем отправили на вокзал.
-- Давно было ясно, что нас переведут в Венгрию, -- сказал
Швейку вольноопределяющийся.-- Там будут формировать маршевые
батальоны, а наши солдаты тем временем наловчатся в стрельбе и
передерутся с мадьярами, и потом мы весело отправимся на
Карпаты. А в Будейовицах разместят мадьярский гарнизон, и
начнется смешение племен. Существует такая теория, что
изнасилование девушек другой национальности -- лучшее средство
против вырождения. Во время Тридцатилетней войны это делали
шведы и испанцы, при Наполеоне -- французы, а теперь в
Будейовицком крае то же самое повторят мадьяры, и это не будет
носить характера грубого изнасилования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196