"Не утруждай себя, мой доблестный воин!" -- воскликнул
фельдмаршал, сошел с коня и протянул ему руку.
"Увы, господин фельдмаршал,-- вздохнул умирающий воин,-- у
меня обе руки перебиты. Прошу вас только об одном. Скажите мне
правду: победа за нами?"
"За нами, милый брат мой,-- ласково ответил фельдмаршал.--
Как жаль, что твоя радость омрачена ранением".
"Да, высокочтимый вождь, со мною покончено",-- слабеющим
голосом вымолвил умирающий, приятно улыбаясь.
"Хочешь пить?" -- спросил Радецкий.
"День был жаркий, господин фельдмаршал. Свыше тридцати
градусов жары".
Тогда Радецкий, взял у одного из своих адъютантов походную
фляжку, подал ее умирающему. Последний одним большим глотком
утолил свою жажду.
"Да вознаградит вас бог за это сторицей!" -- воскликнул
он, пытаясь поцеловать руку своему полководцу.
"Давно ли служишь?" -- спросил последний.
"Больше сорока лет, господин фельдмаршал. У Асперна я
получил золотую медаль. Сражался и под Лейпцигом, получил
"пушечный крест". Пять раз я был смертельно ранен, а теперь мне
пришел конец. Но какое счастье, какое блаженство, что я дожил
до сегодняшнего дня! Что мне смерть, раз мы одержали победу и
императору возвращены его земли!"
В этот момент, дорогие солдаты, со стороны лагеря
донеслись величественные звуки нашего гимна "Храни нам, боже,
государя". Мощно и торжественно прозвучали они над полем
сражения. И прощающийся с жизнью воин еще раз попытался
подняться.
"Да здравствует Австрия! -- исступленно воскликнул он.--
Да здравствует Австрия! Пусть вечно звучит наш благородный
гимн! Да здравствует наш полководец! Да здравствует армия!"
Умирающий еще раз склонился к правой руке фельдмаршала,
облобызал ее и упал; последний тихий вздох вырвался из его
благородной груди. Полководец с непокрытой головой стоял перед
трупом одного из лучших своих солдат.
"Можно только позавидовать такой прекрасной кончине",--
прочувствованно сказал фельдмаршал и закрыл лицо руками.
Милые воины, я желаю и вам всем дожить до такой прекрасной
смерти!..
Вспоминая эту речь обер-фельдкурата Ибла, Швейк имел
полное право назвать его "идиотом в квадрате".
Затем Швейк поделился своими соображениями о приказах,
зачитанных солдатам перед посадкой на поезд. Сначала их
ознакомили с приказом по армии, подписанным Францем-Иосифом, а
затем им прочитали приказ главнокомандующего Восточной армией
эрцгерцога Иосифа-Фердинанда. Оба приказа касались события,
происшедшего 3 апреля 1915 года на Дукельском перевале, где два
батальона Двадцать восьмого полка вместе с офицерами под звуки
полкового оркестра перешли на сторону русских.
Оба приказа были зачитаны с дрожью в голосе и в переводе
на чешский язык гласили:
"ПРИКАЗ ПО АРМИИ ОТ 17 АПРЕЛЯ 1915 ГОДА:
Преисполненный горечью, повелеваю вычеркнуть императорский
королевский 28-й пехотный полк из списков моих войск за
трусость и измену. Приказываю отобрать у покрывшего себя
бесчестием полка знамя и передать его в военный музей. Полк,
который морально разложился уже на родине и который отправился
на театр военных действий с тем, чтобы осуществить свои
предательские намерения, отныне перестает существовать.
Франц-Иосиф I".
"ПРИКАЗ ЭРЦГЕРЦОГА ИОСИФА-ФЕРДИНАНДА:
Чешские воинские части не оправдали нашего доверия,
особенно в последних боях. Чаще всего они не оправдывали
доверия при обороне позиций. В течение продолжительного времени
они находились в окопах, что постоянно использовал противник,
вступая в связь с подлыми элементами этих воинских частей.
При поддержке этих изменников атаки неприятеля
направлялись обычно именно на те фронтовые части, в которых
находилось много предателей.
Часто неприятелю удавалось захватить нас врасплох, так
сказать, без труда проникнуть на наши передовые позиции и
захватить в плен большое число их защитников.
Позор, стократ позор презренным изменникам и подлецам,
которые дерзнули предать императора и империю и своими
злодеяниями осквернили не только славные знамена нашей великой
и мужественной армии, но и ту нацию, к которой они себя
причисляют. Рано или поздно их настигнет пуля или петля палача.
Долг каждого чешского солдата, сохранившего честь,
сообщить командиру о таком мерзавце, подстрекателе и предателе.
Кто этого не сделает -- сам предатель и негодяй. Этот приказ
зачитать всем солдатам чешских полков.
Императорский королевский 28-й полк приказом нашего
монарха уже вычеркнут из рядов армии, и все захваченные в плен
перебежчики из этого полка заплатят кровью за свои тяжкие
преступления.
Эрцгерцог Иосиф-Фердинанд".
-- Да, поздновато нам его прочитали! -- сказал Швейк
Ванеку.-- Меня очень удивляет, что нам зачитали это только
теперь, а государь император издал приказ семнадцатого апреля.
Похоже, по каким-то соображениям нам не хотели немедленно
прочитать приказ. Будь я государем императором, я не позволил
бы задерживать свои приказы. Если я издаю приказ семнадцатого
апреля, так хоть тресни, но прочитай его во всех полках
семнадцатого апреля.
Напротив Ванека в другом конце вагона сидел
повар-оккультист из офицерской столовой и что-то писал. Позади
него сидели денщик поручика Лукаша бородатый великан Балоун и
телефонист Ходоунский, прикомандированный к одиннадцатой
маршевой роте. Балоун жевал ломоть солдатского хлеба и в
паническом страхе объяснял телефонисту Ходоунскому, что не его
вина, если в такой толкотне при посадке он не смог пробраться в
штабной вагон к своему поручику.
Ходоунский пугал Балоуна: теперь, мол, шутить не будут, и
за это его ждет пуля.
-- Пора бы уж положить конец этим мучениям,-- плакался
Балоун.-- Как-то раз, на маневрах под Вотицами, со мной это
чуть было не случилось. Пропадали мы там от голода и жажды, и
когда к нам приехал батальонный адъютант, я крикнул: "Воды и
хлеба!" Так вот, этот самый адъютант повернул в мою сторону
коня и говорит, что в военное время он приказал бы расстрелять
меня перед строем. Но сейчас мирное время, поэтому он велит
только посадить меня в гарнизонную тюрьму. Мне тогда здорово
повезло: по дороге в штаб, куда он направился с донесением,
конь понес, адъютант упал и, слава богу, сломал себе шею.
Балоун тяжело вздохнул, поперхнулся куском хлеба,
закашлялся и, когда отдышался, жадно посмотрел на вверенные ему
саквояжи поручика Лукаша.
-- Господа офицеры,-- произнес он меланхолически,--
получили печеночные консервы и венгерскую колбасу. Вот такой
кусочек.
При этом он с вожделением смотрел на саквояжи своего
поручика, словно забытый всеми пес. Терзаемый волчьим голодом,
сидит этот пес у дверей колбасной и вдыхает пары варящихся
окороков.
-- Было бы невредно,-- заметил Ходоунский,-- если бы нас
встретили где-нибудь хорошим обедом. Когда мы в начале войны
ехали в Сербию, мы прямо-таки обжирались на каждой станции, так
здорово нас повсюду угощали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196