С гусиных ножек мы снимали лучшие
кусочки мяса, потом делали из них шашки и играли в "волки и
овцы" на плитках шоколада. В Хорватии, в Осиеке, двое из союза
ветеранов принесли нам в вагон большой котел тушеных зайцев.
Тут уж мы не выдержали и вылили им все это на головы. В пути мы
ничего не делали, только блевали. Капрал Матейка так облопался,
что нам пришлось положить ему поперек живота доску и прыгать на
ней, как это делают, когда уминают капусту. Только тогда
бедняге полегчало. Из него поперло и сверху и снизу. А когда мы
проезжали Венгрию, на каждой станции нам в вагоны швыряли
жареных кур. Мы съедали только мозги. В Капошваре мадьяры
бросали в вагоны целые туши жареных свиней и одному нашему так
угодили свиной головой по черепу, что тот потом с ремнем
гонялся за благодетелем по всем запасным путям. Правда, в
Боснии нам даже воды не давали. Но зато до Боснии водки разных
сортов было хоть отбавляй, а вина -- море разливанное, несмотря
на то что спиртные напитки были запрещены. Помню, на одной
станции какие-то дамочки и барышни угощали нас пивом, а мы им в
жбан помочились. Как они шарахнутся от вагона!
Всю дорогу мы были точно очумелые, а я не мог различить
даже трефового туза. Вдруг ни с того ни с сего команда --
вылезать. Мы даже партию не успели доиграть, вылезли из
вагонов. Какой-то капрал, фамилию не помню, кричал своим людям,
чтобы они пели "Und die Serben mussen sehen, das wir
Osterreicher Sieger, Sieger sind" / Мы покажем этим сербам, что
австрийцы победят (нем.)/. Но сзади кто-то наподдал ему так,
что он перелетел через рельсы. Потом опять команда: "Винтовки в
козлы". Поезд моментально повернул и порожняком ушел обратно.
Ну конечно, как всегда во время паники бывает, увезли и наш
провиант на два дня. И тут же вблизи, ну как вот отсюда до тех
вон деревьев, начала рваться шрапнель. С другого конца приехал
командир батальона и созвал всех офицеров на совещание, а потом
пришел обер-лейтенант Мацек -- чех на все сто, хотя и говорил
только по-немецки,-- и рассказывает -- а сам белый как мел, что
дальше ехать нельзя, железнодорожный путь взорван, сербы ночью
переправились через реку и сейчас находятся на левом фланге, но
от нас еще далеко. Мы-де получим подкрепление и разобьем их в
пух и прах. В случае чего никто не должен сдаваться в плен.
Сербы, мол, отрезают пленникам уши, носы и выкалывают глаза.
То, что неподалеку рвется шрапнель, не следует принимать во
внимание: это-де наша артиллерия пристреливается. Вдруг где-то
за горой раздалось та-та-та-та-та-та. Это якобы пристреливались
наши пулеметы. Потом слева загрохотала канонада. Мы услышали ее
впервые и залегли. Через нас перелетело несколько гранат, ими
был зажжен вокзал, с правой стороны засвистели пули, а вдали
послышались залпы и щелканье затворов. Обер-лейтенант приказал
разобрать стоявшие в козлах ружья и зарядить их. Дежурный
подошел к нему и доложил, что выполнить приказ никак нельзя,
так как у нас совершенно нет боеприпасов. Ведь обер-лейтенант
прекрасно знает, что мы должны получить боеприпасы на следующем
этапе, перед самыми позициями. Поезд с боеприпасами ехал
впереди нас и, вероятно, уже попал в руки к сербам.
Обер-лейтенант Мацек на миг оцепенел, а потом отдал приказ:
"Bajonett auf",-- сам не зная зачем, просто так, лишь бы
что-нибудь делать. Так мы довольно долго стояли в боевой
готовности. Потом опять поползли по шпалам, потому что в небе
заметили чей-то аэроплан и унтер-офицеры заорали: "Alles
decken, decken!" / Всем укрыться, укрыться! (нем.)/ Вскоре
выяснилось, что аэроплан был наш и его по ошибке сбила наша
артиллерия. Мы опять встали, и никаких приказов, стоим
"вольно". Вдруг видим, летит к нам кавалерист. Еще издалека он
прокричал: "Wo ist Batallionskommando?" / Где командование
батальона? (нем.)/ Командир батальона выехал навстречу
всаднику. Кавалерист подал ему какой-то листок и поскакал
дальше. Командир батальона прочел по дороге полученную бумагу и
вдруг, словно с ума спятил, обнажил саблю и полетел к нам.
"Alles zuruck! Alles zuruck! / Все назад! Все назад! (нем.)/ --
заорал он на офицеров.-- Direktion Mulde, einzeln abfallen!"
/Направление на ложбину, по одному! (нем.)/ А тут и началось!
Со всех сторон, будто только этого и ждали, начали по нас
палить. Слева от полотна находилось кукурузное поле. Вот где
был ад! Мы на четвереньках поползли к долине, рюкзаки побросали
на тех проклятых шпалах. Обер-лейтенанта Мацека стукнуло по
голове, он и рта не успел раскрыть. Прежде чем укрыться в
долине, мы многих потеряли убитыми и ранеными. Оставили мы их и
бежали без оглядки, пока не стемнело. Весь край еще до нашего
прихода был начисто разорен нашими солдатами. Единственное, что
мы увидели,-- это разграбленный обоз. Наконец добрались мы до
станции, где нас ожидал новый приказ: сесть в поезд и ехать
обратно к штабу, чего мы не могли выполнить, так как весь штаб
днем раньше попал в плен. Об этом нам было известно еще утром.
И остались мы вроде как сироты, никто нас и знать не хотел.
Присоединили наш отряд к Семьдесят третьему полку, чтобы легче
было отступать; это мы проделали с величайшей радостью. Но,
чтоб догнать Семьдесят третий полк, нам пришлось целый день
маршировать.
Никто его уже не слушал. Швейк с Ванеком играли в "долгий
марьяж". Повар-оккультист из офицерской кухни продолжал
подробное письмо своей супруге, которая в его отсутствие начала
издавать новый теософский журнал. Балоун дремал на лавке, и
телефонисту Ходоунскому не оставалось ничего другого, как
повторять: "Да, этого я не забуду..."
Он поднялся и пошел подглядывать в чужие карты.
-- Ты бы мне хоть трубку разжег,-- дружески обратился
Швейк к Ходоунскому,-- если уж поднялся, чтоб подглядывать в
чужие карты. "Долгий марьяж" -- вещь серьезная, серьезнее, чем
вся война и ваша проклятая авантюра на сербской границе. Я тут
такую глупость выкинул! Так и дал бы себе по морде. Не подождал
с королем, а ко мне как раз пришел валет. Ну и балбес же я!
Между тем повар-оккультист закончил письмо и стал
перечитывать его, явно довольный тем, как он тонко все сочинил,
ловко обойдя военную цензуру:
"Дорогая жена!
Когда ты получишь это письмо, я уже несколько дней пробуду
в поезде, потому что мы уезжаем на фронт. Меня это не слишком
радует, так как в поезде придется бить баклуши и я не смогу
быть полезным, поскольку в нашей офицерской кухне не готовят, а
питание мы получаем на станциях. С каким удовольствием я по
дороге через Венгрию приготовил бы господам офицерам
сегединский гуляш! Но все мои надежды рухнули. Может, когда мы
приедем в Галицию, мне представится возможность приготовить
настоящую галицийскую "шоулю" -- тушеного гуся с перловой кашей
или рисом. Поверь, дорогая Геленка, я всей душой стремлюсь, по
мере сил и возможностей, скрасить господам офицерам жизнь,
полную забот и напряженного труда. Меня откомандировали из
полка в маршевый батальон, о чем я уже давно мечтал, стремясь
всею душою даже на очень скромные средства поднять офицерскую
полевую кухню на должную высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
кусочки мяса, потом делали из них шашки и играли в "волки и
овцы" на плитках шоколада. В Хорватии, в Осиеке, двое из союза
ветеранов принесли нам в вагон большой котел тушеных зайцев.
Тут уж мы не выдержали и вылили им все это на головы. В пути мы
ничего не делали, только блевали. Капрал Матейка так облопался,
что нам пришлось положить ему поперек живота доску и прыгать на
ней, как это делают, когда уминают капусту. Только тогда
бедняге полегчало. Из него поперло и сверху и снизу. А когда мы
проезжали Венгрию, на каждой станции нам в вагоны швыряли
жареных кур. Мы съедали только мозги. В Капошваре мадьяры
бросали в вагоны целые туши жареных свиней и одному нашему так
угодили свиной головой по черепу, что тот потом с ремнем
гонялся за благодетелем по всем запасным путям. Правда, в
Боснии нам даже воды не давали. Но зато до Боснии водки разных
сортов было хоть отбавляй, а вина -- море разливанное, несмотря
на то что спиртные напитки были запрещены. Помню, на одной
станции какие-то дамочки и барышни угощали нас пивом, а мы им в
жбан помочились. Как они шарахнутся от вагона!
Всю дорогу мы были точно очумелые, а я не мог различить
даже трефового туза. Вдруг ни с того ни с сего команда --
вылезать. Мы даже партию не успели доиграть, вылезли из
вагонов. Какой-то капрал, фамилию не помню, кричал своим людям,
чтобы они пели "Und die Serben mussen sehen, das wir
Osterreicher Sieger, Sieger sind" / Мы покажем этим сербам, что
австрийцы победят (нем.)/. Но сзади кто-то наподдал ему так,
что он перелетел через рельсы. Потом опять команда: "Винтовки в
козлы". Поезд моментально повернул и порожняком ушел обратно.
Ну конечно, как всегда во время паники бывает, увезли и наш
провиант на два дня. И тут же вблизи, ну как вот отсюда до тех
вон деревьев, начала рваться шрапнель. С другого конца приехал
командир батальона и созвал всех офицеров на совещание, а потом
пришел обер-лейтенант Мацек -- чех на все сто, хотя и говорил
только по-немецки,-- и рассказывает -- а сам белый как мел, что
дальше ехать нельзя, железнодорожный путь взорван, сербы ночью
переправились через реку и сейчас находятся на левом фланге, но
от нас еще далеко. Мы-де получим подкрепление и разобьем их в
пух и прах. В случае чего никто не должен сдаваться в плен.
Сербы, мол, отрезают пленникам уши, носы и выкалывают глаза.
То, что неподалеку рвется шрапнель, не следует принимать во
внимание: это-де наша артиллерия пристреливается. Вдруг где-то
за горой раздалось та-та-та-та-та-та. Это якобы пристреливались
наши пулеметы. Потом слева загрохотала канонада. Мы услышали ее
впервые и залегли. Через нас перелетело несколько гранат, ими
был зажжен вокзал, с правой стороны засвистели пули, а вдали
послышались залпы и щелканье затворов. Обер-лейтенант приказал
разобрать стоявшие в козлах ружья и зарядить их. Дежурный
подошел к нему и доложил, что выполнить приказ никак нельзя,
так как у нас совершенно нет боеприпасов. Ведь обер-лейтенант
прекрасно знает, что мы должны получить боеприпасы на следующем
этапе, перед самыми позициями. Поезд с боеприпасами ехал
впереди нас и, вероятно, уже попал в руки к сербам.
Обер-лейтенант Мацек на миг оцепенел, а потом отдал приказ:
"Bajonett auf",-- сам не зная зачем, просто так, лишь бы
что-нибудь делать. Так мы довольно долго стояли в боевой
готовности. Потом опять поползли по шпалам, потому что в небе
заметили чей-то аэроплан и унтер-офицеры заорали: "Alles
decken, decken!" / Всем укрыться, укрыться! (нем.)/ Вскоре
выяснилось, что аэроплан был наш и его по ошибке сбила наша
артиллерия. Мы опять встали, и никаких приказов, стоим
"вольно". Вдруг видим, летит к нам кавалерист. Еще издалека он
прокричал: "Wo ist Batallionskommando?" / Где командование
батальона? (нем.)/ Командир батальона выехал навстречу
всаднику. Кавалерист подал ему какой-то листок и поскакал
дальше. Командир батальона прочел по дороге полученную бумагу и
вдруг, словно с ума спятил, обнажил саблю и полетел к нам.
"Alles zuruck! Alles zuruck! / Все назад! Все назад! (нем.)/ --
заорал он на офицеров.-- Direktion Mulde, einzeln abfallen!"
/Направление на ложбину, по одному! (нем.)/ А тут и началось!
Со всех сторон, будто только этого и ждали, начали по нас
палить. Слева от полотна находилось кукурузное поле. Вот где
был ад! Мы на четвереньках поползли к долине, рюкзаки побросали
на тех проклятых шпалах. Обер-лейтенанта Мацека стукнуло по
голове, он и рта не успел раскрыть. Прежде чем укрыться в
долине, мы многих потеряли убитыми и ранеными. Оставили мы их и
бежали без оглядки, пока не стемнело. Весь край еще до нашего
прихода был начисто разорен нашими солдатами. Единственное, что
мы увидели,-- это разграбленный обоз. Наконец добрались мы до
станции, где нас ожидал новый приказ: сесть в поезд и ехать
обратно к штабу, чего мы не могли выполнить, так как весь штаб
днем раньше попал в плен. Об этом нам было известно еще утром.
И остались мы вроде как сироты, никто нас и знать не хотел.
Присоединили наш отряд к Семьдесят третьему полку, чтобы легче
было отступать; это мы проделали с величайшей радостью. Но,
чтоб догнать Семьдесят третий полк, нам пришлось целый день
маршировать.
Никто его уже не слушал. Швейк с Ванеком играли в "долгий
марьяж". Повар-оккультист из офицерской кухни продолжал
подробное письмо своей супруге, которая в его отсутствие начала
издавать новый теософский журнал. Балоун дремал на лавке, и
телефонисту Ходоунскому не оставалось ничего другого, как
повторять: "Да, этого я не забуду..."
Он поднялся и пошел подглядывать в чужие карты.
-- Ты бы мне хоть трубку разжег,-- дружески обратился
Швейк к Ходоунскому,-- если уж поднялся, чтоб подглядывать в
чужие карты. "Долгий марьяж" -- вещь серьезная, серьезнее, чем
вся война и ваша проклятая авантюра на сербской границе. Я тут
такую глупость выкинул! Так и дал бы себе по морде. Не подождал
с королем, а ко мне как раз пришел валет. Ну и балбес же я!
Между тем повар-оккультист закончил письмо и стал
перечитывать его, явно довольный тем, как он тонко все сочинил,
ловко обойдя военную цензуру:
"Дорогая жена!
Когда ты получишь это письмо, я уже несколько дней пробуду
в поезде, потому что мы уезжаем на фронт. Меня это не слишком
радует, так как в поезде придется бить баклуши и я не смогу
быть полезным, поскольку в нашей офицерской кухне не готовят, а
питание мы получаем на станциях. С каким удовольствием я по
дороге через Венгрию приготовил бы господам офицерам
сегединский гуляш! Но все мои надежды рухнули. Может, когда мы
приедем в Галицию, мне представится возможность приготовить
настоящую галицийскую "шоулю" -- тушеного гуся с перловой кашей
или рисом. Поверь, дорогая Геленка, я всей душой стремлюсь, по
мере сил и возможностей, скрасить господам офицерам жизнь,
полную забот и напряженного труда. Меня откомандировали из
полка в маршевый батальон, о чем я уже давно мечтал, стремясь
всею душою даже на очень скромные средства поднять офицерскую
полевую кухню на должную высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196