Он велел передать
вам, что вы лошак, так как он уже трижды требовал от вас точных
сведений о численном составе роты.
-- Боже ты мой! -- разволновался Ванек.-- Задам же я
теперь этим взводным! Разве я виноват, если каждый бродяга
взводный делает, что ему вздумается, и не посылает мне данных о
составе взвода? Из пальца мне, что ли, высосать эти сведения?
Вот какие порядки у нас в роте! Это возможно только в нашей
одиннадцатой маршевой роте. Я это предчувствовал, я так и знал!
Я ни минуты не сомневался, что у нас непорядки. Сегодня в кухне
недостает четырех порций, завтра, наоборот, три лишних. Если бы
эти разбойники сообщали, по крайней мере, кто лежит в
госпитале! Еще прошлый месяц у меня в ведомостях значился
Никодем, и только при выплате жалованья я узнал, что этот
Никодем умер от скоротечной чахотки в будейовицкой
туберкулезной больнице, а мы все это время получали на него
довольствие. Мы выдали для него мундир, а куда он делся -- один
бог ведает. И после этого господин обер-лейтенант называет меня
лошаком. Он сам не в состоянии уследить за порядком в своей
роте.
Старший писарь Ванек взволнованно расхаживал по вагону.
-- Будь я командиром, у меня все бы шло как по-писаному! Я
имел бы сведения о каждом. Унтера должны были бы дважды в день
подавать мне данные о численном составе. Но что делать, когда
наши унтера ни к черту не годятся! И хуже всех взводный Зика.
Все шуточки да анекдоты. Ты ему объявляешь, что Коларжик
откомандирован из его взвода в обоз, а он на другой день
докладывает, что численный состав взвода остался без изменения,
как будто Коларжик и сейчас болтается в роте и в его взводе. И
так изо дня в день. А после этого я лошак! Нет, господин
обер-лейтенант, так вы не приобретете себе друзей! Старший
ротный писарь в чине фельдфебеля -- это вам не ефрейтор,
которым каждый может подтереть себе...
Балоун, слушавший разиня рот, договорил за Ванека это
изящное словцо, желая, по-видимому, вмешаться в разговор.
-- Цыц, вы там! -- озлился разволновавшийся старший
писарь.
-- Послушай-ка, Балоун,-- вдруг вспомнил Швейк,-- господин
обер-лейтенант велел тебе, как только мы приедем в Будапешт,
принести булочку и печеночный паштет в станиоле, который лежит
в чемоданчике у господина обер-лейтенанта в самом низу.
Великан Балоун сразу сник, безнадежно свесив свои длинные
обезьяньи руки, и долго оставался в таком положении.
-- Нет его у меня,-- едва слышно, с отчаянием пролепетал
он, уставившись на грязный пол вагона.-- Нет его у меня,--
повторил он отрывисто.-- Я думал... я его перед отъездом
развернул... Я его понюхал... не испортился ли... Я его
попробовал! -- закричал он с таким искренним раскаянием, что
всем все стало ясно.
-- Вы сожрали его вместе со станиолем,-- остановился перед
Балоуном старший писарь Ванек.
Он развеселился. Теперь ему не нужно доказывать, что не
только он лошак, как назвал его поручик Лукаш. Теперь ясно, что
причина колебания численности состава "х" имеет свои глубокие
корни в других "лошаках". Кроме того, он был доволен, что
переменилась тема разговора и объектом насмешек стал ненасытный
Балоун и новое трагическое происшествие. Ванека так и подмывало
сказать Балоуну что-нибудь неприятно-нравоучительное. Но его
опередил повар-оккультист Юрайда. Отложив свою любимую книжку
-- перевод древнеиндийских сутр "Прагна Парамита", он обратился
к удрученному Балоуну, безропотно принимавшему новые удары
судьбы.
-- Вы, Балоун, должны постоянно следить за собой, чтобы не
потерять веры в себя и в свою судьбу. Вы не имеете права
приписывать себе то, что является заслугой других. Всякий раз,
когда перед вами возникает проблема, подобная сегодняшней --
сожрать или не сожрать,-- спросите самого себя: "В каком
отношении ко мне находится печеночный паштет?"
Швейк счел нужным пояснить это теоретическое положение
примером:
-- Ты, Балоун, говорил, что у вас будут резать свинью и
коптить ее и что, как только ты узнаешь номер нашей полевой
почты, тебе пришлют окорок. Вот представь себе, полевая почта
переслала окорок к нам в роту и мы с господином старшим ротным
писарем отрезали себе по куску. Ветчина так нам понравилась,
что мы отрезали еще по куску, пока с этим окороком не случилось
то, что с одним моим знакомым почтальоном по фамилии Козел. У
него была костоеда. Сначала ему отрезали ногу по щиколотку,
потом по колено, потом ляжку, а если бы он вовремя не умер, его
чинили бы, как карандаш с разбитым графитом. Представь себе,
что мы сожрали твой окорок, как ты слопал печеночный паштет у
господина обер-лейтенанта.
Великан Балоун обвел всех грустным взглядом.
-- Только благодаря моим стараниям,-- напомнил Балоуну
старший писарь,-- вы остались в денщиках у господина
обер-лейтенанта. Вас хотели перевести в санитары, и вам
пришлось бы выносить раненых с поля сражения. Под Дуклой наши
три раза подряд посылали санитаров за прапорщиком, который был
ранен в живот у самых проволочных заграждений, и все они
остались там -- всем пули угодили в голову. Только четвертой
паре санитаров удалось вынести его с линии огня, но еще по
дороге в перевязочный пункт поапорщик приказал долго жить.
Балоун не сдержался и всхлипнул.
-- Постыдился бы,-- с презрением сказал Швейк.-- А еще
солдат!
-- Да-а, если я не гожусь для войны! -- захныкал Балоун.--
Обжора я, ненасытный я, это правда. А ведь все потому, что
оторвали меня от привычной жизни. Это у нас в роду. Покойник
отец в Противинском трактире бился об заклад, что за один
присест съест пятьдесят сарделек да два каравая хлеба, и
выиграл. А я раз поспорил, что съем четырех гусей и две миски
кнедликов с капустой, и съел. Бывало, после обеда захочется
закусить. Схожу в чуланчик, отрежу себе кусок мяса, пошлю за
жбаном пива и умну килограмма два копченого мяса. Служил у нас
батрак Вомела, старый человек, так он мне всегда внушал, чтобы
я этим не гордился и не приучался к обжорству. Он, мол, помнит,
как дед рассказывал про одного обжору. Во время войны восемь
лет подряд не родился хлеб. Пекли тогда что-то из соломы и из
льняного жмыха, а когда в молоко могли накрошить немного
творогу,-- ведь хлеба-то не было,-- это считалось большим
праздником. Обжора-мужик помер через неделю, потому что его
желудок к голоду был непривычен.
Балоун обратил печальный взор к небу.
-- Но я верю, что господь бог хоть и наказует людей за
грехи, но все же совсем их своей милостью не оставляет.
-- Господь бог сотворил обжор, он о них и позаботится,--
заметил Швейк.-- Один раз тебя уже связывали, а теперь ты
вполне заслужил передовые позиции. Когда я был денщиком
господина обер-лейтенанта, он во всем на меня полагался. Ему и
в голову не приходило, что я могу что-нибудь у него сожрать.
Когда выдавали сверх пайка, он мне обычно говорил: "Возьмите
это себе, Швейк" или же: "Чего там, мне много не нужно.
Оставьте мне часть, а с остальным поступайте как знаете".
Когда мы жили в Праге, он меня посылал в ресторан за
обедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
вам, что вы лошак, так как он уже трижды требовал от вас точных
сведений о численном составе роты.
-- Боже ты мой! -- разволновался Ванек.-- Задам же я
теперь этим взводным! Разве я виноват, если каждый бродяга
взводный делает, что ему вздумается, и не посылает мне данных о
составе взвода? Из пальца мне, что ли, высосать эти сведения?
Вот какие порядки у нас в роте! Это возможно только в нашей
одиннадцатой маршевой роте. Я это предчувствовал, я так и знал!
Я ни минуты не сомневался, что у нас непорядки. Сегодня в кухне
недостает четырех порций, завтра, наоборот, три лишних. Если бы
эти разбойники сообщали, по крайней мере, кто лежит в
госпитале! Еще прошлый месяц у меня в ведомостях значился
Никодем, и только при выплате жалованья я узнал, что этот
Никодем умер от скоротечной чахотки в будейовицкой
туберкулезной больнице, а мы все это время получали на него
довольствие. Мы выдали для него мундир, а куда он делся -- один
бог ведает. И после этого господин обер-лейтенант называет меня
лошаком. Он сам не в состоянии уследить за порядком в своей
роте.
Старший писарь Ванек взволнованно расхаживал по вагону.
-- Будь я командиром, у меня все бы шло как по-писаному! Я
имел бы сведения о каждом. Унтера должны были бы дважды в день
подавать мне данные о численном составе. Но что делать, когда
наши унтера ни к черту не годятся! И хуже всех взводный Зика.
Все шуточки да анекдоты. Ты ему объявляешь, что Коларжик
откомандирован из его взвода в обоз, а он на другой день
докладывает, что численный состав взвода остался без изменения,
как будто Коларжик и сейчас болтается в роте и в его взводе. И
так изо дня в день. А после этого я лошак! Нет, господин
обер-лейтенант, так вы не приобретете себе друзей! Старший
ротный писарь в чине фельдфебеля -- это вам не ефрейтор,
которым каждый может подтереть себе...
Балоун, слушавший разиня рот, договорил за Ванека это
изящное словцо, желая, по-видимому, вмешаться в разговор.
-- Цыц, вы там! -- озлился разволновавшийся старший
писарь.
-- Послушай-ка, Балоун,-- вдруг вспомнил Швейк,-- господин
обер-лейтенант велел тебе, как только мы приедем в Будапешт,
принести булочку и печеночный паштет в станиоле, который лежит
в чемоданчике у господина обер-лейтенанта в самом низу.
Великан Балоун сразу сник, безнадежно свесив свои длинные
обезьяньи руки, и долго оставался в таком положении.
-- Нет его у меня,-- едва слышно, с отчаянием пролепетал
он, уставившись на грязный пол вагона.-- Нет его у меня,--
повторил он отрывисто.-- Я думал... я его перед отъездом
развернул... Я его понюхал... не испортился ли... Я его
попробовал! -- закричал он с таким искренним раскаянием, что
всем все стало ясно.
-- Вы сожрали его вместе со станиолем,-- остановился перед
Балоуном старший писарь Ванек.
Он развеселился. Теперь ему не нужно доказывать, что не
только он лошак, как назвал его поручик Лукаш. Теперь ясно, что
причина колебания численности состава "х" имеет свои глубокие
корни в других "лошаках". Кроме того, он был доволен, что
переменилась тема разговора и объектом насмешек стал ненасытный
Балоун и новое трагическое происшествие. Ванека так и подмывало
сказать Балоуну что-нибудь неприятно-нравоучительное. Но его
опередил повар-оккультист Юрайда. Отложив свою любимую книжку
-- перевод древнеиндийских сутр "Прагна Парамита", он обратился
к удрученному Балоуну, безропотно принимавшему новые удары
судьбы.
-- Вы, Балоун, должны постоянно следить за собой, чтобы не
потерять веры в себя и в свою судьбу. Вы не имеете права
приписывать себе то, что является заслугой других. Всякий раз,
когда перед вами возникает проблема, подобная сегодняшней --
сожрать или не сожрать,-- спросите самого себя: "В каком
отношении ко мне находится печеночный паштет?"
Швейк счел нужным пояснить это теоретическое положение
примером:
-- Ты, Балоун, говорил, что у вас будут резать свинью и
коптить ее и что, как только ты узнаешь номер нашей полевой
почты, тебе пришлют окорок. Вот представь себе, полевая почта
переслала окорок к нам в роту и мы с господином старшим ротным
писарем отрезали себе по куску. Ветчина так нам понравилась,
что мы отрезали еще по куску, пока с этим окороком не случилось
то, что с одним моим знакомым почтальоном по фамилии Козел. У
него была костоеда. Сначала ему отрезали ногу по щиколотку,
потом по колено, потом ляжку, а если бы он вовремя не умер, его
чинили бы, как карандаш с разбитым графитом. Представь себе,
что мы сожрали твой окорок, как ты слопал печеночный паштет у
господина обер-лейтенанта.
Великан Балоун обвел всех грустным взглядом.
-- Только благодаря моим стараниям,-- напомнил Балоуну
старший писарь,-- вы остались в денщиках у господина
обер-лейтенанта. Вас хотели перевести в санитары, и вам
пришлось бы выносить раненых с поля сражения. Под Дуклой наши
три раза подряд посылали санитаров за прапорщиком, который был
ранен в живот у самых проволочных заграждений, и все они
остались там -- всем пули угодили в голову. Только четвертой
паре санитаров удалось вынести его с линии огня, но еще по
дороге в перевязочный пункт поапорщик приказал долго жить.
Балоун не сдержался и всхлипнул.
-- Постыдился бы,-- с презрением сказал Швейк.-- А еще
солдат!
-- Да-а, если я не гожусь для войны! -- захныкал Балоун.--
Обжора я, ненасытный я, это правда. А ведь все потому, что
оторвали меня от привычной жизни. Это у нас в роду. Покойник
отец в Противинском трактире бился об заклад, что за один
присест съест пятьдесят сарделек да два каравая хлеба, и
выиграл. А я раз поспорил, что съем четырех гусей и две миски
кнедликов с капустой, и съел. Бывало, после обеда захочется
закусить. Схожу в чуланчик, отрежу себе кусок мяса, пошлю за
жбаном пива и умну килограмма два копченого мяса. Служил у нас
батрак Вомела, старый человек, так он мне всегда внушал, чтобы
я этим не гордился и не приучался к обжорству. Он, мол, помнит,
как дед рассказывал про одного обжору. Во время войны восемь
лет подряд не родился хлеб. Пекли тогда что-то из соломы и из
льняного жмыха, а когда в молоко могли накрошить немного
творогу,-- ведь хлеба-то не было,-- это считалось большим
праздником. Обжора-мужик помер через неделю, потому что его
желудок к голоду был непривычен.
Балоун обратил печальный взор к небу.
-- Но я верю, что господь бог хоть и наказует людей за
грехи, но все же совсем их своей милостью не оставляет.
-- Господь бог сотворил обжор, он о них и позаботится,--
заметил Швейк.-- Один раз тебя уже связывали, а теперь ты
вполне заслужил передовые позиции. Когда я был денщиком
господина обер-лейтенанта, он во всем на меня полагался. Ему и
в голову не приходило, что я могу что-нибудь у него сожрать.
Когда выдавали сверх пайка, он мне обычно говорил: "Возьмите
это себе, Швейк" или же: "Чего там, мне много не нужно.
Оставьте мне часть, а с остальным поступайте как знаете".
Когда мы жили в Праге, он меня посылал в ресторан за
обедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196