..
-- Потом я тебе заеду в морду,-- отозвался старый сапер
Водичка.-- Чего только этот парень не выдумает! У человека на
шее висит дивизионный суд, а он, мерзавец, вчера, когда нас
вели на допрос, морочил мне голову насчет какой-то иерихонской
розы.
-- Да это я не сам придумал. Это говорил слуга художника
Панушки Матей старой бабе, когда та спросила, как выглядит
иерихонская роза. Он ей говорил: "Возьмите сухое коровье
дерьмо, положите на тарелку, полейте водой, оно у вас
зазеленеет,-- это и есть иерихонская роза!" Я этой ерунды не
придумывал,-- защищался Швейк,-- но нужно же было о чем-нибудь
поговорить, раз мы вместе идем на допрос. Я только хотел
развлечь тебя, Водичка.
-- Уж ты развлечешь! -- презрительно сплюнул Водичка.--
Тут ума не приложишь, как бы выбраться из этой заварухи, да как
следует рассчитаться с этими мадьярскими негодяями, а он
утешает каким-то коровьим дерьмом.
А как я расквитаюсь с теми мадьярскими сопляками, сидя тут
взаперти? Да ко всему еще приходится притворяться и
рассказывать, будто я никакой ненависти к мадьярам не питаю.
Эх, скажу я вам, собачья жизнь! Ну, да еще попадется ко мне в
лапы какой-нибудь мадьяр! Я его раздавлю, как кутенка! Я ему
покажу "istem aid meg a rnagyart" / Благослови, боже, мадьяров
(начало венгерского национального гимна)/, я с ним рассчитаюсь,
будет он меня помнить!
-- Нечего нам беспокоиться,-- сказал Швейк,-- все
уладится. Главное -- никогда на суде не говорить правды. Кто
дает себя околпачить и признается -- тому крышка. Из признания
никогда ничего хорошего не выходит. Когда я работал в Моравской
Остраве, там произошел такой случай. Один шахтер с глазу на
глаз, без свидетелей, избил инженера. Адвокат, который его
защищал, все время говорил, чтобы он отпирался, ему ничего за
это не будет, а председатель суда по-отечески внушал, что
признание является смягчающим вину обстоятельством. Но шахтер
гнул свою линию: не сознается -- и баста! Его освободили,
потому что он доказал свое алиби: в этот самый день он был в
Брно...
-- Иисус Мария! -- крикнул взбешенный Водичка.-- Я больше
не выдержу! На кой черт ты все это рассказываешь, никак не
пойму! Вчера с нами на допросе был один точь-в-точь такой же.
Аудитор спрашивает, кем он был до военной службы, а он
отвечает: "Поддувал у Креста". И это целых полчаса, пока не
выяснилось, что он раздувал мехами горн у кузнеца по фамилии
Крест. А когда его спросили: "Так что же, вы у него в ученье?"
-- он понес: "Так точно... одно мученье..."
В коридоре послышались шаги и возглас караульного:
-- Zuwachs / Новенький (нем.)/.
-- Опять нашего полку прибыло! -- радостно воскликнул
Швейк.-- Авось он припрятал окурок.
Дверь открылась, и в барак втолкнули
вольноопределяющегося, того самого, что сидел со Швейком под
арестом в Будейовицах, а потом был прикомандирован к кухне
одной из маршевых рот.
-- Слава Иисусу Христу,-- сказал он, входя, на что Швейк
за всех ответил:
-- Во веки веков, аминь!
Вольноопределяющийся с довольным видом взглянул на Швейка,
положил наземь одеяло, которое принес с собой, и присел на
лавку к чешской колонии. Затем, развернув обмотки, вынул
искусно спрятанные в них сигареты и роздал их. Потом вытащил из
башмака покрытый фосфором кусок от спичечной коробки и
несколько спичек, аккуратно разрезанных пополам посреди
спичечной головки, чиркнул, осторожно закурил сигарету, дал
каждому прикурить и равнодушно заявил:
-- Я обвиняюсь в том, что поднял восстание.
-- Пустяки,-- успокоил его Швейк,-- ерунда.
-- Разумеется,-- сказал вольноопределяющийся,-- если мы
подобным способом намереваемся выиграть войну с помощью разных
судов. Если они во что бы то ни стало желают со мной судиться,
пускай судятся. В конечном счете лишний процесс ничего не
меняет в общей ситуации.
-- А как же ты поднял восстание?!-- спросил сапер Водичка,
с симпатией глядя на вольноопределяющегося.
-- Отказался чистить нужники на гауптвахте, -- ответил
вольноопределяющийся.-- Повели меня к самому полковнику. Ну, а
тот -- отменная свинья. Стал на меня орать, что я арестован на
основании полкового рапорта, а потому являюсь обыкновенным
арестантом, что он вообще удивляется, как это меня земля носит
и от такого позора еще не перестала вертеться, что, мол, в
рядах армии оказался человек, носящий нашивки
вольноопределяющегося, имеющий право на офицерское звание и
который тем не менее своими поступками может вызвать только
омерзение у начальства. Я ответил ему, что вращение земного
шара не может быть нарушено появлением на нем такого
вольноопределяющегося, каковым являюсь я, и что законы природы
сильнее нашивок вольноопределяющегося. Хотел бы я знать,
говорю, кто может заставить меня чистить нужники, которые не я
загадил, хотя и на это я имел право при нашем свинском питании
из полковой кухни, где дают одну гнилую капусту и тухлую
баранину. Я сказал полковнику, что его вопрос, как меня земля
носит, мне кажется несколько странным, из-за меня, конечно,
землетрясения не будет. Полковник во время моей речи только
скрежетал зубами, будто кобыла, когда ей на язык попадется
мерзлая свекла. А потом как заорет на меня: "Так будете чистить
нужники или не будете?!"-- "Никак нет, никаких нужников чистить
не буду".-- "Нет, будете, несчастный вольнопер!" -- "Никак нет,
не буду!" -- "Черт вас подери, вы у меня вычистите не один, а
сто нужников!" -- "Никак нет. Не вычищу ни ста, ни одного
нужника." И пошло, и пошло! "Будете чистить?"-- "Не буду
чистить!" Мы перебрасывались нужниками, как будто это была
детская прибаутка из книги Павлы Моудрой для детей младшего
возраста. Полковник метался по канцелярии как угорелый, наконец
сел и сказал: "Подумайте как следует, иначе я передам вас за
мятеж дивизионному суду. Не воображайте, что вы будете первым
вольноопределяющимся, расстрелянным за эту войну. В Сербии мы
повесили двух вольноопределяющихся десятой роты, а одного из
девятой пристрелили, как ягненка. А за что? За упрямство! Те
двое, которых мы повесили, отказались приколоть жену и мальчика
шабацкого "чужака", а вольноопределяющийся девятой роты был
расстрелян за то, что отказался идти в наступление,
отговариваясь тем, будто у него отекли ноги и он страдает
плоскостопием. Так будете чистить нужники или не будете?" --
"Никак нет, не буду!" Полковник посмотрел на меня и спросил:
"Послушайте, вы не славянофил?" -- "Никак нет!"
После этого меня увели и объявили, что я обвиняюсь в
мятеже.
-- Самое лучшее,-- сказал Швейк,-- выдавать себя за
идиота. Когда я сидел в гарнизонной тюрьме, с нами там был
очень умный, образованный человек, преподаватель торговой
школы. Он дезертировал с поля сражения, из-за этого даже хотели
устроить громкий процесс и на страх другим осудить его и
повесить. А он вывернулся очень просто: начал корчить
душевнобольного с тяжелой наследственностью и на
освидетельствовании заявил штабному врачу, что он вовсе не
дезертировал, а просто с юных лет любит странствовать, его
всегда тянет куда-то далеко;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
-- Потом я тебе заеду в морду,-- отозвался старый сапер
Водичка.-- Чего только этот парень не выдумает! У человека на
шее висит дивизионный суд, а он, мерзавец, вчера, когда нас
вели на допрос, морочил мне голову насчет какой-то иерихонской
розы.
-- Да это я не сам придумал. Это говорил слуга художника
Панушки Матей старой бабе, когда та спросила, как выглядит
иерихонская роза. Он ей говорил: "Возьмите сухое коровье
дерьмо, положите на тарелку, полейте водой, оно у вас
зазеленеет,-- это и есть иерихонская роза!" Я этой ерунды не
придумывал,-- защищался Швейк,-- но нужно же было о чем-нибудь
поговорить, раз мы вместе идем на допрос. Я только хотел
развлечь тебя, Водичка.
-- Уж ты развлечешь! -- презрительно сплюнул Водичка.--
Тут ума не приложишь, как бы выбраться из этой заварухи, да как
следует рассчитаться с этими мадьярскими негодяями, а он
утешает каким-то коровьим дерьмом.
А как я расквитаюсь с теми мадьярскими сопляками, сидя тут
взаперти? Да ко всему еще приходится притворяться и
рассказывать, будто я никакой ненависти к мадьярам не питаю.
Эх, скажу я вам, собачья жизнь! Ну, да еще попадется ко мне в
лапы какой-нибудь мадьяр! Я его раздавлю, как кутенка! Я ему
покажу "istem aid meg a rnagyart" / Благослови, боже, мадьяров
(начало венгерского национального гимна)/, я с ним рассчитаюсь,
будет он меня помнить!
-- Нечего нам беспокоиться,-- сказал Швейк,-- все
уладится. Главное -- никогда на суде не говорить правды. Кто
дает себя околпачить и признается -- тому крышка. Из признания
никогда ничего хорошего не выходит. Когда я работал в Моравской
Остраве, там произошел такой случай. Один шахтер с глазу на
глаз, без свидетелей, избил инженера. Адвокат, который его
защищал, все время говорил, чтобы он отпирался, ему ничего за
это не будет, а председатель суда по-отечески внушал, что
признание является смягчающим вину обстоятельством. Но шахтер
гнул свою линию: не сознается -- и баста! Его освободили,
потому что он доказал свое алиби: в этот самый день он был в
Брно...
-- Иисус Мария! -- крикнул взбешенный Водичка.-- Я больше
не выдержу! На кой черт ты все это рассказываешь, никак не
пойму! Вчера с нами на допросе был один точь-в-точь такой же.
Аудитор спрашивает, кем он был до военной службы, а он
отвечает: "Поддувал у Креста". И это целых полчаса, пока не
выяснилось, что он раздувал мехами горн у кузнеца по фамилии
Крест. А когда его спросили: "Так что же, вы у него в ученье?"
-- он понес: "Так точно... одно мученье..."
В коридоре послышались шаги и возглас караульного:
-- Zuwachs / Новенький (нем.)/.
-- Опять нашего полку прибыло! -- радостно воскликнул
Швейк.-- Авось он припрятал окурок.
Дверь открылась, и в барак втолкнули
вольноопределяющегося, того самого, что сидел со Швейком под
арестом в Будейовицах, а потом был прикомандирован к кухне
одной из маршевых рот.
-- Слава Иисусу Христу,-- сказал он, входя, на что Швейк
за всех ответил:
-- Во веки веков, аминь!
Вольноопределяющийся с довольным видом взглянул на Швейка,
положил наземь одеяло, которое принес с собой, и присел на
лавку к чешской колонии. Затем, развернув обмотки, вынул
искусно спрятанные в них сигареты и роздал их. Потом вытащил из
башмака покрытый фосфором кусок от спичечной коробки и
несколько спичек, аккуратно разрезанных пополам посреди
спичечной головки, чиркнул, осторожно закурил сигарету, дал
каждому прикурить и равнодушно заявил:
-- Я обвиняюсь в том, что поднял восстание.
-- Пустяки,-- успокоил его Швейк,-- ерунда.
-- Разумеется,-- сказал вольноопределяющийся,-- если мы
подобным способом намереваемся выиграть войну с помощью разных
судов. Если они во что бы то ни стало желают со мной судиться,
пускай судятся. В конечном счете лишний процесс ничего не
меняет в общей ситуации.
-- А как же ты поднял восстание?!-- спросил сапер Водичка,
с симпатией глядя на вольноопределяющегося.
-- Отказался чистить нужники на гауптвахте, -- ответил
вольноопределяющийся.-- Повели меня к самому полковнику. Ну, а
тот -- отменная свинья. Стал на меня орать, что я арестован на
основании полкового рапорта, а потому являюсь обыкновенным
арестантом, что он вообще удивляется, как это меня земля носит
и от такого позора еще не перестала вертеться, что, мол, в
рядах армии оказался человек, носящий нашивки
вольноопределяющегося, имеющий право на офицерское звание и
который тем не менее своими поступками может вызвать только
омерзение у начальства. Я ответил ему, что вращение земного
шара не может быть нарушено появлением на нем такого
вольноопределяющегося, каковым являюсь я, и что законы природы
сильнее нашивок вольноопределяющегося. Хотел бы я знать,
говорю, кто может заставить меня чистить нужники, которые не я
загадил, хотя и на это я имел право при нашем свинском питании
из полковой кухни, где дают одну гнилую капусту и тухлую
баранину. Я сказал полковнику, что его вопрос, как меня земля
носит, мне кажется несколько странным, из-за меня, конечно,
землетрясения не будет. Полковник во время моей речи только
скрежетал зубами, будто кобыла, когда ей на язык попадется
мерзлая свекла. А потом как заорет на меня: "Так будете чистить
нужники или не будете?!"-- "Никак нет, никаких нужников чистить
не буду".-- "Нет, будете, несчастный вольнопер!" -- "Никак нет,
не буду!" -- "Черт вас подери, вы у меня вычистите не один, а
сто нужников!" -- "Никак нет. Не вычищу ни ста, ни одного
нужника." И пошло, и пошло! "Будете чистить?"-- "Не буду
чистить!" Мы перебрасывались нужниками, как будто это была
детская прибаутка из книги Павлы Моудрой для детей младшего
возраста. Полковник метался по канцелярии как угорелый, наконец
сел и сказал: "Подумайте как следует, иначе я передам вас за
мятеж дивизионному суду. Не воображайте, что вы будете первым
вольноопределяющимся, расстрелянным за эту войну. В Сербии мы
повесили двух вольноопределяющихся десятой роты, а одного из
девятой пристрелили, как ягненка. А за что? За упрямство! Те
двое, которых мы повесили, отказались приколоть жену и мальчика
шабацкого "чужака", а вольноопределяющийся девятой роты был
расстрелян за то, что отказался идти в наступление,
отговариваясь тем, будто у него отекли ноги и он страдает
плоскостопием. Так будете чистить нужники или не будете?" --
"Никак нет, не буду!" Полковник посмотрел на меня и спросил:
"Послушайте, вы не славянофил?" -- "Никак нет!"
После этого меня увели и объявили, что я обвиняюсь в
мятеже.
-- Самое лучшее,-- сказал Швейк,-- выдавать себя за
идиота. Когда я сидел в гарнизонной тюрьме, с нами там был
очень умный, образованный человек, преподаватель торговой
школы. Он дезертировал с поля сражения, из-за этого даже хотели
устроить громкий процесс и на страх другим осудить его и
повесить. А он вывернулся очень просто: начал корчить
душевнобольного с тяжелой наследственностью и на
освидетельствовании заявил штабному врачу, что он вовсе не
дезертировал, а просто с юных лет любит странствовать, его
всегда тянет куда-то далеко;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196