Сделай то, что делают чистоплотные люди, и не только
люди, а даже иные чистые животные, враги грязи: когда, вый-
дя из норок, они замечают, что место вокруг усеяно нечистота-
ми, они поворачивают назад и прячутся в своем убежище. Ты
тоже, не находя во всей земле места для покоя и утешения,
вернись за порог своей кельи и сосредоточься в самом себе;
сам с собой размышляй, сам с собой беседуй, сам с собой
молчи, сам с собой ходи, сам с собой живи и не бойся одиноче-
ства, оставаясь наедине с собой, ведь если не сможешь оста-
ваться наедине с собой, то даже среди людей останешься один.
Бывает ли в делах человеческих хоть что-нибудь настолько благо-
разумное и осмотрительное, чтобы не оставить лазейки для брани и
нападок? Покажи хоть одного, кто избавлен от этой чумы! Самого
Христа опозорили и в конце концов погубили те, кого он пришел
спасти; мы еще хорошо отделались, если без топора над головой,
без боязни плетей терпим словесные наскоки. Если только не пред-
положить, что древние лучше умели язвить, никогда не было эпохи
наглее нашей. Расскажу тебе одну из известных в народе басен,
какими старухи коротают у огня зимние ночи. Старик и сын-под-
росток шли куда-то, имея на двоих одного, да и то небольшого,
ослика, на котором по очереди облегчали себе тяжесть пути. Ко-
гда поехал родитель, а мальчик шел следом, встречные стали на-
смехаться: <Вот дышащий на ладан и бесполезный старик, убла-
жая себя, губит красивого мальчугана>. Слез старик и поднял
упирающегося сына вместо себя на седло. Встречная толпа за-
шепталась: <Вот ленивый и коепкий мальчишка, потакая своей
ПЕТРАРКА ФРАНЧЕСКО (1304-1374п.)
испорченности, убивает дряхлого отца>. Покраснев, тот заставля-
ет отца подсесть, и одно четвероногое везет обоих. Но громче
ропот прохожих и возмущение: малое животное задавлено двумя
большими! Что делать? Одинаково расстроенные, оба сходят и на
своих ногах поспешают за идущим налегке ослом. Однако на-
смешки жесточе и смех наглей: двое-то ослов, желая поберечь
третьего, не берегут себя. <Замечаешь, сын мой, - говорит тогда
отец, - что не выходит сделать так, чтобы одобрили все? Давай
вернемся к тому, что было у нас принято в самом начале, а они
пускай продолжают говорить и браниться, как принято у них>.
С Как правильнее определить то, на что обращает наше вни-
мание Петрарка? Может быть, надо поступить твердо и без
обиняков и экивоков сформулировать так: да, действитель-
но, в делах людских всегда есть место двум вечным зако-
нам - <закону злословия> и <закону неистребимости упре-
ков>? О
В любом возрасте, как только человек способен мыслить и
судить, есть место для добродетели и порока, для славы и
позора. Вот уж действительно: как осени самой по себе еще
мало для урожая, но если позаботиться обо всем летом, она
будет далеко не неприятным временем года, так старость, вен-
чающая долгие годы безводья, будет и нищей, и тоскливой, и
бесплодной, и бесполезной частью жизни, но если та же ста-
рость была заботливо подкреплена в молодости упорными за-
нятиями, она и богата, и плодовита добрыми искусствами, и
полезна, и радостна.
Тягостно бремя богатства, ценное больше в глазах заблудшей
толпы, чем для просвещенных людей, блестяща, но давит золо-
тая цепь; высокая ступенька удачи всего ближе к пропасти,
власть среди людей есть не что иное, как явное и намеренно
избранное несчастье, путь жизни в верхах - не что иное, как
громкая и яркая буря, исход - только крушение; меч колет не
менее остро, если его рукоять украшена яшмой, и силки затя-
гиваются не хуже, если их петли сделаны из драгоценного
шелка; отечество человеку - всякий уголок земли, изгнание -
только там, где его устроит ему собственное нетерпение; когда
ум начинает упиваться небесными вещами, ему везде изгнание,
пока он не достигнет того, о чем воздыхает, мудрый несет все
свое добро с собой, куда бы ни пошел, и никакое потопление
караванов, никакой пожар и грабеж ему не грозит; так назы-
ваемая бедность есть облегчение от тревог и борьбы, так
ПЕТРАРКА ФРАНЧЕСКО (1304-1374гг.)
называемое изгнание есть бегство от бесчисленных забот;
смерть для добродетельного и конец мучений и начало блажен-
ного покоя. Есть тысячи подобных истин, и хоть толпе они
кажутся по большей части легкомысленным чудачеством, для
просвещенных и опытных нет ничего более истинного, ничего
более достоверного.
Есть одна вещь - мне прежде, признаться, неизвестная, да и
теперь еще удивительная и поражающая, - без упоминания о
которой я решил не оставлять ни тебя, ни это письмо. Вот она:
всех нас, пишущих что-то новое, чаще вводит в заблуждение и
привычней обманывает в самом действии писания то, что мы
лучше изучили; наоборот, достовернее мы знаем то, что медли-
тельней запоминали. <Что еще такое? - скажешь ты. Разве
ты не видишь, что говоришь взаимоисключающие вещи? Не
могут две противоположности быть одновременно верны, а
как у тебя получается, что вполне познанное мы знаем меньше,
а ленивей усвоенное помним тверже? Что за Сфинкс, что за
загадка?> Скажу. Бывает ведь и в других вещах подобное,
когда у хозяина не оказывается под рукой то, что он стара-
тельно запрятал, или когда глубже закопанное трудней отко-
пать. Правда, все это из области телесного, так что я не совсем
то хотел сказать. Чтобы не раздражать тебя дальше неясно-
стью, приведу пример. Я прочел что-то однажды у Энния, у
Плавта, у Феликса Капеллы, у Апулея; читал спешно, бегло,
задерживаясь не больше, чем приходится в чужих пределах;
мимоходом случается много увидеть, мало что взять, еще мень-
ше сохранить, да и то как общее достояние, открыто лежащее,
так сказать, на переднем дворе памяти, поэтому всякий раз,
как приходится услышать или сказать такое, сразу знаешь,
что добро не твое, и не заблуждаешься насчет его принадлеж-
ности: получил от другого, владею как чужим. Прочел что-то
у Вергилия, у Флакка, у Северина, у Туллия; читал не однаж-
ды, а тысячекратно, и не бегло, а Прилежно, вдумываясь всей
силой ума: что вобрал утром, переваривал вечером, что про-
глотил юношей, пережевывал, повзрослев. Все подобные ве-
щи засели во мне так глубоко, причем не только в памяти, но
проникли до мозга костей и стали одним целым с моим созна-
нием, что перестань я даже на всю остальную жизнь читать,
они все равно никуда не уйдут, пустив корни в сокровенной
части души; но между темя забываю автора, потому что от
долгой привычки и давнего владения словно отчуждаю его
ПЕТРАРКА ФРАНЧЕСКО (1304-1374гг.)
добро и считаю его своим! Заваленный грудой таких приобре-
тений, я не помню как следует ни чьи они, ни даже что они
чужие. Вот я и говорю, что более знакомое скорей обманыва-
ет: когда такие вещи обычным образом всплывают в памяти,
иногда случается, что увлеченному и безраздельно захвачен-
ному чем-то одним уму они предстают не просто своими, но,
что удивительно, новыми изобретениями!
MJ>I непрестанно умираем, я - пока это пишу, ты - пока
будешь читать, другие - пока будут слушать или пока будут
не слушать; я тоже буду умирать, пока ты будешь это читать,
ты умираешь, пока я это пишу, мы оба умираем, все умираем,
всегда умираем, никогда не живем, пока находимся здесь -
кроме как если прокладываем себе добрыми делами путь к
настоящей жизни, где, наоборот, никто не умирает, живут все
и живут всегда, где однажды понравившееся нравится всегда
и его несказанной и неисчерпаемой сладости ни меры не вооб-
разить, ни изменения не ощутить, ни конца не приходится
бояться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
люди, а даже иные чистые животные, враги грязи: когда, вый-
дя из норок, они замечают, что место вокруг усеяно нечистота-
ми, они поворачивают назад и прячутся в своем убежище. Ты
тоже, не находя во всей земле места для покоя и утешения,
вернись за порог своей кельи и сосредоточься в самом себе;
сам с собой размышляй, сам с собой беседуй, сам с собой
молчи, сам с собой ходи, сам с собой живи и не бойся одиноче-
ства, оставаясь наедине с собой, ведь если не сможешь оста-
ваться наедине с собой, то даже среди людей останешься один.
Бывает ли в делах человеческих хоть что-нибудь настолько благо-
разумное и осмотрительное, чтобы не оставить лазейки для брани и
нападок? Покажи хоть одного, кто избавлен от этой чумы! Самого
Христа опозорили и в конце концов погубили те, кого он пришел
спасти; мы еще хорошо отделались, если без топора над головой,
без боязни плетей терпим словесные наскоки. Если только не пред-
положить, что древние лучше умели язвить, никогда не было эпохи
наглее нашей. Расскажу тебе одну из известных в народе басен,
какими старухи коротают у огня зимние ночи. Старик и сын-под-
росток шли куда-то, имея на двоих одного, да и то небольшого,
ослика, на котором по очереди облегчали себе тяжесть пути. Ко-
гда поехал родитель, а мальчик шел следом, встречные стали на-
смехаться: <Вот дышащий на ладан и бесполезный старик, убла-
жая себя, губит красивого мальчугана>. Слез старик и поднял
упирающегося сына вместо себя на седло. Встречная толпа за-
шепталась: <Вот ленивый и коепкий мальчишка, потакая своей
ПЕТРАРКА ФРАНЧЕСКО (1304-1374п.)
испорченности, убивает дряхлого отца>. Покраснев, тот заставля-
ет отца подсесть, и одно четвероногое везет обоих. Но громче
ропот прохожих и возмущение: малое животное задавлено двумя
большими! Что делать? Одинаково расстроенные, оба сходят и на
своих ногах поспешают за идущим налегке ослом. Однако на-
смешки жесточе и смех наглей: двое-то ослов, желая поберечь
третьего, не берегут себя. <Замечаешь, сын мой, - говорит тогда
отец, - что не выходит сделать так, чтобы одобрили все? Давай
вернемся к тому, что было у нас принято в самом начале, а они
пускай продолжают говорить и браниться, как принято у них>.
С Как правильнее определить то, на что обращает наше вни-
мание Петрарка? Может быть, надо поступить твердо и без
обиняков и экивоков сформулировать так: да, действитель-
но, в делах людских всегда есть место двум вечным зако-
нам - <закону злословия> и <закону неистребимости упре-
ков>? О
В любом возрасте, как только человек способен мыслить и
судить, есть место для добродетели и порока, для славы и
позора. Вот уж действительно: как осени самой по себе еще
мало для урожая, но если позаботиться обо всем летом, она
будет далеко не неприятным временем года, так старость, вен-
чающая долгие годы безводья, будет и нищей, и тоскливой, и
бесплодной, и бесполезной частью жизни, но если та же ста-
рость была заботливо подкреплена в молодости упорными за-
нятиями, она и богата, и плодовита добрыми искусствами, и
полезна, и радостна.
Тягостно бремя богатства, ценное больше в глазах заблудшей
толпы, чем для просвещенных людей, блестяща, но давит золо-
тая цепь; высокая ступенька удачи всего ближе к пропасти,
власть среди людей есть не что иное, как явное и намеренно
избранное несчастье, путь жизни в верхах - не что иное, как
громкая и яркая буря, исход - только крушение; меч колет не
менее остро, если его рукоять украшена яшмой, и силки затя-
гиваются не хуже, если их петли сделаны из драгоценного
шелка; отечество человеку - всякий уголок земли, изгнание -
только там, где его устроит ему собственное нетерпение; когда
ум начинает упиваться небесными вещами, ему везде изгнание,
пока он не достигнет того, о чем воздыхает, мудрый несет все
свое добро с собой, куда бы ни пошел, и никакое потопление
караванов, никакой пожар и грабеж ему не грозит; так назы-
ваемая бедность есть облегчение от тревог и борьбы, так
ПЕТРАРКА ФРАНЧЕСКО (1304-1374гг.)
называемое изгнание есть бегство от бесчисленных забот;
смерть для добродетельного и конец мучений и начало блажен-
ного покоя. Есть тысячи подобных истин, и хоть толпе они
кажутся по большей части легкомысленным чудачеством, для
просвещенных и опытных нет ничего более истинного, ничего
более достоверного.
Есть одна вещь - мне прежде, признаться, неизвестная, да и
теперь еще удивительная и поражающая, - без упоминания о
которой я решил не оставлять ни тебя, ни это письмо. Вот она:
всех нас, пишущих что-то новое, чаще вводит в заблуждение и
привычней обманывает в самом действии писания то, что мы
лучше изучили; наоборот, достовернее мы знаем то, что медли-
тельней запоминали. <Что еще такое? - скажешь ты. Разве
ты не видишь, что говоришь взаимоисключающие вещи? Не
могут две противоположности быть одновременно верны, а
как у тебя получается, что вполне познанное мы знаем меньше,
а ленивей усвоенное помним тверже? Что за Сфинкс, что за
загадка?> Скажу. Бывает ведь и в других вещах подобное,
когда у хозяина не оказывается под рукой то, что он стара-
тельно запрятал, или когда глубже закопанное трудней отко-
пать. Правда, все это из области телесного, так что я не совсем
то хотел сказать. Чтобы не раздражать тебя дальше неясно-
стью, приведу пример. Я прочел что-то однажды у Энния, у
Плавта, у Феликса Капеллы, у Апулея; читал спешно, бегло,
задерживаясь не больше, чем приходится в чужих пределах;
мимоходом случается много увидеть, мало что взять, еще мень-
ше сохранить, да и то как общее достояние, открыто лежащее,
так сказать, на переднем дворе памяти, поэтому всякий раз,
как приходится услышать или сказать такое, сразу знаешь,
что добро не твое, и не заблуждаешься насчет его принадлеж-
ности: получил от другого, владею как чужим. Прочел что-то
у Вергилия, у Флакка, у Северина, у Туллия; читал не однаж-
ды, а тысячекратно, и не бегло, а Прилежно, вдумываясь всей
силой ума: что вобрал утром, переваривал вечером, что про-
глотил юношей, пережевывал, повзрослев. Все подобные ве-
щи засели во мне так глубоко, причем не только в памяти, но
проникли до мозга костей и стали одним целым с моим созна-
нием, что перестань я даже на всю остальную жизнь читать,
они все равно никуда не уйдут, пустив корни в сокровенной
части души; но между темя забываю автора, потому что от
долгой привычки и давнего владения словно отчуждаю его
ПЕТРАРКА ФРАНЧЕСКО (1304-1374гг.)
добро и считаю его своим! Заваленный грудой таких приобре-
тений, я не помню как следует ни чьи они, ни даже что они
чужие. Вот я и говорю, что более знакомое скорей обманыва-
ет: когда такие вещи обычным образом всплывают в памяти,
иногда случается, что увлеченному и безраздельно захвачен-
ному чем-то одним уму они предстают не просто своими, но,
что удивительно, новыми изобретениями!
MJ>I непрестанно умираем, я - пока это пишу, ты - пока
будешь читать, другие - пока будут слушать или пока будут
не слушать; я тоже буду умирать, пока ты будешь это читать,
ты умираешь, пока я это пишу, мы оба умираем, все умираем,
всегда умираем, никогда не живем, пока находимся здесь -
кроме как если прокладываем себе добрыми делами путь к
настоящей жизни, где, наоборот, никто не умирает, живут все
и живут всегда, где однажды понравившееся нравится всегда
и его несказанной и неисчерпаемой сладости ни меры не вооб-
разить, ни изменения не ощутить, ни конца не приходится
бояться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168