Не знаю уж, что там такое со мною было
тогда, но тянуло к нему, как водоворотом. Сейчас уже мне кажется, после бесед
с вами, - так, как-то открылось мне, - что, возможно, внешне это было
обусловлено тем, что отец у меня был человеком очень интеллигентным,
рассудительным и талантливым. Инженер-железнодорожник. День и ночь на
работе. С нами, с детьми, редко удавалось ему побыть. Мы всегда скучали по
нему. А меня, как меньшую, он выделял как-то. Теперь-то я уже догадываюсь
- какая-то неуловимая тоска по отцу, любовь к нему, которая не нашла выхода
для себя, ведь его арестовали, так и погиб, - вот это чувство примешивалось к
восхищению Михаилом. Я видите-ли, недотрогой была. Считала, что замужество
- глупости. А потом, смотрю, одна подруга вышла замуж, другая... Годы-то
бегут... Да что говорить! Всё это очень сложно. Теперь-то я понимаю... И вот
что должна я сама себе сказать: тогда Михаил то ли был, то ли стал для меня
воплощением всего мужского в жизни: силы, надёжности, рассудительности,
ума. Теперь-то я понимаю, что тогда я ощущала себя рядом с ним девчонкой-
дочкой, к тому же ревнивой дочкой, с такой боязнью, знаете, именно с боязнью,
чтоб он не бросил меня. Ведь я же самая-самая... Смесь детской самоуверен-
ности и женского самолюбия. Кстати... - Стелла Филипповна помолчала, - не
кажется ли Вам, что и сейчас, в наших с вами отношениях происходит нечто
весьма похожее, срабатывает тот же механизм притязаний к Вам, как и тогда, в
юности... Неужели эти детские переживания... Я имею в виду мои прерванные
отношения с отцом... Неужели они могут так впечататься в жизнь и судьбу...
На этот раз мы со Стеллой Филипповной сошлись на том, что наши встречи
проллятся ещё по крайней мере месяца два, причём по прежнему расписанию:
четыре раза в неделю. Прощаясь она сказала:
- Чем больше я общаюсь с вами, тем больше мне кажется, что жизнь моя
захватывающий детектив. Куда там Агате Кристи, разве только убийства не
хватает, - она невесело улыбнулась, - жаль только, что я так поздно решилась
его прочитать.
Между тем, зима мало-помалу стала подаваться, и дыхание весны чувст-
вовалось всё заметнее. Вот и в этот день, когда Стелла Филипповна пришла в
очередной раз, весёлое чириканье воробьев и звонкая капель с крыш громко и
бесцеремонно напоминали о неуничтожимости весны и всего живого, о том,
что... Впрочем, о чём только не напоминает чудесный предвесенний день.
Когда же я увидел опухшее от слёз лицо Стеллы Филипповны, моё наст-
роение резко изменилось.
- Что случилось? - поневоле вырвалось у меня прежде, чем я успел
настроиться на психотерапевтический сеанс.
- Ни... ничего не случилось, - едва сдерживая слёзы, не сразу ответила
Стелла Филипповна, и вдруг разрыдалась так сильно, с таким надрывом и
отчаянием, что я едва сдержался, чтоб не броситься к ней с утешениями и с
холодной водой в стакане.
За годы психологической практики я выработал привычку к слезам: и
обильным женским, и скупым мужским, слезам от обиды, от горя, от отчаяния
и безысходности. Вот только слёзы радости слишком уж редкое событие, чтобы
к ним привыкнуть. Одно из классических правил психотерапевтических отно-
шений состоит в том, чтобы не мешать клиенту в процессе эмоционального
отреагирования, когда его постигает то, что на профессиональном языке име-
нуется "абреакция". Если исстрадавшаяся душа внезапно обрывает безмолвие
холодного отчаяния горячим дождем слёз, не следует их сдерживать, они не
нуждаются в утешении, точно так же, как не требует утешения первый весенний
ливень, первая летняя гроза.
Вот и сейчас было видно, что эти громкие рыдания, от которых всё тело
вздрагивало, словно из него выходил некий злой дух, а лицо, искажённое
вначале страдальческой гримасой, постепенно разглаживалось и приобретало
некое совсем иное выражение, по-моему, детской обиды и беспомощности, эти
судорожные всхлипывания выполняли важную подспудную работу. Склады-
валось явственное представление, что именно в этих рыданиях клиентка избав-
лялась от тех тяжёлых переживаний, которые изводили её, искажая поведение
и взаимоотношения, вызывая потаенную и явную боль и в ней самой, и у её
близких.
Наконец Стелла Филипповна немного успокоилась и проговорила:
- Это у меня уже третий день так. Как позавчера вечером началось, так и
до сих пор. И страшно и стыдно.
Я молчал. Уже привыкшая к моему отстранённому поведению, клиентка
продолжала.
- Я ненавижу её. Горе мне, горе! Что ж такое со мной делается? Из ума
выжила совсем, что ли? Но я её ненавижу. Предательница. Предательница! Я
же всё отдала ей. Всё! Я же замуж ради неё никогда больше не выходила. Я
надрывалась на трёх работах. И что я имею в конце жизни? Что она его любит
больше, чем меня? Вы понимаете, она его любит! Его, который бросил меня с
ней, когда ей не было и десяти лет. Его, который побежал за чужой юбкой. Его,
от которого я отказалась даже алименты получать. А ведь тогда, между прочим,
алименты были совсем не то, что теперь. Да я даже разговоров о нем избегала...
Лицо Стеллы Филипповны светилось ровным матовым светом. Глаза по-
темнели еще больше и лихорадочно вспыхивали в ответ на какие-то невыска-
занные думы. Какие страсти кипят в душах людей! Какие загадки и тайны
кроются в глубинах подсознания!
- Вот, взгляните, - Стелла Филипповна достала из сумочки фотографию и
протянула мне. С фотокарточки на меня смотрели огромные глаза, чарующее
выражение которых, таинственное и в то же время с вызовом притягивало и
манило, будто вновь и вновь приглашая продолжить немой диалог, возникавший
тотчас же, стоило только вглядеться в фотографию. Тонкий овал лица с
правильными чертами, тонкая улыбка... Красота лица захватывала.
- Красивая, правда же? - не то спросила, не то восхитилась Стелла
Филипповна. - Она. Художница. Суриковское художественное училище в
Ленинграде закончила. Муж тоже художник. Золотой парень. Внучке уже четыре
года. А ведь я в ней, в дочке-то, души не чаяла...
В тот раз наша беседа вышла далеко за рамки отведённого времени. Хорошо,
что она была запланирована в этот день последней. Возможно, я не случайно
именно так выбрал для неё время.
Слова клиентки журчали и журчали, неудержимо, как ручей, своим пуль-
сирующим ритмом вырисовывая, словно вывязывая причудливые кружева от-
ношений матери с дочерью. И по мере того как длился и длился монолог Стеллы
Филипповны, мне. а, главное, ей, всё яснее и яснее становилось, что самое
важное для неё, центр её бытия, - это именно дочь и отношения с нею. Дочь,
ради которой Стелла Филипповна не поступилась своей гордостью, отказавшись
от алиментов, дочь, которую она любила больше жизни, ради которой вторично
вышла замуж за первого и единственного своего мужа, когда тот овдовел, чтоб
поддержать её, дочку же, материально, и то, что вдовец был не просто, как
принято говорить, "материально обеспеченным", а попросту богатым (после
смерти второй супруги ему досталось значительное наследство). Ведь дочь-то -
художница... Пока ещё придёт то самое признание...
А дочь, как оказалось, всегда любила отца! И не просто любила, а восхи-
щалась им, обожала его. Да разве это объяснишь! У них оказывается, были свои
тайны, свои особые отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
тогда, но тянуло к нему, как водоворотом. Сейчас уже мне кажется, после бесед
с вами, - так, как-то открылось мне, - что, возможно, внешне это было
обусловлено тем, что отец у меня был человеком очень интеллигентным,
рассудительным и талантливым. Инженер-железнодорожник. День и ночь на
работе. С нами, с детьми, редко удавалось ему побыть. Мы всегда скучали по
нему. А меня, как меньшую, он выделял как-то. Теперь-то я уже догадываюсь
- какая-то неуловимая тоска по отцу, любовь к нему, которая не нашла выхода
для себя, ведь его арестовали, так и погиб, - вот это чувство примешивалось к
восхищению Михаилом. Я видите-ли, недотрогой была. Считала, что замужество
- глупости. А потом, смотрю, одна подруга вышла замуж, другая... Годы-то
бегут... Да что говорить! Всё это очень сложно. Теперь-то я понимаю... И вот
что должна я сама себе сказать: тогда Михаил то ли был, то ли стал для меня
воплощением всего мужского в жизни: силы, надёжности, рассудительности,
ума. Теперь-то я понимаю, что тогда я ощущала себя рядом с ним девчонкой-
дочкой, к тому же ревнивой дочкой, с такой боязнью, знаете, именно с боязнью,
чтоб он не бросил меня. Ведь я же самая-самая... Смесь детской самоуверен-
ности и женского самолюбия. Кстати... - Стелла Филипповна помолчала, - не
кажется ли Вам, что и сейчас, в наших с вами отношениях происходит нечто
весьма похожее, срабатывает тот же механизм притязаний к Вам, как и тогда, в
юности... Неужели эти детские переживания... Я имею в виду мои прерванные
отношения с отцом... Неужели они могут так впечататься в жизнь и судьбу...
На этот раз мы со Стеллой Филипповной сошлись на том, что наши встречи
проллятся ещё по крайней мере месяца два, причём по прежнему расписанию:
четыре раза в неделю. Прощаясь она сказала:
- Чем больше я общаюсь с вами, тем больше мне кажется, что жизнь моя
захватывающий детектив. Куда там Агате Кристи, разве только убийства не
хватает, - она невесело улыбнулась, - жаль только, что я так поздно решилась
его прочитать.
Между тем, зима мало-помалу стала подаваться, и дыхание весны чувст-
вовалось всё заметнее. Вот и в этот день, когда Стелла Филипповна пришла в
очередной раз, весёлое чириканье воробьев и звонкая капель с крыш громко и
бесцеремонно напоминали о неуничтожимости весны и всего живого, о том,
что... Впрочем, о чём только не напоминает чудесный предвесенний день.
Когда же я увидел опухшее от слёз лицо Стеллы Филипповны, моё наст-
роение резко изменилось.
- Что случилось? - поневоле вырвалось у меня прежде, чем я успел
настроиться на психотерапевтический сеанс.
- Ни... ничего не случилось, - едва сдерживая слёзы, не сразу ответила
Стелла Филипповна, и вдруг разрыдалась так сильно, с таким надрывом и
отчаянием, что я едва сдержался, чтоб не броситься к ней с утешениями и с
холодной водой в стакане.
За годы психологической практики я выработал привычку к слезам: и
обильным женским, и скупым мужским, слезам от обиды, от горя, от отчаяния
и безысходности. Вот только слёзы радости слишком уж редкое событие, чтобы
к ним привыкнуть. Одно из классических правил психотерапевтических отно-
шений состоит в том, чтобы не мешать клиенту в процессе эмоционального
отреагирования, когда его постигает то, что на профессиональном языке име-
нуется "абреакция". Если исстрадавшаяся душа внезапно обрывает безмолвие
холодного отчаяния горячим дождем слёз, не следует их сдерживать, они не
нуждаются в утешении, точно так же, как не требует утешения первый весенний
ливень, первая летняя гроза.
Вот и сейчас было видно, что эти громкие рыдания, от которых всё тело
вздрагивало, словно из него выходил некий злой дух, а лицо, искажённое
вначале страдальческой гримасой, постепенно разглаживалось и приобретало
некое совсем иное выражение, по-моему, детской обиды и беспомощности, эти
судорожные всхлипывания выполняли важную подспудную работу. Склады-
валось явственное представление, что именно в этих рыданиях клиентка избав-
лялась от тех тяжёлых переживаний, которые изводили её, искажая поведение
и взаимоотношения, вызывая потаенную и явную боль и в ней самой, и у её
близких.
Наконец Стелла Филипповна немного успокоилась и проговорила:
- Это у меня уже третий день так. Как позавчера вечером началось, так и
до сих пор. И страшно и стыдно.
Я молчал. Уже привыкшая к моему отстранённому поведению, клиентка
продолжала.
- Я ненавижу её. Горе мне, горе! Что ж такое со мной делается? Из ума
выжила совсем, что ли? Но я её ненавижу. Предательница. Предательница! Я
же всё отдала ей. Всё! Я же замуж ради неё никогда больше не выходила. Я
надрывалась на трёх работах. И что я имею в конце жизни? Что она его любит
больше, чем меня? Вы понимаете, она его любит! Его, который бросил меня с
ней, когда ей не было и десяти лет. Его, который побежал за чужой юбкой. Его,
от которого я отказалась даже алименты получать. А ведь тогда, между прочим,
алименты были совсем не то, что теперь. Да я даже разговоров о нем избегала...
Лицо Стеллы Филипповны светилось ровным матовым светом. Глаза по-
темнели еще больше и лихорадочно вспыхивали в ответ на какие-то невыска-
занные думы. Какие страсти кипят в душах людей! Какие загадки и тайны
кроются в глубинах подсознания!
- Вот, взгляните, - Стелла Филипповна достала из сумочки фотографию и
протянула мне. С фотокарточки на меня смотрели огромные глаза, чарующее
выражение которых, таинственное и в то же время с вызовом притягивало и
манило, будто вновь и вновь приглашая продолжить немой диалог, возникавший
тотчас же, стоило только вглядеться в фотографию. Тонкий овал лица с
правильными чертами, тонкая улыбка... Красота лица захватывала.
- Красивая, правда же? - не то спросила, не то восхитилась Стелла
Филипповна. - Она. Художница. Суриковское художественное училище в
Ленинграде закончила. Муж тоже художник. Золотой парень. Внучке уже четыре
года. А ведь я в ней, в дочке-то, души не чаяла...
В тот раз наша беседа вышла далеко за рамки отведённого времени. Хорошо,
что она была запланирована в этот день последней. Возможно, я не случайно
именно так выбрал для неё время.
Слова клиентки журчали и журчали, неудержимо, как ручей, своим пуль-
сирующим ритмом вырисовывая, словно вывязывая причудливые кружева от-
ношений матери с дочерью. И по мере того как длился и длился монолог Стеллы
Филипповны, мне. а, главное, ей, всё яснее и яснее становилось, что самое
важное для неё, центр её бытия, - это именно дочь и отношения с нею. Дочь,
ради которой Стелла Филипповна не поступилась своей гордостью, отказавшись
от алиментов, дочь, которую она любила больше жизни, ради которой вторично
вышла замуж за первого и единственного своего мужа, когда тот овдовел, чтоб
поддержать её, дочку же, материально, и то, что вдовец был не просто, как
принято говорить, "материально обеспеченным", а попросту богатым (после
смерти второй супруги ему досталось значительное наследство). Ведь дочь-то -
художница... Пока ещё придёт то самое признание...
А дочь, как оказалось, всегда любила отца! И не просто любила, а восхи-
щалась им, обожала его. Да разве это объяснишь! У них оказывается, были свои
тайны, свои особые отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92