Мне был известен только один случай,
когда он потерпел неудачу, - история с королем Богемии и с
фотографией Ирен Адлер. Однако я помнил о таинственном "Знаке
четырех" и о необыкновенных обстоятельствах "Этюда в багровых
тонах" и давно проникся убеждением, что, уж если он не сможет
распутать какую-нибудь загадку, стало быть, она совершенно
неразрешима.
Холмс все еще курил свою черную глиняную трубку, когда я
ушел, нисколько не сомневаясь, что к моему возвращению на
следующий вечер в его руках уже будут все нити дела об
исчезновении жениха мисс Мэри Сазерлэнд.
Назавтра я целый день провел у постели тяжело больного
пациента. Только около шести часов я наконец освободился,
вскочил в двуколку и поехал на Бейкер-стрит, боясь, как бы не
опоздать к развязке этой маленькой драмы. Однако Холмса я
застал дремлющим в кресле. Огромное количество бутылок,
пробирок и едкий запах соляной кислоты свидетельствовали о том,
что он посвятил весь день столь любезным его сердцу химическим
опытам.
- Ну что, нашли, в чем дело? - спросил я, входя в
комнату.
- Да, это был бисульфат бария.
- Нет, нет, я спрашиваю об этой таинственной истории.
- Ах, вот оно что! Я думал о соли, над которой работал. А
в этой истории ничего таинственного нет. Впрочем, я уже вчера
говорил, что некоторые детали довольно любопытны. Жаль только,
что этого мерзавца нельзя привлечь к суду.
- Но кто же этот субъект, и зачем он покинул мисс
Сазерлэнд?
Холмс раскрыл было рот, чтобы ответить, но в эту минуту в
коридоре послышались тяжелые шаги и в дверь постучали.
- Это отчим девицы, мистер Джеймс Уиндибенк, - сказал
Холмс. - Он сообщил мне, что будет в шесть часов. Войдите!
Вошел человек лет тридцати, среднего роста, плотный,
бритый, смуглый, с вежливыми вкрадчивыми манерами и необычайно
острым, проницательным взглядом серых глаз. Он вопросительно
посмотрел на Холмса, затем на меня, положил свой цилиндр на
буфет и с легким поклоном уселся на ближайший стул.
- Добрый вечер, мистер Джеймс Уиндибенк, - сказал Холмс.
- Полагаю, что это письмо на машинке, в котором вы обещаете
прийти ко мне в шесть часов вечера, написано вами?
- Да, сэр. Простите, я немного запоздал, но, видите ли, я
не всегда располагаю своим временем. Мне очень жаль, что мисс
Сазерлэнд побеспокоила вас этим дельцем: по-моему, лучше не
посвящать посторонних в семейные неприятности. Я решительно
возражал против ее намерения обратиться к вам, но вы, наверное,
заметили, какая она нервная и импульсивная, и уж если она
что-нибудь задумала, переубедить ее нелегко. Разумеется, я
ничего не имею против вас лично, поскольку вы не связаны с
государственной полицией; но все-таки неприятно, когда семейное
горе становится общим достоянием. Кроме того, зачем понапрасну
тратить деньги. Вы все равно не разыщете этого Госмера
Эйнджела.
- Напротив, - спокойно возразил Холмс, - я имею все
основания полагать, что мне удастся найти мистера Госмера
Эйнджела.
Мистер Уиндибенк вздрогнул и уронил перчатку.
- Очень рад это слышать, - сказал он.
- Обратили ли вы внимание, что любая пишущая машинка
обладает индивидуальными чертами в такой же мере, как почерк
человека? - сказал Холмс. - Если исключить совершенно новые
машинки, то не найти и двух, которые печатали бы абсолютно
одинаково. Одни буквы изнашиваются сильнее других, некоторые
буквы изнашиваются только с одной стороны. Заметьте, например,
мистер Уиндибенк, что в вашей записке буква "e" расплывчата, а
у буквы "r" нет хвостика. Есть еще четырнадцать характерных
примет, но эти просто бросаются в глаза.
- В нашей конторе на этой машинке пишутся все письма, и
шрифт, без сомнения, немного стерся, - ответил наш посетитель,
устремив на Холмса проницательный взгляд.
- А теперь, мистер Уиндибенк, я покажу вам нечто особенно
интересное, - продолжал Холмc. - Я собираюсь в ближайшее
время написать небольшую работу на тему "Пишущие машинки и
преступления". Этот вопрос интересует меня уже давно. Вот
четыре письма, написанные пропавшим. Все они отпечатаны на
машинке. Посмотрите: в них все "e" расплываются и у всех "r"
нет хвостиков, а если воспользоваться моей лупой, можно также
обнаружить и остальные четырнадцать признаков, о которых я
упоминал.
Мистер Уиндибенк вскочил со стула и взял свою шляпу.
- Я не могу тратить время на нелепую болтовню, мистер
Холмc, - сказал он. - Если вы сможете задержать этого
человека, схватите его и известите меня.
- Разумеется, - сказал Холмc, подходя к двери и
поворачивая ключ в замке. - В таком случае извещаю вас, что я
его задержал.
- Как! Где? - вскричал Уиндибенк, смертельно побледнев и
озираясь, как крыса, попавшая в крысоловку.
- Не стоит, право же, не стоит, - учтиво проговорил
Холмс. - Вам теперь никак не отвертеться, мистер Уиндибенк.
Все это слишком ясно, и вы сделали мне прескверный комплимент,
сказав, что я не смогу решить такую простую задачу. Садитесь, и
давайте потолкуем.
. Наш посетитель упал на стул. Лицо его исказилось, на лбу
выступил пот.
- Это... это - неподсудное дело, - пробормотал он.
- Боюсь, что вы правы, но, между нами говоря, Уиндибенк,
с таким жестоким, эгоистичным и бессердечным мошенничеством я
еще не сталкивался. Я сейчас попробую рассказать, как
развивались события, а если я в чем-нибудь ошибусь, вы меня
поправите.
Уиндибенк сидел съежившись, низко опустив голову. Он был
совершенно уничтожен. Холмс положил ноги на решетку камина,
откинулся назад и, заложив руки в карманы, начал рассказывать
скорее себе самому, чем нам:
- Человек женится на женщине много старше его самого,
позарившись на ее деньги; он пользуется также доходом своей
падчерицы, поскольку она живет с ними. Для людей их круга это
весьма солидная сумма, и потерять ее - ощутимый удар. Ради
таких денег стоит потрудиться. Падчерица мила, добродушна, но
сердце ее жаждет любви, и совершенно очевидно, что при ее
приятной наружности и порядочном доходе она недолго останется в
девицах. Замужество ее, однако, означает потерю годового дохода
в сто фунтов. Что же делает отчим, дабы это предотвратить? Он
требует, чтобы она сидела дома, запрещает ей встречаться с
людьми ее возраста. Скоро он убеждается, что этих мер
недостаточно. Девица начинает упрямиться, настаивать на своих
правах и, наконец, заявляет, что хочет посетить некий бал. Что
же делает тогда ее изобретательный отчим? Он замышляет план,
который делает больше чести его уму, нежели сердцу. С ведома
своей жены и при ее содействии он изменяет свою внешность,
скрывает за темными очками свои проницательные глаза,
наклеивает усы и пышные бакенбарды, приглушает свой звонкий
голос до вкрадчивого шепота и, пользуясь близорукостью девицы,
появляется в качестве мистера Госмера Эйнджела и отстраняет
других поклонников своим настойчивым ухаживанием.
- Это была шутка, - простонал наш посетитель. - Мы не
думали, что она так увлечется.
- Возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332
когда он потерпел неудачу, - история с королем Богемии и с
фотографией Ирен Адлер. Однако я помнил о таинственном "Знаке
четырех" и о необыкновенных обстоятельствах "Этюда в багровых
тонах" и давно проникся убеждением, что, уж если он не сможет
распутать какую-нибудь загадку, стало быть, она совершенно
неразрешима.
Холмс все еще курил свою черную глиняную трубку, когда я
ушел, нисколько не сомневаясь, что к моему возвращению на
следующий вечер в его руках уже будут все нити дела об
исчезновении жениха мисс Мэри Сазерлэнд.
Назавтра я целый день провел у постели тяжело больного
пациента. Только около шести часов я наконец освободился,
вскочил в двуколку и поехал на Бейкер-стрит, боясь, как бы не
опоздать к развязке этой маленькой драмы. Однако Холмса я
застал дремлющим в кресле. Огромное количество бутылок,
пробирок и едкий запах соляной кислоты свидетельствовали о том,
что он посвятил весь день столь любезным его сердцу химическим
опытам.
- Ну что, нашли, в чем дело? - спросил я, входя в
комнату.
- Да, это был бисульфат бария.
- Нет, нет, я спрашиваю об этой таинственной истории.
- Ах, вот оно что! Я думал о соли, над которой работал. А
в этой истории ничего таинственного нет. Впрочем, я уже вчера
говорил, что некоторые детали довольно любопытны. Жаль только,
что этого мерзавца нельзя привлечь к суду.
- Но кто же этот субъект, и зачем он покинул мисс
Сазерлэнд?
Холмс раскрыл было рот, чтобы ответить, но в эту минуту в
коридоре послышались тяжелые шаги и в дверь постучали.
- Это отчим девицы, мистер Джеймс Уиндибенк, - сказал
Холмс. - Он сообщил мне, что будет в шесть часов. Войдите!
Вошел человек лет тридцати, среднего роста, плотный,
бритый, смуглый, с вежливыми вкрадчивыми манерами и необычайно
острым, проницательным взглядом серых глаз. Он вопросительно
посмотрел на Холмса, затем на меня, положил свой цилиндр на
буфет и с легким поклоном уселся на ближайший стул.
- Добрый вечер, мистер Джеймс Уиндибенк, - сказал Холмс.
- Полагаю, что это письмо на машинке, в котором вы обещаете
прийти ко мне в шесть часов вечера, написано вами?
- Да, сэр. Простите, я немного запоздал, но, видите ли, я
не всегда располагаю своим временем. Мне очень жаль, что мисс
Сазерлэнд побеспокоила вас этим дельцем: по-моему, лучше не
посвящать посторонних в семейные неприятности. Я решительно
возражал против ее намерения обратиться к вам, но вы, наверное,
заметили, какая она нервная и импульсивная, и уж если она
что-нибудь задумала, переубедить ее нелегко. Разумеется, я
ничего не имею против вас лично, поскольку вы не связаны с
государственной полицией; но все-таки неприятно, когда семейное
горе становится общим достоянием. Кроме того, зачем понапрасну
тратить деньги. Вы все равно не разыщете этого Госмера
Эйнджела.
- Напротив, - спокойно возразил Холмс, - я имею все
основания полагать, что мне удастся найти мистера Госмера
Эйнджела.
Мистер Уиндибенк вздрогнул и уронил перчатку.
- Очень рад это слышать, - сказал он.
- Обратили ли вы внимание, что любая пишущая машинка
обладает индивидуальными чертами в такой же мере, как почерк
человека? - сказал Холмс. - Если исключить совершенно новые
машинки, то не найти и двух, которые печатали бы абсолютно
одинаково. Одни буквы изнашиваются сильнее других, некоторые
буквы изнашиваются только с одной стороны. Заметьте, например,
мистер Уиндибенк, что в вашей записке буква "e" расплывчата, а
у буквы "r" нет хвостика. Есть еще четырнадцать характерных
примет, но эти просто бросаются в глаза.
- В нашей конторе на этой машинке пишутся все письма, и
шрифт, без сомнения, немного стерся, - ответил наш посетитель,
устремив на Холмса проницательный взгляд.
- А теперь, мистер Уиндибенк, я покажу вам нечто особенно
интересное, - продолжал Холмc. - Я собираюсь в ближайшее
время написать небольшую работу на тему "Пишущие машинки и
преступления". Этот вопрос интересует меня уже давно. Вот
четыре письма, написанные пропавшим. Все они отпечатаны на
машинке. Посмотрите: в них все "e" расплываются и у всех "r"
нет хвостиков, а если воспользоваться моей лупой, можно также
обнаружить и остальные четырнадцать признаков, о которых я
упоминал.
Мистер Уиндибенк вскочил со стула и взял свою шляпу.
- Я не могу тратить время на нелепую болтовню, мистер
Холмc, - сказал он. - Если вы сможете задержать этого
человека, схватите его и известите меня.
- Разумеется, - сказал Холмc, подходя к двери и
поворачивая ключ в замке. - В таком случае извещаю вас, что я
его задержал.
- Как! Где? - вскричал Уиндибенк, смертельно побледнев и
озираясь, как крыса, попавшая в крысоловку.
- Не стоит, право же, не стоит, - учтиво проговорил
Холмс. - Вам теперь никак не отвертеться, мистер Уиндибенк.
Все это слишком ясно, и вы сделали мне прескверный комплимент,
сказав, что я не смогу решить такую простую задачу. Садитесь, и
давайте потолкуем.
. Наш посетитель упал на стул. Лицо его исказилось, на лбу
выступил пот.
- Это... это - неподсудное дело, - пробормотал он.
- Боюсь, что вы правы, но, между нами говоря, Уиндибенк,
с таким жестоким, эгоистичным и бессердечным мошенничеством я
еще не сталкивался. Я сейчас попробую рассказать, как
развивались события, а если я в чем-нибудь ошибусь, вы меня
поправите.
Уиндибенк сидел съежившись, низко опустив голову. Он был
совершенно уничтожен. Холмс положил ноги на решетку камина,
откинулся назад и, заложив руки в карманы, начал рассказывать
скорее себе самому, чем нам:
- Человек женится на женщине много старше его самого,
позарившись на ее деньги; он пользуется также доходом своей
падчерицы, поскольку она живет с ними. Для людей их круга это
весьма солидная сумма, и потерять ее - ощутимый удар. Ради
таких денег стоит потрудиться. Падчерица мила, добродушна, но
сердце ее жаждет любви, и совершенно очевидно, что при ее
приятной наружности и порядочном доходе она недолго останется в
девицах. Замужество ее, однако, означает потерю годового дохода
в сто фунтов. Что же делает отчим, дабы это предотвратить? Он
требует, чтобы она сидела дома, запрещает ей встречаться с
людьми ее возраста. Скоро он убеждается, что этих мер
недостаточно. Девица начинает упрямиться, настаивать на своих
правах и, наконец, заявляет, что хочет посетить некий бал. Что
же делает тогда ее изобретательный отчим? Он замышляет план,
который делает больше чести его уму, нежели сердцу. С ведома
своей жены и при ее содействии он изменяет свою внешность,
скрывает за темными очками свои проницательные глаза,
наклеивает усы и пышные бакенбарды, приглушает свой звонкий
голос до вкрадчивого шепота и, пользуясь близорукостью девицы,
появляется в качестве мистера Госмера Эйнджела и отстраняет
других поклонников своим настойчивым ухаживанием.
- Это была шутка, - простонал наш посетитель. - Мы не
думали, что она так увлечется.
- Возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332