Выждав некоторое время,
он обошел скалу, взобрался на вершину с другой стороны и теперь
пытался сделать то, что не удалось Мориарти.
Я недолго размышлял об этом, Уотсон. Выглянув, я снова
увидел над скалой свирепое лицо этого субъекта и понял, что оно
является предвестником нового камня. Тогда я пополз вниз, к
тропинке. Не знаю, сделал ли бы я это в хладнокровном
состоянии. Спуск был в тысячу раз труднее, чем подъем. Но мне
некогда было размышлять - третий камень прожужжал возле меня,
когда я висел, цепляясь руками за край расселины. На полдороге
я сорвался вниз, но все-таки каким-то чудом оказался на
тропинке. Весь ободранный и в крови, я побежал со всех ног, в
темноте прошел через горы десять миль и неделю спустя очутился
во Флоренции, уверенный в том, что никто в мире ничего не знает
о моей судьбе.
Я посвятил в свою тайну только одного человека - моего
брата Майкрофта. Приношу тысячу извинений, дорогой Уотсон, но
мне было крайне важно, чтобы меня считали умершим, а вам
никогда не удалось бы написать такое убедительное сообщение о
моей трагической смерти, не будь вы сами уверены в том, что это
правда. За эти три года я несколько раз порывался написать вам
- и всякий раз удерживался, опасаясь, как бы ваша
привязанность ко мне не заставила вас совершить какую-нибудь
оплошность, которая выдала бы мою тайну. Вот почему я
отвернулся от вас сегодня вечером, когда вы рассыпали мои
книги. Ситуация была в тот момент очень опасной, и возглас
удивления или радости мог бы привлечь ко мне внимание и
привести к печальным, даже непоправимым последствиям. Что
касается Майкрофта, я поневоле должен был открыться ему, так
как мне необходимы были деньги. В Лондоне дела шли не так
хорошо, как я того ожидал. После суда над шайкой Мориарти
остались на свободе два самых опасных ее члена, оба - мои
смертельные враги. Поэтому два года я пропутешествовал по
Тибету, посетил из любопытства Лхассу и провел несколько дней у
далай-ламы1.
Вы, вероятно, читали о нашумевших исследованиях норвежца
Сигерсона, но, разумеется, вам и в голову не приходило, что-то
была весточка от вашего друга. Затем я объехал всю Персию,
заглянул в Мекку и побывал с коротким, но интересным визитом у
калифа в Хартуме... Отчет об этом визите был затем представлен
мною министру иностранных дел.
Вернувшись в Европу, я провел несколько месяцев во
Франции, где занимался исследованиями веществ, получаемых из
каменноугольной смолы. Это происходило в одной лаборатории на
юге Франции, в Монпелье. Успешно закончив опыты и узнав, что
теперь в Лондоне остался лишь один из моих заклятых врагов, я
подумывал о возвращении домой, когда известие о нашумевшем
убийстве на Парк-лейн заставило меня поторопиться с отъездом.
Эта загадка заинтересовала меня не только сама по себе, но и
потому, что ее раскрытие, по-видимому, могло помочь мне
осуществить кое-какие проекты, касающиеся меня лично. Итак, я
немедленно приехал в Лондон, явился собственной персоной на
Бейкер-стрит, вызвал сильный истерический припадок у миссис
Хадсон и убедился в том, что Майкрофт позаботился сохранить мои
комнаты и бумаги точно в том же виде, в каком они были прежде.
Таким образом, сегодня, в два часа дня, я очутился в своей
старой комнате, в своем старом кресле, и единственное, чего мне
оставалось желать, это - чтобы мой старый друг Уотсон сидел
рядом со мной в другом кресле, которое он так часто украшал
своей особой.
Такова была изумительная повесть, рассказанная мне в тот
апрельский вечер, повесть, которой я бы ни за что не поверил,
если бы не видел своими глазами высокую, худощавую фигуру и
умное, энергичное лицо человека, которого уже никогда не чаял
увидеть. Каким-то образом Холмс успел узнать о смерти моей
жены, но его сочувствие проявилось скорее в тоне, нежели в
словах.
- Работа - лучшее противоядие от горя, дорогой Уотсон,
- сказал он, - а нас с вами ждет сегодня ночью такая работа,
что человек, которому удастся успешно довести ее до конца,
сможет смело сказать, что он недаром прожил свою жизнь. Тщетно
упрашивал я его высказаться яснее.
- Вы достаточно услышите и увидите до наступления утра,
- ответил он. - А пока что у нас и без того есть о чем
поговорить -- ведь мы не виделись три года. Надеюсь, что до
половины десятого нам хватит этой темы, а потом мы отправимся в
путь, навстречу одному интересному приключению в пустом доме.
И правда, все было как в доброе старое время, когда в
назначенный час я очутился в кэбе рядом с Холмсом. В кармане я
нащупал револьвер, и сердце мое сильно забилось в ожидании
необычайных событий. Холмс был сдержан, угрюм и молчалив. Когда
свет уличных фонарей упал на его суровое лицо, я увидел, что
брови его нахмурены, а тонкие губы плотно сжаты: казалось, он
был погружен в глубокое раздумье. Я еще не знал, какого хищного
зверя нам предстояло выследить в темных джунглях лондонского
преступного мира, но все повадки этого искуснейшего охотника
сказали мне, что приключение обещает быть одним из самых
опасных, а язвительная усмешка, появлявшаяся время от времени
на аскетически строгом лице моего спутника, не предвещала
ничего доброго для той дичи, которую мы выслеживали.
Я предполагал, что мы едем на Бейкер-стрит, но Холмс
приказал кучеру остановиться на углу Кавендиш-сквера. Выйдя из
экипажа, он внимательно осмотрелся по сторонам и потом
оглядывался на каждом повороте, желая удостовериться, что никто
не увязался за нами следом. Мы шли какой-то странной дорогой.
Холмс всегда поражал меня знанием лондонских закоулков, и
сейчас он уверенно шагал через лабиринт каких-то конюшен и
извозчичьих дворов, о существовании которых я даже не
подозревал. Наконец мы вышли на узкую улицу с двумя рядами
старых, мрачных домов, и она вывела нас на Манчестер-стрит, а
затем на Блэндфорд-стрит. Здесь Холмс быстро свернул в узкий
тупичок, прошел через деревянную калитку в пустынный двор и
открыл ключом заднюю дверь одного из домов. Мы вошли, и он
тотчас же заперся изнутри.
Было совершенно темно, но я сразу понял, что дом
необитаем. Голый пол скрипел и трещал под ногами, а на стене, к
которой я нечаянно прикоснулся, висели клочья рваных обоев.
Холодные тонкие пальцы Холмса сжали мою руку, и он повел меня
по длинному коридору, пока наконец перед нами не обрисовались
еле заметные контуры полукруглого окна над дверью. Здесь Холмс
внезапно повернул вправо, и мы очутились в большой квадратной
пустой комнате, совершенно темной по углам, но слегка
освещенной в середине уличными огнями. Впрочем, поблизости от
окна фонаря не было, да и стекло было покрыто густым слоем
пыли, так что мы с трудом различали друг друга. Мой спутник
положил руку мне на плечо и почти коснулся губами моего уха.
- Знаете ли вы, где мы? - шепотом спросил он.
- Кажется, на Бейкер-стрит, - ответил я, глядя через
мутное стекло.
- Совершенно верно, мы находимся в доме Кэмдена, как раз
напротив нашей прежней квартиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332
он обошел скалу, взобрался на вершину с другой стороны и теперь
пытался сделать то, что не удалось Мориарти.
Я недолго размышлял об этом, Уотсон. Выглянув, я снова
увидел над скалой свирепое лицо этого субъекта и понял, что оно
является предвестником нового камня. Тогда я пополз вниз, к
тропинке. Не знаю, сделал ли бы я это в хладнокровном
состоянии. Спуск был в тысячу раз труднее, чем подъем. Но мне
некогда было размышлять - третий камень прожужжал возле меня,
когда я висел, цепляясь руками за край расселины. На полдороге
я сорвался вниз, но все-таки каким-то чудом оказался на
тропинке. Весь ободранный и в крови, я побежал со всех ног, в
темноте прошел через горы десять миль и неделю спустя очутился
во Флоренции, уверенный в том, что никто в мире ничего не знает
о моей судьбе.
Я посвятил в свою тайну только одного человека - моего
брата Майкрофта. Приношу тысячу извинений, дорогой Уотсон, но
мне было крайне важно, чтобы меня считали умершим, а вам
никогда не удалось бы написать такое убедительное сообщение о
моей трагической смерти, не будь вы сами уверены в том, что это
правда. За эти три года я несколько раз порывался написать вам
- и всякий раз удерживался, опасаясь, как бы ваша
привязанность ко мне не заставила вас совершить какую-нибудь
оплошность, которая выдала бы мою тайну. Вот почему я
отвернулся от вас сегодня вечером, когда вы рассыпали мои
книги. Ситуация была в тот момент очень опасной, и возглас
удивления или радости мог бы привлечь ко мне внимание и
привести к печальным, даже непоправимым последствиям. Что
касается Майкрофта, я поневоле должен был открыться ему, так
как мне необходимы были деньги. В Лондоне дела шли не так
хорошо, как я того ожидал. После суда над шайкой Мориарти
остались на свободе два самых опасных ее члена, оба - мои
смертельные враги. Поэтому два года я пропутешествовал по
Тибету, посетил из любопытства Лхассу и провел несколько дней у
далай-ламы1.
Вы, вероятно, читали о нашумевших исследованиях норвежца
Сигерсона, но, разумеется, вам и в голову не приходило, что-то
была весточка от вашего друга. Затем я объехал всю Персию,
заглянул в Мекку и побывал с коротким, но интересным визитом у
калифа в Хартуме... Отчет об этом визите был затем представлен
мною министру иностранных дел.
Вернувшись в Европу, я провел несколько месяцев во
Франции, где занимался исследованиями веществ, получаемых из
каменноугольной смолы. Это происходило в одной лаборатории на
юге Франции, в Монпелье. Успешно закончив опыты и узнав, что
теперь в Лондоне остался лишь один из моих заклятых врагов, я
подумывал о возвращении домой, когда известие о нашумевшем
убийстве на Парк-лейн заставило меня поторопиться с отъездом.
Эта загадка заинтересовала меня не только сама по себе, но и
потому, что ее раскрытие, по-видимому, могло помочь мне
осуществить кое-какие проекты, касающиеся меня лично. Итак, я
немедленно приехал в Лондон, явился собственной персоной на
Бейкер-стрит, вызвал сильный истерический припадок у миссис
Хадсон и убедился в том, что Майкрофт позаботился сохранить мои
комнаты и бумаги точно в том же виде, в каком они были прежде.
Таким образом, сегодня, в два часа дня, я очутился в своей
старой комнате, в своем старом кресле, и единственное, чего мне
оставалось желать, это - чтобы мой старый друг Уотсон сидел
рядом со мной в другом кресле, которое он так часто украшал
своей особой.
Такова была изумительная повесть, рассказанная мне в тот
апрельский вечер, повесть, которой я бы ни за что не поверил,
если бы не видел своими глазами высокую, худощавую фигуру и
умное, энергичное лицо человека, которого уже никогда не чаял
увидеть. Каким-то образом Холмс успел узнать о смерти моей
жены, но его сочувствие проявилось скорее в тоне, нежели в
словах.
- Работа - лучшее противоядие от горя, дорогой Уотсон,
- сказал он, - а нас с вами ждет сегодня ночью такая работа,
что человек, которому удастся успешно довести ее до конца,
сможет смело сказать, что он недаром прожил свою жизнь. Тщетно
упрашивал я его высказаться яснее.
- Вы достаточно услышите и увидите до наступления утра,
- ответил он. - А пока что у нас и без того есть о чем
поговорить -- ведь мы не виделись три года. Надеюсь, что до
половины десятого нам хватит этой темы, а потом мы отправимся в
путь, навстречу одному интересному приключению в пустом доме.
И правда, все было как в доброе старое время, когда в
назначенный час я очутился в кэбе рядом с Холмсом. В кармане я
нащупал револьвер, и сердце мое сильно забилось в ожидании
необычайных событий. Холмс был сдержан, угрюм и молчалив. Когда
свет уличных фонарей упал на его суровое лицо, я увидел, что
брови его нахмурены, а тонкие губы плотно сжаты: казалось, он
был погружен в глубокое раздумье. Я еще не знал, какого хищного
зверя нам предстояло выследить в темных джунглях лондонского
преступного мира, но все повадки этого искуснейшего охотника
сказали мне, что приключение обещает быть одним из самых
опасных, а язвительная усмешка, появлявшаяся время от времени
на аскетически строгом лице моего спутника, не предвещала
ничего доброго для той дичи, которую мы выслеживали.
Я предполагал, что мы едем на Бейкер-стрит, но Холмс
приказал кучеру остановиться на углу Кавендиш-сквера. Выйдя из
экипажа, он внимательно осмотрелся по сторонам и потом
оглядывался на каждом повороте, желая удостовериться, что никто
не увязался за нами следом. Мы шли какой-то странной дорогой.
Холмс всегда поражал меня знанием лондонских закоулков, и
сейчас он уверенно шагал через лабиринт каких-то конюшен и
извозчичьих дворов, о существовании которых я даже не
подозревал. Наконец мы вышли на узкую улицу с двумя рядами
старых, мрачных домов, и она вывела нас на Манчестер-стрит, а
затем на Блэндфорд-стрит. Здесь Холмс быстро свернул в узкий
тупичок, прошел через деревянную калитку в пустынный двор и
открыл ключом заднюю дверь одного из домов. Мы вошли, и он
тотчас же заперся изнутри.
Было совершенно темно, но я сразу понял, что дом
необитаем. Голый пол скрипел и трещал под ногами, а на стене, к
которой я нечаянно прикоснулся, висели клочья рваных обоев.
Холодные тонкие пальцы Холмса сжали мою руку, и он повел меня
по длинному коридору, пока наконец перед нами не обрисовались
еле заметные контуры полукруглого окна над дверью. Здесь Холмс
внезапно повернул вправо, и мы очутились в большой квадратной
пустой комнате, совершенно темной по углам, но слегка
освещенной в середине уличными огнями. Впрочем, поблизости от
окна фонаря не было, да и стекло было покрыто густым слоем
пыли, так что мы с трудом различали друг друга. Мой спутник
положил руку мне на плечо и почти коснулся губами моего уха.
- Знаете ли вы, где мы? - шепотом спросил он.
- Кажется, на Бейкер-стрит, - ответил я, глядя через
мутное стекло.
- Совершенно верно, мы находимся в доме Кэмдена, как раз
напротив нашей прежней квартиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332