Ясно?
Итак, я вынимаю из конверта порошок, или, вернее, то, что от
него осталось, и кладу его на горящую лампу. Готово! Теперь,
Уотсон, садитесь и ждите.
Ждать пришлось недолго. Едва я уселся, как почувствовал
тяжелый, приторный, тошнотворный запах. После первого же вдоха
разум мой помутился, и я потерял власть над собой. Перед
глазами заклубилось густое черное облако, и я внезапно
почувствовал, что в нем таится все самое ужасное, чудовищное,
злое, что только есть на свете, и эта незримая сила готова
поразить меня насмерть. Кружась и колыхаясь в этом черном
тумане, смутные призраки грозно возвещали неизбежное появление
какого-то страшного существа, и от одной мысли о нем у меня
разрывалось сердце. Я похолодел от ужаса. Волосы у меня
поднялись дыбом, глаза выкатились, рот широко открылся, а язык
стал как ватный. В голове так шумело, что казалось, мой мозг не
выдержит и разлетится вдребезги. Я попытался крикнуть, но,
услышав хриплое карканье откуда-то издалека, с трудом
сообразил, что это мой собственный голос. В ту же секунду
отчаянным усилием я прорвал зловещую пелену и увидел перед
собой белую маску, искривленную гримасой ужаса... Это выражение
я видел так недавно на лицах умерших... Теперь я видел его на
лице Холмса. И тут наступило минутное просветление. Я вскочил с
кресла, обхватил Холмса и, шатаясь, потащил его к выходу, потом
мы лежали на траве, чувствуя, как яркие солнечные лучи
рассеивают ужас, сковавший нас. Он медленно исчезал из наших
душ, подобно утреннему туману, пока к нам окончательно не
вернулся рассудок, а с ним и душевный покой. Мы сидели на
траве, отирая холодный пот, и с тревогой подмечали на лицах
друг друга последние следы нашего опасного эксперимента.
- Честное слово, Уотсон, я в неоплатном долгу перед вами,
- сказал наконец Холмс нетвердым голосом, - примите мои
извинения. Непростительно было затевать такой опыт, и вдвойне
непростительно вмешивать в него друга. Поверьте, я искренне
жалею об этом.
- Вы же знаете; - отвечал я, тронутый небывалой
сердечностью Холмса, - что помогать вам - величайшая радость
и честь для меня.
Тут он снова заговорил своим обычным,
полушутливым-полускептическим тоном:
- Все-таки, дорогой Уотсон, излишне было подвергать себя
такой опасности. Конечно, сторонний наблюдатель решил бы, что
мы свихнулись еще до проведения этого безрассудного опыта.
Признаться, я никак не ожидал, что действие окажется таким
внезапным и сильным. - Бросившись в дом, он вынес в вытянутой
руке горящую лампу и зашвырнул ее в заросли ежевики. - Пусть
комната немного проветрится. Ну, Уотсон, теперь, надеюсь, у вас
нет никаких сомнений в том, как произошли обе эти трагедии?
- Ни малейших!
- Однако причина так же непонятна, как и раньше. Пойдемте
в беседку и там все обсудим. У меня до сих пор в горле першит
от этой гадости. Итак, все факты указывают на то, что
преступником в первом случае был Мортимер Тридженнис, хотя во
втором он же оказался жертвой. Прежде всего нельзя забывать,
что в семье произошла ссора, а потом примирение. Неизвестно,
насколько серьезна была ссора и насколько искренне примирение.
И все-таки этот Мортимер Тридженнис, с его лисьей мордочкой и
хитрыми глазками, поблескивающими из-под очков, кажется мне
человеком довольно-таки злопамятным. Помните ли вы, наконец,
что именно он сообщил нам о чьем-то присутствии в саду -
сведение, которое временно отвлекло наше внимание от истинной
причины трагедии? Ему зачем-то нужно было навести нас на ложный
след. И если не он бросил порошок в камин, выходя из комнаты,
то кто же еще? Ведь все произошло сразу после его ухода. Если
бы появился новый гость, семья, конечно, поднялась бы ему
навстречу. Но разве в мирном Корнуэлле гости приходят после
десяти часов вечера? Итак, все факты свидетельствуют, что
преступником был Мортимер Тридженнис.
- Значит, он покончил с собой!
- Да, Уотсон, такой вывод как будто напрашивается.
Человека с виной на душе, погубившего собственную семью,
раскаяние могло бы привести к самоубийству. Однако имеются
веские доказательства противного. К счастью, в Англии есть
человек, который в курсе дела, и я позаботился о том, чтобы мы
все узнали из его собственных уст, сегодня же. А! Вот и он!
Сюда, сюда, по этой дорожке, мистер Стерндейл! Мы проводили в
доме химический опыт, и теперь наша комната не годится для
приема такого выдающегося гостя!
Я услышал стук садовой калитки, и на дорожке показалась
величественная фигура знаменитого исследователя Африки. Он с
некоторым удивлением направился к беседке, где мы сидели.
- Вы посылали за мной, мистер Холмс? Я получил вашу
записку около часу назад и пришел, хотя мне совершенно
непонятно, почему я должен исполнять ваши требования.
- Я надеюсь, вам все станет ясно в ходе нашей беседы, -
сказал Холмс. - А пока я очень признателен вам за то, что вы
пришли. Простите нам этот прием в беседке, но мы с моим другом
Уотсоном чуть было не добавили новую главу к "Корнуэльскому
ужасу", как называют это событие в газетах, и потому
предпочитаем теперь свежий воздух. Может быть, это даже лучше,
потому что мы сможем разговаривать, не боясь чужих ушей, тем
более что это дело имеет к вам самое прямое отношение.
Путешественник вынул изо рта сигару и сурово воззрился на
моего друга.
- Решительно не понимаю, сэр, - сказал он, - что вы
подразумеваете, говоря, что это имеет самое прямое отношение ко
мне.
- Убийство Мортимера Тридженниса, - ответил Холмс.
В эту секунду я пожалел, что не вооружен. Лицо Стерндейла
побагровело от ярости, глаза засверкали, вены на лбу вспухли,
как веревки, и, стиснув кулаки, он рванулся к моему другу. Но
тотчас остановился и сверхъестественным усилием снова обрел
ледяное спокойствие, в котором, быть может, таилось больше
опасности, чем в прежнем необузданном порыве.
- Я так долго жил среди дикарей, вне закона, -
проговорил он, - что сам устанавливаю для себя законы. Не
забывайте об этом, мистер Холмс, я не хотел искалечить вас.
- Да и я не хотел повредить вам, доктор Стерндейл.
Простейшим доказательством может служить то, что я послал за
вами, а не за полицией.
Стерндейл сел, тяжело дыша; возможно, впервые за всю
богатую приключениями жизнь его сразил благоговейный страх.
Невозможно было устоять перед несокрушимым спокойствием Холмса.
Наш гость немного помедлил, сжимая и разжимая огромные кулаки.
- Что вы имеете в виду? - спросил он наконец. - Если
это шантаж, мистер Холмс, то вы не на того напали. Итак, ближе
к делу. Что вы имеете в виду?
- Сейчас я скажу вам, - ответил Холмс, - я скажу
потому, что надеюсь, на откровенность вы ответите
откровенностью. Что будет дальше, зависит исключительно от
того, как вы сами будете оправдываться.
- Я буду оправдываться?
- Да, сэр.
- В чем же?
- В убийстве Мортимера Тридженниса.
Стерндейл утер лоб платком.
- Час от часу не легче!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332
Итак, я вынимаю из конверта порошок, или, вернее, то, что от
него осталось, и кладу его на горящую лампу. Готово! Теперь,
Уотсон, садитесь и ждите.
Ждать пришлось недолго. Едва я уселся, как почувствовал
тяжелый, приторный, тошнотворный запах. После первого же вдоха
разум мой помутился, и я потерял власть над собой. Перед
глазами заклубилось густое черное облако, и я внезапно
почувствовал, что в нем таится все самое ужасное, чудовищное,
злое, что только есть на свете, и эта незримая сила готова
поразить меня насмерть. Кружась и колыхаясь в этом черном
тумане, смутные призраки грозно возвещали неизбежное появление
какого-то страшного существа, и от одной мысли о нем у меня
разрывалось сердце. Я похолодел от ужаса. Волосы у меня
поднялись дыбом, глаза выкатились, рот широко открылся, а язык
стал как ватный. В голове так шумело, что казалось, мой мозг не
выдержит и разлетится вдребезги. Я попытался крикнуть, но,
услышав хриплое карканье откуда-то издалека, с трудом
сообразил, что это мой собственный голос. В ту же секунду
отчаянным усилием я прорвал зловещую пелену и увидел перед
собой белую маску, искривленную гримасой ужаса... Это выражение
я видел так недавно на лицах умерших... Теперь я видел его на
лице Холмса. И тут наступило минутное просветление. Я вскочил с
кресла, обхватил Холмса и, шатаясь, потащил его к выходу, потом
мы лежали на траве, чувствуя, как яркие солнечные лучи
рассеивают ужас, сковавший нас. Он медленно исчезал из наших
душ, подобно утреннему туману, пока к нам окончательно не
вернулся рассудок, а с ним и душевный покой. Мы сидели на
траве, отирая холодный пот, и с тревогой подмечали на лицах
друг друга последние следы нашего опасного эксперимента.
- Честное слово, Уотсон, я в неоплатном долгу перед вами,
- сказал наконец Холмс нетвердым голосом, - примите мои
извинения. Непростительно было затевать такой опыт, и вдвойне
непростительно вмешивать в него друга. Поверьте, я искренне
жалею об этом.
- Вы же знаете; - отвечал я, тронутый небывалой
сердечностью Холмса, - что помогать вам - величайшая радость
и честь для меня.
Тут он снова заговорил своим обычным,
полушутливым-полускептическим тоном:
- Все-таки, дорогой Уотсон, излишне было подвергать себя
такой опасности. Конечно, сторонний наблюдатель решил бы, что
мы свихнулись еще до проведения этого безрассудного опыта.
Признаться, я никак не ожидал, что действие окажется таким
внезапным и сильным. - Бросившись в дом, он вынес в вытянутой
руке горящую лампу и зашвырнул ее в заросли ежевики. - Пусть
комната немного проветрится. Ну, Уотсон, теперь, надеюсь, у вас
нет никаких сомнений в том, как произошли обе эти трагедии?
- Ни малейших!
- Однако причина так же непонятна, как и раньше. Пойдемте
в беседку и там все обсудим. У меня до сих пор в горле першит
от этой гадости. Итак, все факты указывают на то, что
преступником в первом случае был Мортимер Тридженнис, хотя во
втором он же оказался жертвой. Прежде всего нельзя забывать,
что в семье произошла ссора, а потом примирение. Неизвестно,
насколько серьезна была ссора и насколько искренне примирение.
И все-таки этот Мортимер Тридженнис, с его лисьей мордочкой и
хитрыми глазками, поблескивающими из-под очков, кажется мне
человеком довольно-таки злопамятным. Помните ли вы, наконец,
что именно он сообщил нам о чьем-то присутствии в саду -
сведение, которое временно отвлекло наше внимание от истинной
причины трагедии? Ему зачем-то нужно было навести нас на ложный
след. И если не он бросил порошок в камин, выходя из комнаты,
то кто же еще? Ведь все произошло сразу после его ухода. Если
бы появился новый гость, семья, конечно, поднялась бы ему
навстречу. Но разве в мирном Корнуэлле гости приходят после
десяти часов вечера? Итак, все факты свидетельствуют, что
преступником был Мортимер Тридженнис.
- Значит, он покончил с собой!
- Да, Уотсон, такой вывод как будто напрашивается.
Человека с виной на душе, погубившего собственную семью,
раскаяние могло бы привести к самоубийству. Однако имеются
веские доказательства противного. К счастью, в Англии есть
человек, который в курсе дела, и я позаботился о том, чтобы мы
все узнали из его собственных уст, сегодня же. А! Вот и он!
Сюда, сюда, по этой дорожке, мистер Стерндейл! Мы проводили в
доме химический опыт, и теперь наша комната не годится для
приема такого выдающегося гостя!
Я услышал стук садовой калитки, и на дорожке показалась
величественная фигура знаменитого исследователя Африки. Он с
некоторым удивлением направился к беседке, где мы сидели.
- Вы посылали за мной, мистер Холмс? Я получил вашу
записку около часу назад и пришел, хотя мне совершенно
непонятно, почему я должен исполнять ваши требования.
- Я надеюсь, вам все станет ясно в ходе нашей беседы, -
сказал Холмс. - А пока я очень признателен вам за то, что вы
пришли. Простите нам этот прием в беседке, но мы с моим другом
Уотсоном чуть было не добавили новую главу к "Корнуэльскому
ужасу", как называют это событие в газетах, и потому
предпочитаем теперь свежий воздух. Может быть, это даже лучше,
потому что мы сможем разговаривать, не боясь чужих ушей, тем
более что это дело имеет к вам самое прямое отношение.
Путешественник вынул изо рта сигару и сурово воззрился на
моего друга.
- Решительно не понимаю, сэр, - сказал он, - что вы
подразумеваете, говоря, что это имеет самое прямое отношение ко
мне.
- Убийство Мортимера Тридженниса, - ответил Холмс.
В эту секунду я пожалел, что не вооружен. Лицо Стерндейла
побагровело от ярости, глаза засверкали, вены на лбу вспухли,
как веревки, и, стиснув кулаки, он рванулся к моему другу. Но
тотчас остановился и сверхъестественным усилием снова обрел
ледяное спокойствие, в котором, быть может, таилось больше
опасности, чем в прежнем необузданном порыве.
- Я так долго жил среди дикарей, вне закона, -
проговорил он, - что сам устанавливаю для себя законы. Не
забывайте об этом, мистер Холмс, я не хотел искалечить вас.
- Да и я не хотел повредить вам, доктор Стерндейл.
Простейшим доказательством может служить то, что я послал за
вами, а не за полицией.
Стерндейл сел, тяжело дыша; возможно, впервые за всю
богатую приключениями жизнь его сразил благоговейный страх.
Невозможно было устоять перед несокрушимым спокойствием Холмса.
Наш гость немного помедлил, сжимая и разжимая огромные кулаки.
- Что вы имеете в виду? - спросил он наконец. - Если
это шантаж, мистер Холмс, то вы не на того напали. Итак, ближе
к делу. Что вы имеете в виду?
- Сейчас я скажу вам, - ответил Холмс, - я скажу
потому, что надеюсь, на откровенность вы ответите
откровенностью. Что будет дальше, зависит исключительно от
того, как вы сами будете оправдываться.
- Я буду оправдываться?
- Да, сэр.
- В чем же?
- В убийстве Мортимера Тридженниса.
Стерндейл утер лоб платком.
- Час от часу не легче!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332