оба уже сыты.
Один выпьет больше, другой меньше, - а разницы нет: оба утолили жажду.
Один прожил много лет, другой - мало; но и это безразлично, если долго-
летие дало первому столько же блаженства, сколько второму - короткий
век. Тот, кого ты называешь не столь блаженным, вовсе не блажен: само
это слово не допускает ограниченья.
(24) "Кто храбр, тот не знает страха; кто не знает страха, тот не
знает и печали; кто не знает печали, тот блажен". Это умозаключение при-
надлежит нашим. На него пытаются возражать так: мы, мол, вещь неверную и
спорную утверждаем как общепризнанную, говоря, что храбрый не знает
страха. - "Неужели же храбрый не испугается близко подступивших
бедствий? Такое говорит скорей о безумии либо умоисступлении, чем о
храбрости. А храбрый просто сдержан в своей боязни, хоть и не избавлен
от нее совсем". - (25) Утверждающие так впадают в ту же ошибку: у них
добродетель подменяется не столь сильным пороком. Ведь тот, кто боится,
пусть реже и меньше, все же не чужд зла, хоть и не такого мучительного.
- "А по-моему, тот, кто не боится близко подступивших бедствий, безу-
мен". - Ты прав, если дело идет о бедствиях; а если он знает, что это не
бедствие и единственным злом считает позор, то наверняка будет спокойно
смотреть на опасности и презирать то, что другим страшно; а не то, если
не бояться бедствий свойственно глупцу или безумцу, выходит, что всякий
будет тем боязливей, чем он разумнее. - (26) "По-вашему, храбрый сам
подставит себя под удар". - Ничуть! Он хоть и не боится опасности, но
избегает ее: осторожность ему пристала, страх не пристал. - "Что же, ни
смерти, ни цепей, ни огня, ни других оружий фортуны он не будет стра-
шиться?" - Нет! Он ведь знает, что все это - кажущиеся, а не истинные
бедствия, пугала человеческой жизни. (27) Опиши ему плен, побои, цепи,
нищету, тело, терзаемое болезнью или насилием, - все, что тебе придет в
голову; он отнесет это к числу беспричинных страхов. Бояться таких вещей
должны боязливые. Или, по-твоему, может быть злом то, на что нам прихо-
дится порой идти по своей воле? (28) Ты спросишь, что есть настоящая бе-
да? - Поддаться тому, что именуется бедами, и отдать им свою свободу,
ради которой должно все перенести. Свобода гибнет, если ты не презришь
все, что налагает иго. Не было бы сомнений в том, что подобает храброму,
если бы знали, в чем истинная храбрость. Это - не дерзость вопреки разу-
му, не страсть к опасностям, не стремление навстречу ужасам. Храбрость
есть умение различать, что беда и что нет. Она пристально оберегает се-
бя, и она же терпеливо сносит все, что имеет обманчивое обличье беды. -
(29) "Как же так? Если над головою храброго мужа будет занесен меч, если
ему будут пронзать одну часть тела за другой, если он увидит, как внут-
ренности вываливаются ему на колени, если для того, чтобы он сильнее
чувствовал пытки, их будут повторять и пускать свежую кровь из подсохших
ран, ты скажешь, что он не боится и не страдает?" - Страдает, конечно;
ведь человеческих чувств никакая добродетель не отнимает, - но не боится
и, непобежденный, смотрит свысока на свои страдания. Ты спросишь, что у
него тогда на душе? То же, что у старающихся ободрить больного друга.
(30) Беда - это то, что вредит; вредить - значит делать хуже; но
страданье и бедность не делают нас хуже, следовательно, это не беды. -
"Но это ваше утвержденье ложно: не всегда вредить значит делать хуже.
Буря и непогода вредят кормчему, но не делают его хуже". - (31) У стои-
ков и на это есть ответ. И кормчий из-за бури и грозы становится хуже,
потому что не может выполнить свое намеренье и удержать направление; в
своем искусстве он не становится хуже, в своем деле - становится. - Пе-
рипатетики говорят на это: "Значит, и мудреца делают хуже бедность,
страдание и прочее в этом роде: они не отнимают у него добродетели, но
делу ее мешают". - (32) Это было бы сказано верно, если бы обстоя-
тельства у кормчего и у мудреца были одни и те же. Цель мудреца не в
том, чтобы непременно добиваться в жизни всего, за что бы он ни взялся,
а в том, чтобы все делать правильно; цель же кормчего - непременно при-
вести корабль в гавань. Искусства - прислужники, они должны давать, что
обещали, мудрость - госпожа и направительница. Искусство служит жизни,
мудрость повелевает. (33) Я, впрочем, думаю, что отвечать надо иначе:
буря не делает хуже ни искусства кормчего, ни применения этого искусства
на деле. Кормчий обещает тебе не счастье, а полезную работу и уменье
править кораблем, - оно же тем заметнее, чем больше ему препятствует ка-
кая-нибудь случайная сила. Кто мог сказать: "Нептун, иначе как на верном
пути ты этот корабль...", 4 - тот годен для своего искусства; буря же
мешает не делу кормчего, а успеху. - (34) "Как же так, значит, кормчему
не вредит то, что не дает ему достичь гавани, делает тщетными его усилья
и либо несет его, либо держит и обезоруживает?" - Вредит, но не как
кормчему, а как морскому путешественнику. Искусству кормчего непогода не
только не вредит, но и помогает быть замеченным: в затишье, как говорит-
ся, всякий годится в кормчие. Препятствует она судну, а не тому, кто им
правит, в его роли правящего. (35) Ведь у кормчего их две: одна - общая
со всеми, кто сел на этот корабль, где он и сам - один из путешествую-
щих; другая - особая, поскольку он кормчий. Буря вредит ему как путе-
шественнику, а не как кормчему. (36) И еще: искусство кормчего - чужое
достоянье, оно принадлежит тем, кого он везет, как искусство врача -
тем, кого он лечит. Мудрость же есть общее достояние - и тех, среди кого
мудрец живет, и его собственное. Поэтому можно повредить кормчему, чей
труд, отдаваемый другим, буря сводит на нет, (37) и нельзя повредить
мудрецу: тут бессильны и бедность, и страдание, и остальные жизненные
бури. Ведь его дело сводится на нет только в том, что касается других.
Сам он всегда деятелен, и с наибольшей отдачей тогда, когда фортуна ему
противится: тогда-то он и делает дело самой мудрости, которая, как мы
сказали, и общее достояние, и его собственное.
(38) Да и тогда, когда его гнетет какая-нибудь необходимость, она не
мешает ему приносить пользу людям. Бедность препятствует ему показать,
как надо управлять государством, - и он показывает, как надо справляться
с бедностью. Ничего нет в его жизни, что не служило бы делу мудрости.
Никакая участь, никакие обстоятельства не отнимают у мудрого возможности
действовать: ведь его дело - одолеть то, что мешает всякому делу. Ему по
плечу и удачи, и беды: над одними он властвует, другие побеждает. (39)
Повторяю, он так себя закалил, что обнаружит свою добродетель и в
счастье, и в несчастье, так как смотреть будет лишь на нее самое, а не
на то, что дает повод ее выказать. Ему не преграда ни бедность, ни боль,
ни все прочее, что отпугивает невежд и обращает в бегство. Тебе кажется,
беды гнетут его? Нет, служат ему! (40) Фидий умел ваять не только из
слоновой кости; ваял он и в бронзе, а дали бы ему мрамор или другой ка-
мень, дешевле, - он сделал бы лучшее, что только можно из него изваять.
Так и мудрец покажет, что такое добродетель, если возможно, - среди бо-
гатств, если нет, - в бедности, если удастся, - на родине, если нет, - в
изгнании, если удастся, - полководцем, если нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Один выпьет больше, другой меньше, - а разницы нет: оба утолили жажду.
Один прожил много лет, другой - мало; но и это безразлично, если долго-
летие дало первому столько же блаженства, сколько второму - короткий
век. Тот, кого ты называешь не столь блаженным, вовсе не блажен: само
это слово не допускает ограниченья.
(24) "Кто храбр, тот не знает страха; кто не знает страха, тот не
знает и печали; кто не знает печали, тот блажен". Это умозаключение при-
надлежит нашим. На него пытаются возражать так: мы, мол, вещь неверную и
спорную утверждаем как общепризнанную, говоря, что храбрый не знает
страха. - "Неужели же храбрый не испугается близко подступивших
бедствий? Такое говорит скорей о безумии либо умоисступлении, чем о
храбрости. А храбрый просто сдержан в своей боязни, хоть и не избавлен
от нее совсем". - (25) Утверждающие так впадают в ту же ошибку: у них
добродетель подменяется не столь сильным пороком. Ведь тот, кто боится,
пусть реже и меньше, все же не чужд зла, хоть и не такого мучительного.
- "А по-моему, тот, кто не боится близко подступивших бедствий, безу-
мен". - Ты прав, если дело идет о бедствиях; а если он знает, что это не
бедствие и единственным злом считает позор, то наверняка будет спокойно
смотреть на опасности и презирать то, что другим страшно; а не то, если
не бояться бедствий свойственно глупцу или безумцу, выходит, что всякий
будет тем боязливей, чем он разумнее. - (26) "По-вашему, храбрый сам
подставит себя под удар". - Ничуть! Он хоть и не боится опасности, но
избегает ее: осторожность ему пристала, страх не пристал. - "Что же, ни
смерти, ни цепей, ни огня, ни других оружий фортуны он не будет стра-
шиться?" - Нет! Он ведь знает, что все это - кажущиеся, а не истинные
бедствия, пугала человеческой жизни. (27) Опиши ему плен, побои, цепи,
нищету, тело, терзаемое болезнью или насилием, - все, что тебе придет в
голову; он отнесет это к числу беспричинных страхов. Бояться таких вещей
должны боязливые. Или, по-твоему, может быть злом то, на что нам прихо-
дится порой идти по своей воле? (28) Ты спросишь, что есть настоящая бе-
да? - Поддаться тому, что именуется бедами, и отдать им свою свободу,
ради которой должно все перенести. Свобода гибнет, если ты не презришь
все, что налагает иго. Не было бы сомнений в том, что подобает храброму,
если бы знали, в чем истинная храбрость. Это - не дерзость вопреки разу-
му, не страсть к опасностям, не стремление навстречу ужасам. Храбрость
есть умение различать, что беда и что нет. Она пристально оберегает се-
бя, и она же терпеливо сносит все, что имеет обманчивое обличье беды. -
(29) "Как же так? Если над головою храброго мужа будет занесен меч, если
ему будут пронзать одну часть тела за другой, если он увидит, как внут-
ренности вываливаются ему на колени, если для того, чтобы он сильнее
чувствовал пытки, их будут повторять и пускать свежую кровь из подсохших
ран, ты скажешь, что он не боится и не страдает?" - Страдает, конечно;
ведь человеческих чувств никакая добродетель не отнимает, - но не боится
и, непобежденный, смотрит свысока на свои страдания. Ты спросишь, что у
него тогда на душе? То же, что у старающихся ободрить больного друга.
(30) Беда - это то, что вредит; вредить - значит делать хуже; но
страданье и бедность не делают нас хуже, следовательно, это не беды. -
"Но это ваше утвержденье ложно: не всегда вредить значит делать хуже.
Буря и непогода вредят кормчему, но не делают его хуже". - (31) У стои-
ков и на это есть ответ. И кормчий из-за бури и грозы становится хуже,
потому что не может выполнить свое намеренье и удержать направление; в
своем искусстве он не становится хуже, в своем деле - становится. - Пе-
рипатетики говорят на это: "Значит, и мудреца делают хуже бедность,
страдание и прочее в этом роде: они не отнимают у него добродетели, но
делу ее мешают". - (32) Это было бы сказано верно, если бы обстоя-
тельства у кормчего и у мудреца были одни и те же. Цель мудреца не в
том, чтобы непременно добиваться в жизни всего, за что бы он ни взялся,
а в том, чтобы все делать правильно; цель же кормчего - непременно при-
вести корабль в гавань. Искусства - прислужники, они должны давать, что
обещали, мудрость - госпожа и направительница. Искусство служит жизни,
мудрость повелевает. (33) Я, впрочем, думаю, что отвечать надо иначе:
буря не делает хуже ни искусства кормчего, ни применения этого искусства
на деле. Кормчий обещает тебе не счастье, а полезную работу и уменье
править кораблем, - оно же тем заметнее, чем больше ему препятствует ка-
кая-нибудь случайная сила. Кто мог сказать: "Нептун, иначе как на верном
пути ты этот корабль...", 4 - тот годен для своего искусства; буря же
мешает не делу кормчего, а успеху. - (34) "Как же так, значит, кормчему
не вредит то, что не дает ему достичь гавани, делает тщетными его усилья
и либо несет его, либо держит и обезоруживает?" - Вредит, но не как
кормчему, а как морскому путешественнику. Искусству кормчего непогода не
только не вредит, но и помогает быть замеченным: в затишье, как говорит-
ся, всякий годится в кормчие. Препятствует она судну, а не тому, кто им
правит, в его роли правящего. (35) Ведь у кормчего их две: одна - общая
со всеми, кто сел на этот корабль, где он и сам - один из путешествую-
щих; другая - особая, поскольку он кормчий. Буря вредит ему как путе-
шественнику, а не как кормчему. (36) И еще: искусство кормчего - чужое
достоянье, оно принадлежит тем, кого он везет, как искусство врача -
тем, кого он лечит. Мудрость же есть общее достояние - и тех, среди кого
мудрец живет, и его собственное. Поэтому можно повредить кормчему, чей
труд, отдаваемый другим, буря сводит на нет, (37) и нельзя повредить
мудрецу: тут бессильны и бедность, и страдание, и остальные жизненные
бури. Ведь его дело сводится на нет только в том, что касается других.
Сам он всегда деятелен, и с наибольшей отдачей тогда, когда фортуна ему
противится: тогда-то он и делает дело самой мудрости, которая, как мы
сказали, и общее достояние, и его собственное.
(38) Да и тогда, когда его гнетет какая-нибудь необходимость, она не
мешает ему приносить пользу людям. Бедность препятствует ему показать,
как надо управлять государством, - и он показывает, как надо справляться
с бедностью. Ничего нет в его жизни, что не служило бы делу мудрости.
Никакая участь, никакие обстоятельства не отнимают у мудрого возможности
действовать: ведь его дело - одолеть то, что мешает всякому делу. Ему по
плечу и удачи, и беды: над одними он властвует, другие побеждает. (39)
Повторяю, он так себя закалил, что обнаружит свою добродетель и в
счастье, и в несчастье, так как смотреть будет лишь на нее самое, а не
на то, что дает повод ее выказать. Ему не преграда ни бедность, ни боль,
ни все прочее, что отпугивает невежд и обращает в бегство. Тебе кажется,
беды гнетут его? Нет, служат ему! (40) Фидий умел ваять не только из
слоновой кости; ваял он и в бронзе, а дали бы ему мрамор или другой ка-
мень, дешевле, - он сделал бы лучшее, что только можно из него изваять.
Так и мудрец покажет, что такое добродетель, если возможно, - среди бо-
гатств, если нет, - в бедности, если удастся, - на родине, если нет, - в
изгнании, если удастся, - полководцем, если нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154