И потом
мудрый дарит мудрому такую отрадную и благородную вещь, как единство же-
лании; а в единой упряжке можно создать самый прекрасный труд.
(17) Я выполнил все, чего ты требовал, хоть оно и входило по порядку
в число вопросов, которые я собираюсь охватить в книгах о нравственной
философии. Помни и о том, о чем я часто твержу тебе: все это - упраж-
ненья для нашего остроумия, и только. Я то и дело возвращаюсь к одному:
а чем мне это поможет? стану ли я от этого мужественней, справедливей,
воздержней? Мне пока еще не до упражнений: во враче я нуждаюсь. (18) За-
чем же ты учишь меня тому, что знать бесполезно? Наобещал ты много, а
то, что я вижу, ничтожно '. Ты говорил, что я не затрепещу, даже если
вокруг меня засверкают мечи, если острие прикоснется к горлу; говорил,
что я останусь безмятежен, даже если вокруг меня запылают пожары, если
внезапный вихрь подхватит мой корабль и будет бросать его по всему морю.
Дай же мне презирать наслажденье, презирать славу; потом ты научишь меня
распутывать запутанные узлы, разбираться в двусмысленных утвержденьях,
проникать взглядом в темноту, а сейчас учи необходимому. Будь здоров.
Письмо СХ
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Шлю тебе привет из моей Номентанской усадьбы и желаю благомыслия,
то есть милости всех богов, которые всегда расположены и благосклонны к
тому, кто сам к себе благосклонен. По нынешним временам тебе нужно отка-
заться от мысли, столь любезной некоторым, - будто каждому дан в воспи-
татели бог, пусть даже не сановитый, а второразрядный, из числа тех, о
ком Овидий говорит; "бессмертные низкого званья" ). Но я хочу, чтобы,
отказываясь от этого заблужденья, ты помнил одно: наши предки, верившие
в него, были истинные стоики, - ведь они каждому давали либо гения, либо
Юнону2. (2) Позже мы посмотрим, есть ли у богов время быть управителями
частных дел; а покуда знай: приписаны ли мы к богам или брошены ими и
отданы фортуне3, - ты никого не сможешь проклясть страшнее, чем пожелав
ему быть в гневе на себя самого. Нет причины накликать на того, кого ты
считаешь достойным кары, вражду богов: они и так враждебны ему, даже ес-
ли он, по-видимому, преуспевает через их покровительство. (3) Присмот-
рись пристальней, что такое наши дела действительно, а не по названию, и
ты узнаешь, что большая часть бед - это удачи, а не беды. Как часто ста-
новилась причиной и началом счастья так называемая "невзгода"? Как часто
встреченное общими поздравлениями событие строит лишнюю ступень над про-
пастью и поднимает высоко вознесенного еще выше, как будто оттуда, где
он стоял, падать безопасно? (4) Но и в самом падении нет никакого зла, -
надо только разглядеть предел, ниже которого природа никого не сбрасыва-
ла. Исход всех дел, повторяю, близок, - одинаково близок и от того мес-
та, откуда изгоняется счастливец, и от того, откуда выходит на волю нес-
частный. Мы сами увеличиваем расстоянье и удлиняем путь страхом и надеж-
дой.
Если ты умен, мерь все мерой человеческого удела, не преувеличивай
поводов ни для радости, ни для страха. Чтобы сократить время боязни,
стоит сократить и время радости. (5) Но почему я только убавляю это зло?
Ничего вообще ты не должен считать страшным! Все, что волнует нас и оше-
ломляет, - пустое дело. Никто из нас не разобрался, где истина, и все
заражают друг друга страхом. Никто не отважился подойти ближе к источни-
ку своего смятения и узнать его природу, понять, нет ли в нем блага. По-
тому-то и верят поныне пустому заблужденью, что оно не изобличено. (6)
Так поймем же, до чего важно вглядеться внимательнее, - и станет очевид-
но, как кратковременны, как шатки, как безопасны причины нашей боязни. В
душе у нас и теперь та же путаница, какую видел Лукреций:
Ибо как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети,
Так же и мы среди белого дня опасаемся часто.4
Так что же, разве мы и впрямь не глупее любого ребенка, если страшим-
ся при свете? (7) Нет, Лукреций, это неверно, мы страшимся не при свете,
а сами разливаем вокруг тьму и не видим, что нам во вред и что - на
пользу; всю жизнь мы проводим в бегах и от этого не можем ни остано-
виться, ни посмотреть, куда ставим ногу. Вот видишь, какое безумье -
этот безудержный бег в темноте. А мы, клянусь, только о том и стараемся,
чтобы нас отозвали попозже, и хоть сами не знаем, куда несемся, упорно
продолжаем мчаться тем же путем.
(8) Но ведь может и посветлеть, если мы захотим! Есть только один
способ: усвоить знание всего божественного и человеческого, не только
окунуться в него, но и впитать, почаще повторять усвоенное и все отно-
сить к себе, исследовать, что благо, что зло, а чему эти имена напрасно
приписаны, исследовать, что есть честное, что есть постыдное, что есть
провиденье. (9) Но пытливость человеческого ума не останавливается в
этих пределах: ему хочется заглянуть и дальше вселенной, понять, куда
она несется, откуда возникла, к какому исходу мчит все вещи их необычай-
ная скорость. Мы же оторвали душу от этого божественного созерцания и
низвели ее до низменной убогости, чтобы она стала рабыней алчности, что-
бы, покинув мир и его предельные области и движущих всё властителей, ры-
лась в земле, искала, что бы еще выкопать на горе нам, не довольствую-
щимся лежащим перед глазами. (10) Все, что нам на благо, наш бог и роди-
тель поместил у нас под рукой и дал по доброй воле, не ожидая наших по-
исков, а все вредное спрятал поглубже. Нам не на кого жаловаться, кроме
как на себя: всё гибельное для нас мы сами вытащили на свет, вопреки во-
ле скрывшей его природы. Мы обрекли душу наслаждениям, - а потворство им
есть начало всех зол; мы предали ее честолюбию и молве и другим столь же
пустым видимостям.
(11) Что же мне посоветовать тебе? Что ты должен делать? Ничего ново-
го: ведь не от новых болезней нужны нам лекарства. Прежде всего ты сам
для себя должен разобраться, что необходимо и что излишне. Необходимое
ты легко найдешь повсюду; лишнее нужно всегда искать, тратя всю душу.
(12) Далее, тебе не за что будет так уж себя хвалить, если ты презришь
золотые ложа и посуду в самоцветах. Велика ли добродетель - презреть
лишнее? Восхищайся собой, когда презришь необходимое. Пусть ты можешь
жить без царского убранства, - это не так уж много! Пусть тебе не нужны
тысячефунтовые кабаны, языки заморских птиц и прочие чудовищные выдумки
роскоши, пресытившейся целыми тушками и выбирающей из каждой только те
или другие части, - я буду восхищаться тобою, когда ты презришь даже
грубый хлеб, когда убедишь себя, что трава родится не только для скота,
но, в случае необходимости, и для человека, когда узнаешь, что молодыми
побегами деревьев тоже можно наполнить желудок, который мы набиваем цен-
ностями, словно он может их сохранить. Насытиться можно и без прихотей.
Какая разница, что поглотило брюхо, которое все равно не удержит прогло-
ченного? (13) Тебе нравится видеть разложенным по блюдам все, что можно
добыть на суше и на море; одно приятнее тебе, если доставлено к столу
свежим, другое - если его долго откармливали и заставляли жиреть до то-
го, что сейчас оно безудержно расплывается салом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
мудрый дарит мудрому такую отрадную и благородную вещь, как единство же-
лании; а в единой упряжке можно создать самый прекрасный труд.
(17) Я выполнил все, чего ты требовал, хоть оно и входило по порядку
в число вопросов, которые я собираюсь охватить в книгах о нравственной
философии. Помни и о том, о чем я часто твержу тебе: все это - упраж-
ненья для нашего остроумия, и только. Я то и дело возвращаюсь к одному:
а чем мне это поможет? стану ли я от этого мужественней, справедливей,
воздержней? Мне пока еще не до упражнений: во враче я нуждаюсь. (18) За-
чем же ты учишь меня тому, что знать бесполезно? Наобещал ты много, а
то, что я вижу, ничтожно '. Ты говорил, что я не затрепещу, даже если
вокруг меня засверкают мечи, если острие прикоснется к горлу; говорил,
что я останусь безмятежен, даже если вокруг меня запылают пожары, если
внезапный вихрь подхватит мой корабль и будет бросать его по всему морю.
Дай же мне презирать наслажденье, презирать славу; потом ты научишь меня
распутывать запутанные узлы, разбираться в двусмысленных утвержденьях,
проникать взглядом в темноту, а сейчас учи необходимому. Будь здоров.
Письмо СХ
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Шлю тебе привет из моей Номентанской усадьбы и желаю благомыслия,
то есть милости всех богов, которые всегда расположены и благосклонны к
тому, кто сам к себе благосклонен. По нынешним временам тебе нужно отка-
заться от мысли, столь любезной некоторым, - будто каждому дан в воспи-
татели бог, пусть даже не сановитый, а второразрядный, из числа тех, о
ком Овидий говорит; "бессмертные низкого званья" ). Но я хочу, чтобы,
отказываясь от этого заблужденья, ты помнил одно: наши предки, верившие
в него, были истинные стоики, - ведь они каждому давали либо гения, либо
Юнону2. (2) Позже мы посмотрим, есть ли у богов время быть управителями
частных дел; а покуда знай: приписаны ли мы к богам или брошены ими и
отданы фортуне3, - ты никого не сможешь проклясть страшнее, чем пожелав
ему быть в гневе на себя самого. Нет причины накликать на того, кого ты
считаешь достойным кары, вражду богов: они и так враждебны ему, даже ес-
ли он, по-видимому, преуспевает через их покровительство. (3) Присмот-
рись пристальней, что такое наши дела действительно, а не по названию, и
ты узнаешь, что большая часть бед - это удачи, а не беды. Как часто ста-
новилась причиной и началом счастья так называемая "невзгода"? Как часто
встреченное общими поздравлениями событие строит лишнюю ступень над про-
пастью и поднимает высоко вознесенного еще выше, как будто оттуда, где
он стоял, падать безопасно? (4) Но и в самом падении нет никакого зла, -
надо только разглядеть предел, ниже которого природа никого не сбрасыва-
ла. Исход всех дел, повторяю, близок, - одинаково близок и от того мес-
та, откуда изгоняется счастливец, и от того, откуда выходит на волю нес-
частный. Мы сами увеличиваем расстоянье и удлиняем путь страхом и надеж-
дой.
Если ты умен, мерь все мерой человеческого удела, не преувеличивай
поводов ни для радости, ни для страха. Чтобы сократить время боязни,
стоит сократить и время радости. (5) Но почему я только убавляю это зло?
Ничего вообще ты не должен считать страшным! Все, что волнует нас и оше-
ломляет, - пустое дело. Никто из нас не разобрался, где истина, и все
заражают друг друга страхом. Никто не отважился подойти ближе к источни-
ку своего смятения и узнать его природу, понять, нет ли в нем блага. По-
тому-то и верят поныне пустому заблужденью, что оно не изобличено. (6)
Так поймем же, до чего важно вглядеться внимательнее, - и станет очевид-
но, как кратковременны, как шатки, как безопасны причины нашей боязни. В
душе у нас и теперь та же путаница, какую видел Лукреций:
Ибо как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети,
Так же и мы среди белого дня опасаемся часто.4
Так что же, разве мы и впрямь не глупее любого ребенка, если страшим-
ся при свете? (7) Нет, Лукреций, это неверно, мы страшимся не при свете,
а сами разливаем вокруг тьму и не видим, что нам во вред и что - на
пользу; всю жизнь мы проводим в бегах и от этого не можем ни остано-
виться, ни посмотреть, куда ставим ногу. Вот видишь, какое безумье -
этот безудержный бег в темноте. А мы, клянусь, только о том и стараемся,
чтобы нас отозвали попозже, и хоть сами не знаем, куда несемся, упорно
продолжаем мчаться тем же путем.
(8) Но ведь может и посветлеть, если мы захотим! Есть только один
способ: усвоить знание всего божественного и человеческого, не только
окунуться в него, но и впитать, почаще повторять усвоенное и все отно-
сить к себе, исследовать, что благо, что зло, а чему эти имена напрасно
приписаны, исследовать, что есть честное, что есть постыдное, что есть
провиденье. (9) Но пытливость человеческого ума не останавливается в
этих пределах: ему хочется заглянуть и дальше вселенной, понять, куда
она несется, откуда возникла, к какому исходу мчит все вещи их необычай-
ная скорость. Мы же оторвали душу от этого божественного созерцания и
низвели ее до низменной убогости, чтобы она стала рабыней алчности, что-
бы, покинув мир и его предельные области и движущих всё властителей, ры-
лась в земле, искала, что бы еще выкопать на горе нам, не довольствую-
щимся лежащим перед глазами. (10) Все, что нам на благо, наш бог и роди-
тель поместил у нас под рукой и дал по доброй воле, не ожидая наших по-
исков, а все вредное спрятал поглубже. Нам не на кого жаловаться, кроме
как на себя: всё гибельное для нас мы сами вытащили на свет, вопреки во-
ле скрывшей его природы. Мы обрекли душу наслаждениям, - а потворство им
есть начало всех зол; мы предали ее честолюбию и молве и другим столь же
пустым видимостям.
(11) Что же мне посоветовать тебе? Что ты должен делать? Ничего ново-
го: ведь не от новых болезней нужны нам лекарства. Прежде всего ты сам
для себя должен разобраться, что необходимо и что излишне. Необходимое
ты легко найдешь повсюду; лишнее нужно всегда искать, тратя всю душу.
(12) Далее, тебе не за что будет так уж себя хвалить, если ты презришь
золотые ложа и посуду в самоцветах. Велика ли добродетель - презреть
лишнее? Восхищайся собой, когда презришь необходимое. Пусть ты можешь
жить без царского убранства, - это не так уж много! Пусть тебе не нужны
тысячефунтовые кабаны, языки заморских птиц и прочие чудовищные выдумки
роскоши, пресытившейся целыми тушками и выбирающей из каждой только те
или другие части, - я буду восхищаться тобою, когда ты презришь даже
грубый хлеб, когда убедишь себя, что трава родится не только для скота,
но, в случае необходимости, и для человека, когда узнаешь, что молодыми
побегами деревьев тоже можно наполнить желудок, который мы набиваем цен-
ностями, словно он может их сохранить. Насытиться можно и без прихотей.
Какая разница, что поглотило брюхо, которое все равно не удержит прогло-
ченного? (13) Тебе нравится видеть разложенным по блюдам все, что можно
добыть на суше и на море; одно приятнее тебе, если доставлено к столу
свежим, другое - если его долго откармливали и заставляли жиреть до то-
го, что сейчас оно безудержно расплывается салом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154