После таких слов я не поколеблюсь
склонить голову под меч. Но не угодно ли тебе говорить серьезнее и не
смешить идущего на смерть? Не легко сказать, кто глупее - тот ли, кто
верит, будто такой уловкой погасил страх смерти, или тот, кто пытается
ее распутать, словно это не чистое празднословие. (10) Ведь сам Зенон
предложил противоположную уловку, основанную на том, что смерть мы при-
числяем к вещам безразличным (греки их называют ййьасвоэа). "Безразлич-
ное, - говорит он, - не бывает славным, смерть бывает славной, значит,
смерть не безразлична". Видишь, к чему украдкой ведет эта уловка. Не
смерть бывает славной, а мужественная смерть. Когда ты говоришь: "без-
различное не бывает славным", я соглашусь с тобой в том смысле, что
славным бывает только связанное с безразличным. Я утверждаю, что безраз-
личное (то есть ни хорошее, ни плохое) - это и недуг, и боль, и бед-
ность, и ссылка, и смерть. (11) Само по себе все это славным не бывает,
но и без этого нет ничего славного: хвалят не бедность, а того, кого она
не покорила, не согнула, хвалят не ссылку, а того, кто, отправляясь в
ссылку, не горевал3, хвалят не боль, а того, кого боль ни к чему не при-
нудила; никто не хвалит смерть - хвалят того, у кого смерть отняла душу,
так и не взволновав ее. (12) Все это само по себе не может быть ни чест-
ным, ни славным; но к чему приблизилась и прикоснулась добродетель, то
она делает и честным, и славным. Эти вещи стоят как бы посредине, и все
дело в том, что приложит к ним руку - злонравие или добродетель. Смерть,
у Катона славная, у Брута4 становится жалкой и постыдной. Ведь это тот
Брут, который перед смертью искал отсрочек, вышел, чтобы облегчить жи-
вот, а когда его позвали и велели склонить голову под меч, сказал: "Сде-
лаю это, клянусь жизнью!" - Какое безумие - бежать, когда отступать уже
некуда! "Сделаю это, клянусь жизнью!" Чуть было не прибавил: "жизнью хо-
тя бы и под Антонием". Право, он заслужил, чтобы его предали жизни!
(13) Но, как я сказал вначале, ты видишь, что сама смерть - не добро
и не зло: Катону она послужила к чести, Бруту - к позору. Любая вещь,
пусть в ней нет ничего прекрасного, становится прекрасной вкупе с добро-
детелью. Мы говорим: спальня светлая; но она же ночью становится темной;
день наполняет ее светом, ночь его отнимает. (14) Так и всему, что мы
называем "безразличным" и "стоящим посредине": богатствам, могуществу,
красоте, почестям, царской власти, и наоборот - смерти, ссылке, нездо-
ровью, страданиям, и всему, чего мы больше или меньше боимся, дает имя
добра или зла злонравие либо добродетель. Кусок железа сам по себе не
горяч и не холоден, но в кузнечной печи он раскаляется, в воде остывает.
Смерть становится честной благодаря тому, что честно само по себе: доб-
родетели и душе, презирающей все внешнее.
(15) Но и то, Луцилий, что мы называем "средним", не одинаково: ведь
смерть не так безразлична, как то, четное или нечетное число волос рас-
тет на голове. Смерть - не зло, но имеет обличье зла. Есть в нас любовь
к себе, и врожденная воля к самосохранению, и неприятие уничтоженья; по-
тому и кажется, что смерть лишает нас многих благ и уводит от всего, к
чему мы привыкли. И вот чем еще отпугивает нас смерть: здешнее нам из-
вестно, а каково то, к чему все перейдут, мы не знаем и страшимся неве-
домого. И страх перед мраком, в который, как люди верят, погрузит нас
смерть, естествен. (16) Так что даже если смерть и принадлежит к вещам
безразличным, пренебречь ею не так легко: нужно закалять дух долгими уп-
ражнениями, чтобы вынести ее вид и приход. Презирать смерть больше долж-
но, чем принято: слишком много насчет нее суеверий, слишком много даро-
витых людей состязалось, как бы пуще ее обесславить; изобразили и преис-
поднюю темницу, и край, угнетаемый вечным мраком, и огромного
пса, что Орк охраняет, -
Лежа на груде костей, обглоданных в гроте кровавом,
Вечно лаем своим он бескровные тени пугает,8
А если ты даже и убедишься, что все это сказка и усопших ничего не
ждет из того, что внушало им ужас, - подкрадывается новая боязнь: ведь
одинаково страшно и быть в преисподней, и не быть нигде. (17) Так разве
мужественно пойти на смерть наперекор всему, что внушено нам давним
убеждением, не есть один из самых славных и великих подвигов человечес-
кого духа? Ему никогда бы не подняться к добродетели, если бы он считал
смерть злом; он поднимется, если сочтет ее безразличной. Природа не до-
пускает, чтобы кто-нибудь отважно шел на то, что считает злом; всякий
будет медлить и мешкать, а сделанное поневоле, с желаньем увильнуть не
бывает славным. Добродетель ничего не делает по необходимости. (18) И
еще одно: не бывает честным то, что делается не от всей души, чему она
хоть отчасти противится. А где идут на плохое, либо из боязни худшего,
либо в надежде на хорошее, ради которого стоит однажды терпеливо прогло-
тить плохое, там сужденья человека раздваиваются: одно велит выполнить
задуманное, другое тянет назад, прочь от подозрительного и опасного де-
ла. Так и разрывается человек в разные стороны. Но слава при этом поги-
бает. Добродетель выполняет все, что решила, без разлада в душе и не бо-
ится того, что делает.
Ты же, беде вопреки, не сдавайся и шествуй смелее,
Шествуй, доколе тебе позволит фортуна! 6
(19) Но ты не будешь шествовать смелее, если считаешь беды злом. Эту
мысль нужно вытравить из сердца, не то останется замедляющее натиск по-
дозренье, и ты натолкнешься на то, на что нужно бы напасть с ходу.
Наши хотят представить уловку Зенона истинной, а вторую, ей противо-
положную, обманчивой и лживой. Я не проверяю их ни законами диалектики,
ни хитросплетеньями дряхлых ухищрений, но считаю, что неприемлем весь
этот род вопросов, когда спрошенный полагает, что его запутали, и, вы-
нужденный соглашаться, отвечает одно, а думает другое. Во имя истины
нужно действовать проще, против страха - мужественней.
(20) Я предпочел бы все, что они накрутили, распутать и разъяснить,
чтобы не навязывать сужденье, а убеждать. Войско, построенное для боя,
идущее на смерть за жен и детей, - как его ободрить? Вот тебе Фабии7,
род, взявший в свои руки войну всего государства. Вот тебе лаконяне, за-
севшие в самой теснине Фермопил: они не надеются ни победить, ни вер-
нуться, это место и будет им могилой. (21) Как ободрить их, чтобы они
телами загородили дорогу лавине, обрушившейся на весь народ, и ушли из
жизни, но не со своего места? Неужто сказать им: "Зло не может быть
славным; смерть бывает славной, значит, смерть не есть зло"? Вот убеди-
тельная речь! Кто после нее поколеблется броситься на вражеские клинки и
умереть стоя? А Леонид - как храбро обратился он к воинам! "Давайте-ка
завтракать, соратники: ведь ужинать мы будем в преисподней!" - вот что
он сказал. И ни у кого кусок не выпал из рук, не завяз в зубах, не заст-
рял в горле; все обещали быть и за завтраком, и за ужином. (22) А тот
римский вождь8, который, посылая солдат пробиться сквозь огромное вра-
жеское войско и захватить некое место, сказал им: "Дойти туда, соратни-
ки, необходимо, а вернуться оттуда необходимости нет". Видишь, как прос-
та и повелительна добродетель!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
склонить голову под меч. Но не угодно ли тебе говорить серьезнее и не
смешить идущего на смерть? Не легко сказать, кто глупее - тот ли, кто
верит, будто такой уловкой погасил страх смерти, или тот, кто пытается
ее распутать, словно это не чистое празднословие. (10) Ведь сам Зенон
предложил противоположную уловку, основанную на том, что смерть мы при-
числяем к вещам безразличным (греки их называют ййьасвоэа). "Безразлич-
ное, - говорит он, - не бывает славным, смерть бывает славной, значит,
смерть не безразлична". Видишь, к чему украдкой ведет эта уловка. Не
смерть бывает славной, а мужественная смерть. Когда ты говоришь: "без-
различное не бывает славным", я соглашусь с тобой в том смысле, что
славным бывает только связанное с безразличным. Я утверждаю, что безраз-
личное (то есть ни хорошее, ни плохое) - это и недуг, и боль, и бед-
ность, и ссылка, и смерть. (11) Само по себе все это славным не бывает,
но и без этого нет ничего славного: хвалят не бедность, а того, кого она
не покорила, не согнула, хвалят не ссылку, а того, кто, отправляясь в
ссылку, не горевал3, хвалят не боль, а того, кого боль ни к чему не при-
нудила; никто не хвалит смерть - хвалят того, у кого смерть отняла душу,
так и не взволновав ее. (12) Все это само по себе не может быть ни чест-
ным, ни славным; но к чему приблизилась и прикоснулась добродетель, то
она делает и честным, и славным. Эти вещи стоят как бы посредине, и все
дело в том, что приложит к ним руку - злонравие или добродетель. Смерть,
у Катона славная, у Брута4 становится жалкой и постыдной. Ведь это тот
Брут, который перед смертью искал отсрочек, вышел, чтобы облегчить жи-
вот, а когда его позвали и велели склонить голову под меч, сказал: "Сде-
лаю это, клянусь жизнью!" - Какое безумие - бежать, когда отступать уже
некуда! "Сделаю это, клянусь жизнью!" Чуть было не прибавил: "жизнью хо-
тя бы и под Антонием". Право, он заслужил, чтобы его предали жизни!
(13) Но, как я сказал вначале, ты видишь, что сама смерть - не добро
и не зло: Катону она послужила к чести, Бруту - к позору. Любая вещь,
пусть в ней нет ничего прекрасного, становится прекрасной вкупе с добро-
детелью. Мы говорим: спальня светлая; но она же ночью становится темной;
день наполняет ее светом, ночь его отнимает. (14) Так и всему, что мы
называем "безразличным" и "стоящим посредине": богатствам, могуществу,
красоте, почестям, царской власти, и наоборот - смерти, ссылке, нездо-
ровью, страданиям, и всему, чего мы больше или меньше боимся, дает имя
добра или зла злонравие либо добродетель. Кусок железа сам по себе не
горяч и не холоден, но в кузнечной печи он раскаляется, в воде остывает.
Смерть становится честной благодаря тому, что честно само по себе: доб-
родетели и душе, презирающей все внешнее.
(15) Но и то, Луцилий, что мы называем "средним", не одинаково: ведь
смерть не так безразлична, как то, четное или нечетное число волос рас-
тет на голове. Смерть - не зло, но имеет обличье зла. Есть в нас любовь
к себе, и врожденная воля к самосохранению, и неприятие уничтоженья; по-
тому и кажется, что смерть лишает нас многих благ и уводит от всего, к
чему мы привыкли. И вот чем еще отпугивает нас смерть: здешнее нам из-
вестно, а каково то, к чему все перейдут, мы не знаем и страшимся неве-
домого. И страх перед мраком, в который, как люди верят, погрузит нас
смерть, естествен. (16) Так что даже если смерть и принадлежит к вещам
безразличным, пренебречь ею не так легко: нужно закалять дух долгими уп-
ражнениями, чтобы вынести ее вид и приход. Презирать смерть больше долж-
но, чем принято: слишком много насчет нее суеверий, слишком много даро-
витых людей состязалось, как бы пуще ее обесславить; изобразили и преис-
поднюю темницу, и край, угнетаемый вечным мраком, и огромного
пса, что Орк охраняет, -
Лежа на груде костей, обглоданных в гроте кровавом,
Вечно лаем своим он бескровные тени пугает,8
А если ты даже и убедишься, что все это сказка и усопших ничего не
ждет из того, что внушало им ужас, - подкрадывается новая боязнь: ведь
одинаково страшно и быть в преисподней, и не быть нигде. (17) Так разве
мужественно пойти на смерть наперекор всему, что внушено нам давним
убеждением, не есть один из самых славных и великих подвигов человечес-
кого духа? Ему никогда бы не подняться к добродетели, если бы он считал
смерть злом; он поднимется, если сочтет ее безразличной. Природа не до-
пускает, чтобы кто-нибудь отважно шел на то, что считает злом; всякий
будет медлить и мешкать, а сделанное поневоле, с желаньем увильнуть не
бывает славным. Добродетель ничего не делает по необходимости. (18) И
еще одно: не бывает честным то, что делается не от всей души, чему она
хоть отчасти противится. А где идут на плохое, либо из боязни худшего,
либо в надежде на хорошее, ради которого стоит однажды терпеливо прогло-
тить плохое, там сужденья человека раздваиваются: одно велит выполнить
задуманное, другое тянет назад, прочь от подозрительного и опасного де-
ла. Так и разрывается человек в разные стороны. Но слава при этом поги-
бает. Добродетель выполняет все, что решила, без разлада в душе и не бо-
ится того, что делает.
Ты же, беде вопреки, не сдавайся и шествуй смелее,
Шествуй, доколе тебе позволит фортуна! 6
(19) Но ты не будешь шествовать смелее, если считаешь беды злом. Эту
мысль нужно вытравить из сердца, не то останется замедляющее натиск по-
дозренье, и ты натолкнешься на то, на что нужно бы напасть с ходу.
Наши хотят представить уловку Зенона истинной, а вторую, ей противо-
положную, обманчивой и лживой. Я не проверяю их ни законами диалектики,
ни хитросплетеньями дряхлых ухищрений, но считаю, что неприемлем весь
этот род вопросов, когда спрошенный полагает, что его запутали, и, вы-
нужденный соглашаться, отвечает одно, а думает другое. Во имя истины
нужно действовать проще, против страха - мужественней.
(20) Я предпочел бы все, что они накрутили, распутать и разъяснить,
чтобы не навязывать сужденье, а убеждать. Войско, построенное для боя,
идущее на смерть за жен и детей, - как его ободрить? Вот тебе Фабии7,
род, взявший в свои руки войну всего государства. Вот тебе лаконяне, за-
севшие в самой теснине Фермопил: они не надеются ни победить, ни вер-
нуться, это место и будет им могилой. (21) Как ободрить их, чтобы они
телами загородили дорогу лавине, обрушившейся на весь народ, и ушли из
жизни, но не со своего места? Неужто сказать им: "Зло не может быть
славным; смерть бывает славной, значит, смерть не есть зло"? Вот убеди-
тельная речь! Кто после нее поколеблется броситься на вражеские клинки и
умереть стоя? А Леонид - как храбро обратился он к воинам! "Давайте-ка
завтракать, соратники: ведь ужинать мы будем в преисподней!" - вот что
он сказал. И ни у кого кусок не выпал из рук, не завяз в зубах, не заст-
рял в горле; все обещали быть и за завтраком, и за ужином. (22) А тот
римский вождь8, который, посылая солдат пробиться сквозь огромное вра-
жеское войско и захватить некое место, сказал им: "Дойти туда, соратни-
ки, необходимо, а вернуться оттуда необходимости нет". Видишь, как прос-
та и повелительна добродетель!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154