а когда подсечены колени, мы не только теряем проворство, но и делаемся
бессильны. Другое дело - все то, что перечислено раньше: тут нам такая
опасность не грозит. Почему? Если я потеряю благородного друга, мне не
придется взамен страдать от коварства; если я похороню добрых детей, их
места не займут бесчестные. (24) И потом - теряем мы не друзей, не де-
тей, но их тела. Человек добра погибает не иначе, как ставши дурным; а
этого не допускает природа, потому что и добродетель, и всякое ее творе-
ние не знают порчи. И еще, пусть погибли друзья, погибли любимые дети, в
которых исполнились молитвы отца, - есть нечто, способное заполнить пус-
тоту утраты. - Ты спросишь, что это? - То самое, что сделало их достой-
ными: добродетель. (25) Она не допускает ни пяди пустоты, занимает всю
душу, не дает тосковать; ее одной нам довольно, ибо она - суть и начало
всех благ. Задерживают ли проточную воду, утекает ли она - разве это
важно, если цел ее источник? Ведь если один потерял детей, другой нет,
ты не скажешь, будто в жизни второго больше справедливости или больше
порядка, больше разумности, больше честности - словом, будто она лучше?
Мы не становимся мудрее оттого, что друзей у нас множество, или глупее
оттого, что их теряем; а значит, не становимся ни блаженнее, ни несчаст-
нее. Покуда цела добродетель, ты не почувствуешь никакой утраты.
- (26) "Что же, разве не блаженнее окруженный толпою друзей и детей?"
- Чем он блаженнее? Ведь высшее благо не знает ни ущерба, ни прироста;
оно всегда в одних пределах, как бы ни вела себя фортуна. Отпущена ли
человеку долгая старость или он скончается, не дожив до старости, - хоть
век будет различен, мера высшего блага не изменится. (27) Начертишь ли
ты больший или меньший круг, - это скажется лишь на его площади, а не на
его форме; и пусть один круг останется надолго, другой ты, едва очертив
на песке, тут же сотрешь - форма обоих будет одна. Все, что правильно,
оценивается не по величине, не по числу, не по времени; его нельзя ни
расширить, ни сжать. Сокращай как хочешь честно прожитую жизнь, сведи ее
от столетия к одному дню - она не станет менее честной. (28) Иногда доб-
родетель распространяется вширь, - пра вит царствами, городами, провин-
циями, законодательствует, щедра на услуги детям и близким; иногда стес-
нена узкими пределами бедности, изгнанья, одиночества; но она не стано-
вится меньше, сведенная с вершин в частную жизнь, из царских чертогов -
в низкую хижину, (29) лишенная обширных прав в государстве и запертая в
одном доме, в тесном углу. Она не теряет величия, когда уходит в себя,
отовсюду изгнанная, потому что вопреки всему велик и несгибаем ее дух,
совершенна мудрость, непреклонна справедливость. А значит, не теряет она
и блаженства, которое все заключено в одной только душе, и остается ог-
ромным, непоколебимым и безмятежным, чего нельзя достичь без знания всех
дел божеских и человеческих.
(30) А теперь о том, что, как было сказано, хотел бы ответить я. Муд-
рого не удручает утрата детей или друзей: он с тем же спокойствием пере-
носит их смерть, с каким ждет своей, и как своей смерти он не боится,
так о смерти близких не горюет. Добродетель сильна последовательностью:
все ее дела согласны и созвучны с нею, но это созвучие гибнет, если
дух,. которому надлежит быть высоким, угнетен тоской или скорбью. Всякий
трепет и тревога, и леность в любом деянии несовместимы с честностью.
Ибо честность спокойна и неустрашима, она всегда налегке, всегда нагото-
ве. - (31) "Что же, мудрецу не знакомо даже подобие волнения? Не поблед-
неет он, не изменится в лице, не похолодеют у него руки? Не почувствует
он ничего из того, что происходит с нами не по велению души, а безотчет-
но, под внезапным действием самой природы?" - Почувствует, конечно. Но
останется при своем убеждении, что все это - еще не зло и здоровому духу
ради этого поникать не пристало. Все, что нужно сделать, он сделает сме-
ло и быстро. (32) Кто не согласится, что это свойства глупцов - делать
всякое дело вяло и неохотно, посылать тело в один конец, душу - в другой
и рваться во все стороны сразу? Чем глупость кичится, за что любуется
собою, за то как раз ее и презирают; и даже то, чем хвалится, она делает
неохотно. А если она боится какого-нибудь несчастья, то в ожидании его
страдает так, словно оно уже пришло, и боязнь приносит ей все муки, ко-
торых она страшится. (33) Как у слабых здоровьем недугу предшествуют не-
кие признаки - вялость всех мышц" и беспричинная усталость, и зевота, и
пробегающий по телу озноб, - так и слабый дух содрогается задолго до то-
го, как обрушатся несчастья: он предвосхищает их и падает раньше време-
ни. Но есть ли что безумнее, чем мучиться от страха перед будущим и
вместо того, чтобы сохранить силы для пытки, призывать и приближать к
себе те беды, (34) которые, если уж нельзя их прогнать, лучше оттянуть?
Ты хочешь убедиться, что никто не должен страдать от предстоящего? Пусть
кто-нибудь услышит, что через пятьдесят лет его ждет мучительная казнь,
- ведь он и не взволнуется, если не перескочит через весь этот промежу-
ток и сам себя не потопит в том горе, которое будет век спустя. То же
самое, когда души, которые наслаждаются своей болезнью и сами ищут пово-
дов для скорби, печалятся из-за того, что давно прошло и забыто. Что ми-
нуло, что настанет, этого сейчас нет, и мы ни того, ни другого не
чувствуем. А больно только тогда, когда чувствуешь. Будь здоров.
Письмо LXXV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты пеняешь мне за то, что письма мои не так тщательно написаны.
Но кто же говорит тщательно, кроме тех, кто хочет говорить напыщенно?
Какой была бы моя речь, если бы мы вместе сидели или гуляли, - такими же
необработанными и непринужденными пусть будут и мои письма, в которых я
не хочу никакой изысканности, никакой нарочитости. (2) Будь это возмож-
но, я предпочел бы без слов прямо показать тебе все, что я чувствую. Да-
же и споря, я бы не топал ногою, не указывал бы рукой, не повышал бы го-
лоса, - все это я бы оставил ораторам, довольствуясь тем, что донес бы
до тебя свои чувства, не приукрасив их и не унизив. (3) Одно только я
хочу тебе доказать: что я говорю, то и чувствую, и не только чувствую,
но и люблю. Детей целуют иначе, чем любовницу; но и в такой ласке, чис-
той и скромной, ясно видно чувство.
Нет, я, право же, не хочу, чтобы сказанное о таких важных вещах было
постным и сухим; философия не отвергает дарованья, не нужно только слиш-
ком уж трудиться над словом. (4) Пусть будет нашей высшей целью одно:
говорить, как чувствуем, и жить, как говорим. Тот исполнил свое обеща-
ние, кто одинаков, слушаешь ли ты его, или смотришь. (5) Мы увидим, ка-
ков он, велик ли он, если только он един. Пусть наши слова приносят не
удовольствие, а пользу. А если украшения красноречия даются без хлопот,
если они под рукой и стоят немного, - пусть будут и они, но лишь со-
путствуя вещам более прекрасным. Пусть красноречие прежде показывает их,
чем себя. Все прочие науки совершенствуют дарованье, здесь же дело идет
о душе. (6) Больной ищет не того врача, что красно говорит '. А кто
встретит такого, что и лечить умеет, и изящно рассуждает о необходимых
средствах лечения, тот, конечно, будет доволен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154