Будь здоров.
Письмо LXXII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) То, о чем ты меня спрашиваешь, было ясно мне само собою, когда я
это дело изучал. Но давно уже я не упражнял память, и она с трудом меня
слушается. Со мной, я чувствую, случилось то же, что бывает с книгами,
слипшимися от долгого лежания; надо расправить душу и время от времени
перетряхивать то, что в ней накопилось, чтобы оно было наготове в любой
миг, когда потребуется. Так что покуда я отложу ответ: на него нужно
потратить много труда и стараний. Я возьмусь за это дело, когда у меня
будет надежда посидеть подольше на месте. (2) Есть вещи, о ко" торых
можно писать и в двуколке; а есть такие, что требуют ложа, досуга, уеди-
ненья. И все-таки даже в те дни, когда ты завален делами, нужно чем-то
заниматься - и заниматься весь день. Ведь не бывает так, чтобы не возни-
кали все новые дела, - мы сами сеем их, так что из одного вырастает нес-
колько, а потом сами же даем себе отсрочку. - "Когда я закончу то-то,
тогда налягу всеми силами; когда улажу эту неприятность, тогда и предам-
ся ученым занятиям". - (3) Нет, философии нельзя отдавать один лишь до-
суг - надо всем пренебречь ради усердия к ней, для которой никакого вре-
мени не хватит, хотя бы наша жизнь и продлилась до крайнего срока, отпу-
щенного людям. Бросишь ли ты философию на время или насовсем - разницы
нет: она не останется там, где ты прервал занятия, - нет, как распрямля-
ется сжатое силой, так возвращается к самому началу все, что не движется
непрерывно вперед. Нужно сопротивляться делам и не распределять их, а
устранять. Не бывает времени, неподходящего для спасительных занятий, -
хотя многие оставляют их из-за тех дел, ради которых и нужны занятия. -
(4) "Но случается, что-нибудь и мешает". - Мешает, да не тому, чья душа
при любых хлопотах радостна и окрылена. Веселье не достигших совер-
шенства прерывается, радость мудреца постоянна, ее не прервет никакая
причина, никакая судьба. Мудрый всегда и везде спокоен. Ведь он от чужо-
го не зависит и не ждет милости ни от фортуны, ни от людей. Счастье у
него как дома: будь это счастье в его душе пришлым, оно бы и ушло отту-
да, но ведь оно в ней и родилось. (5) Иногда подступает извне нечто, на-
поминающее о неминуемой смерти, - но лишь слегка задевает поверхность
кожи. Какая-нибудь неприятность, повторяю, обдаст его своим дыханьем, -
но величайшее его благо непоколебимо. Итак, все неприятное остается вов-
не: так порой на здоровом, крепком теле вскакивают прыщи или язвочки, но
внутри нет никакой болезни. (6) Между достигшим мудрости и идущим к ней
та же, повторяю, разница, что между здоровым и оправляю щимся от долгой
и тяжелой болезни, у которого нет еще здоровья, а есть облегчение неду-
га. Не будет он внимателен - наступит ухудшение, и все начнется сначала.
А мудрец не может ни заболеть снова, ни занемочь тяжелее. Телу здоровье
дается на время, врач, если и вернет его, то не навсегда, и часто врача
зовут к тому же, к кому приглашали прежде. А душа излечивается раз нав-
сегда. (7) Я скажу тебе, как распознать здорового: он доволен собою, до-
веряет себе, знает, что для блаженной жизни ничего не дают ни все молит-
вы смертных, ни те благодеяния, которые оказывают, которых добиваются.
Ведь все, к чему можно прибавить, несовершенно, от чего можно отнять, не
вечно; а кому нужна вечная радость, тот пусть радуется только своему.
Все, на что зарится толпа, притекает и утекает; фортуна ничего не дает
во владение, но и преходящие ее дары приятны лишь тогда, когда разум их
приправит и смешает: ведь это он умеет придавать вкус даже тем внешним
благам, которые невкусно поглощать с жадностью.
(8) Аттал часто приводил такое сравнение: "Видел ты когда-нибудь, как
собаки ловят на лету кусок хлеба или мяса, брошенный хозяином? А что
поймает, она сразу заглатывает целиком и снова разевает пасть в надежде
на будущее. Так же и мы: если фортуна что и бросит нам, насторожившимся
в ожиданье, - мы и то проглатываем без всякого удовольствия и снова сто-
им, навострив уши и готовые схватить". С мудрым такого не бывает: он
всегда сыт. А если ему и попадется что-нибудь, он берет спокойно и отк-
ладывает в сторону. Он наслаждается величайшей, постоянной и незаемной
радостью. (9) А если кто и полон доброй воли, и сделал успехи, но еще
далеко не дошел до вершины, тот попеременно то возносится, то падает ду-
хом, то поднимается к небесам, то стелется по земле. Тяжело нагруженные
и неопытные падают бесконечно, летят, словно в беспредельную пустоту
Эпикурова хаоса. (10) Но есть и третий род людей: они уже совсем подошли
к мудрости, и хотя не достигли ее, но она у них перед глазами, до нее
рукой подать. Такие уже не будут поколеблены, не отойдут вспять: они
хоть и не на суше, но уже в гавани.
(11) Вот и выходит: если так велика разница между взошедшими к верши-
не и оставшимися внизу, если даже достигшие середины не только получают
плоды, но и рискуют скатиться вниз 1, то мы не должны давать простор де-
лам. И нельзя допускать их к себе: стоит войти одному - и оно приведет
на свое место сотню других. Поставим же им преграду в самом истоке! Луч-
ше пусть не начинаются, чем прекратятся. Будь здоров.
Письмо LXXIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) По-моему, ошибаются те, кто полагает, будто верные приверженцы
философии из непокорности и упрямства презирают должностных лиц и царей,
словом, всех, кто управляет общественными делами. Наоборот, ни кто не
чувствует к ним такой благодарности, и недаром: никто не получает от них
больше тех, кому они дают покой и досуг. (2) Поэтому люди, чья высокая
цель - жить праведно - недостижима без общего спокойствия в государстве,
непременно будут чтить как отца подателя этого блага - куда больше, чем
те не знающие покоя в гуще дел, которые многим обязаны правителю, но во
многом его и винят, и чью жадность, возрастающую по мере насыщения, не
утолит никакая щедрость. Кто думает, как бы получить, забывает о полу-
ченном, и самый гнусный порок жадных - неблагодарность. (3) К тому же
любой из причастных к делам государства смотрит не на то, скольких сам
побеждает, а на тех, кто может его победить; для этих не так радостно
видеть многих у себя за спиной, как горько глядеть хоть на одного, бегу-
щего впереди. Это общий порок честолюбцев: они не оглядываются. И не
только честолюбие не знает покоя, но и вообще алчность: всякий конец для
нее - лишь начало. (4) А человек чистосердечный и порядочный, который
покинул курию и форум и отошел от государственных дел ради дел более
важных, любит тех, чья охрана дает ему такую возможность, и только он
один безвозмездно свидетельствует им свою благодарность за великую услу-
гу, оказанную неведомо для них самих. И те, под чьей защитой занимается
он благородными искусствами, чтимы и уважаемы им не меньше, чем настав-
ники, чьим благодеянием мог он выйти из тупика. - (5) "Но ведь и других
царь защищает своей силой". - Кто с этим спорит? Но как из всех, кому на
пользу морская тишь, больше всего считает себя обязанным Нептуну тот,
кто больше вез и чей товар ценней, как ревностней исполняет обет купец,
чем путешественник, а из купцов щедрее благодарность того, кто вез иду-
щие на вес золота благовония и пурпур, нежели того, чьи товары стоят не
дороже корабельного балласта, - так и благодеянье мирной жизни, оказан-
ное всем, глубже чувствует муж, который пользуется ею во благо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Письмо LXXII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) То, о чем ты меня спрашиваешь, было ясно мне само собою, когда я
это дело изучал. Но давно уже я не упражнял память, и она с трудом меня
слушается. Со мной, я чувствую, случилось то же, что бывает с книгами,
слипшимися от долгого лежания; надо расправить душу и время от времени
перетряхивать то, что в ней накопилось, чтобы оно было наготове в любой
миг, когда потребуется. Так что покуда я отложу ответ: на него нужно
потратить много труда и стараний. Я возьмусь за это дело, когда у меня
будет надежда посидеть подольше на месте. (2) Есть вещи, о ко" торых
можно писать и в двуколке; а есть такие, что требуют ложа, досуга, уеди-
ненья. И все-таки даже в те дни, когда ты завален делами, нужно чем-то
заниматься - и заниматься весь день. Ведь не бывает так, чтобы не возни-
кали все новые дела, - мы сами сеем их, так что из одного вырастает нес-
колько, а потом сами же даем себе отсрочку. - "Когда я закончу то-то,
тогда налягу всеми силами; когда улажу эту неприятность, тогда и предам-
ся ученым занятиям". - (3) Нет, философии нельзя отдавать один лишь до-
суг - надо всем пренебречь ради усердия к ней, для которой никакого вре-
мени не хватит, хотя бы наша жизнь и продлилась до крайнего срока, отпу-
щенного людям. Бросишь ли ты философию на время или насовсем - разницы
нет: она не останется там, где ты прервал занятия, - нет, как распрямля-
ется сжатое силой, так возвращается к самому началу все, что не движется
непрерывно вперед. Нужно сопротивляться делам и не распределять их, а
устранять. Не бывает времени, неподходящего для спасительных занятий, -
хотя многие оставляют их из-за тех дел, ради которых и нужны занятия. -
(4) "Но случается, что-нибудь и мешает". - Мешает, да не тому, чья душа
при любых хлопотах радостна и окрылена. Веселье не достигших совер-
шенства прерывается, радость мудреца постоянна, ее не прервет никакая
причина, никакая судьба. Мудрый всегда и везде спокоен. Ведь он от чужо-
го не зависит и не ждет милости ни от фортуны, ни от людей. Счастье у
него как дома: будь это счастье в его душе пришлым, оно бы и ушло отту-
да, но ведь оно в ней и родилось. (5) Иногда подступает извне нечто, на-
поминающее о неминуемой смерти, - но лишь слегка задевает поверхность
кожи. Какая-нибудь неприятность, повторяю, обдаст его своим дыханьем, -
но величайшее его благо непоколебимо. Итак, все неприятное остается вов-
не: так порой на здоровом, крепком теле вскакивают прыщи или язвочки, но
внутри нет никакой болезни. (6) Между достигшим мудрости и идущим к ней
та же, повторяю, разница, что между здоровым и оправляю щимся от долгой
и тяжелой болезни, у которого нет еще здоровья, а есть облегчение неду-
га. Не будет он внимателен - наступит ухудшение, и все начнется сначала.
А мудрец не может ни заболеть снова, ни занемочь тяжелее. Телу здоровье
дается на время, врач, если и вернет его, то не навсегда, и часто врача
зовут к тому же, к кому приглашали прежде. А душа излечивается раз нав-
сегда. (7) Я скажу тебе, как распознать здорового: он доволен собою, до-
веряет себе, знает, что для блаженной жизни ничего не дают ни все молит-
вы смертных, ни те благодеяния, которые оказывают, которых добиваются.
Ведь все, к чему можно прибавить, несовершенно, от чего можно отнять, не
вечно; а кому нужна вечная радость, тот пусть радуется только своему.
Все, на что зарится толпа, притекает и утекает; фортуна ничего не дает
во владение, но и преходящие ее дары приятны лишь тогда, когда разум их
приправит и смешает: ведь это он умеет придавать вкус даже тем внешним
благам, которые невкусно поглощать с жадностью.
(8) Аттал часто приводил такое сравнение: "Видел ты когда-нибудь, как
собаки ловят на лету кусок хлеба или мяса, брошенный хозяином? А что
поймает, она сразу заглатывает целиком и снова разевает пасть в надежде
на будущее. Так же и мы: если фортуна что и бросит нам, насторожившимся
в ожиданье, - мы и то проглатываем без всякого удовольствия и снова сто-
им, навострив уши и готовые схватить". С мудрым такого не бывает: он
всегда сыт. А если ему и попадется что-нибудь, он берет спокойно и отк-
ладывает в сторону. Он наслаждается величайшей, постоянной и незаемной
радостью. (9) А если кто и полон доброй воли, и сделал успехи, но еще
далеко не дошел до вершины, тот попеременно то возносится, то падает ду-
хом, то поднимается к небесам, то стелется по земле. Тяжело нагруженные
и неопытные падают бесконечно, летят, словно в беспредельную пустоту
Эпикурова хаоса. (10) Но есть и третий род людей: они уже совсем подошли
к мудрости, и хотя не достигли ее, но она у них перед глазами, до нее
рукой подать. Такие уже не будут поколеблены, не отойдут вспять: они
хоть и не на суше, но уже в гавани.
(11) Вот и выходит: если так велика разница между взошедшими к верши-
не и оставшимися внизу, если даже достигшие середины не только получают
плоды, но и рискуют скатиться вниз 1, то мы не должны давать простор де-
лам. И нельзя допускать их к себе: стоит войти одному - и оно приведет
на свое место сотню других. Поставим же им преграду в самом истоке! Луч-
ше пусть не начинаются, чем прекратятся. Будь здоров.
Письмо LXXIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) По-моему, ошибаются те, кто полагает, будто верные приверженцы
философии из непокорности и упрямства презирают должностных лиц и царей,
словом, всех, кто управляет общественными делами. Наоборот, ни кто не
чувствует к ним такой благодарности, и недаром: никто не получает от них
больше тех, кому они дают покой и досуг. (2) Поэтому люди, чья высокая
цель - жить праведно - недостижима без общего спокойствия в государстве,
непременно будут чтить как отца подателя этого блага - куда больше, чем
те не знающие покоя в гуще дел, которые многим обязаны правителю, но во
многом его и винят, и чью жадность, возрастающую по мере насыщения, не
утолит никакая щедрость. Кто думает, как бы получить, забывает о полу-
ченном, и самый гнусный порок жадных - неблагодарность. (3) К тому же
любой из причастных к делам государства смотрит не на то, скольких сам
побеждает, а на тех, кто может его победить; для этих не так радостно
видеть многих у себя за спиной, как горько глядеть хоть на одного, бегу-
щего впереди. Это общий порок честолюбцев: они не оглядываются. И не
только честолюбие не знает покоя, но и вообще алчность: всякий конец для
нее - лишь начало. (4) А человек чистосердечный и порядочный, который
покинул курию и форум и отошел от государственных дел ради дел более
важных, любит тех, чья охрана дает ему такую возможность, и только он
один безвозмездно свидетельствует им свою благодарность за великую услу-
гу, оказанную неведомо для них самих. И те, под чьей защитой занимается
он благородными искусствами, чтимы и уважаемы им не меньше, чем настав-
ники, чьим благодеянием мог он выйти из тупика. - (5) "Но ведь и других
царь защищает своей силой". - Кто с этим спорит? Но как из всех, кому на
пользу морская тишь, больше всего считает себя обязанным Нептуну тот,
кто больше вез и чей товар ценней, как ревностней исполняет обет купец,
чем путешественник, а из купцов щедрее благодарность того, кто вез иду-
щие на вес золота благовония и пурпур, нежели того, чьи товары стоят не
дороже корабельного балласта, - так и благодеянье мирной жизни, оказан-
ное всем, глубже чувствует муж, который пользуется ею во благо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154