Тебя радует наведенный
с великим искусством лоск, - а между тем, клянусь, все эти с трудом до-
бытые и разнообразно приготовленные яства, едва попав в утробу, превра-
тятся в одинаковую мерзость. Хочешь научиться, как презирать чревоуго-
дие? Взгляни, чем всё выходит!
(14) Я помню, как Аттал к вящему восхищению всех говорил: "Долгое
время меня ослепляло богатство; я цепенел всякий раз, как видел там или
здесь его блеск, и думал, что и скрытое от глаз подобно выставляемому на
обозренье. Но однажды на пышном празднестве я увидел все богатства сто-
лицы, всё чеканное золото и серебро, и еще многое, что дороже золота и
серебра, и одежды изысканных цветов, привезенные не только из-за нашей
границы, но и из-за рубежей наших врагов. Тут были толпы мальчиков,
прекрасных и убранством и наружностью, там - толпы женщин, словом, все,
что выставила всевластная фортуна, обозревающая свои владения. (15) И я
сказал себе: что это, как не разжигание и без того не знающих покоя че-
ловеческих вожделений? К чему это бахвальство своими деньгами? Мы собра-
лись здесь учиться жадности. А я, клянусь, унесу отсюда меньше вожделе-
ний, чем принес сюда. Я презираю теперь богатства не потому, что они не
нужны, а потому, что они ничтожны. (16) Ты видел, вся эта череда, хотя
шла медленно и не густо, прошла за два-три часа? Так неужто нас на всю
жизнь займет то, что не могло занять и целого дня? И еще одно прибави-
лось: мне показалось, что богатства так же не нужны владельцам, как и
зрителям. (17) С тех пор всякий раз, когда что-нибудь такое поразит мой
взгляд, когда попадется на глаза блистательный дом, отряд лощеных рабов,
носилки на плечах красавцев-слуг, я говорю себе: "Чему ты удивляешься?
Перед чем цепенеешь? Все это - одно бахвальство! Такими вещами не владе-
ют - их выставляют напоказ, а покуда ими любуются, они исчезают. (18)
Обратись-ка лучше к подлинным богатствам, научись довольствоваться малым
и с великим мужеством восклицай: у нас есть вода, есть мучная похлебка,
- значит, мы и с самим Юпитером потягаемся счастьем! Но прошу тебя: по-
тягаемся, даже если их не будет. Постыдно полагать все блаженство жизни
в золоте и серебре, но столь же постыдно - в воде и похлебке". - (19) "А
как же, если их не будет?" - Ты спрашиваешь, где лекарство от нужды? Го-
лод кладет конец голоду. А не то какая разница, велики или малы те вещи,
которые обращают тебя в рабство? Важно ли, насколько велико то, в чем
может отказать тебе фортуна? (20) Эта самая вода и похлебка зависит от
чужого произвола; а свободен не тот, с кем фортуна мало что может сде-
лать, но тот, с кем ничего. Да, это так; если ты хочешь потягаться с
Юпитером, который ничего не желает, - нужно самому ничего не желать". -
Всё это Аттал говорил нам, а природа говорит всем5. Если ты согласишься
часто об этом думать, то добьешься того, что станешь счастливым, а не
будешь казаться, то есть будешь казаться счастливым самому себе, а не
другим. Будь здоров.
Письмо CXI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты спросил меня, как назвать "софизмы" по-латыни. Многие пытались
дать им название, но ни одно не привилось; как видно, сам предмет для
нас был неприемлем и настолько неупотребителен, что противились даже его
имени. Мне самым подходящим кажется то, которое употреблял Цицерон: (2)
он называл их "изворотами"1, поскольку тот, кто им предался, только хит-
ро запутывает мелкие вопросы, ничего полезного для жизни не приобретая,
не став ни мужественней, ни воздержней, ни выше духом. Зато всякий, кто
занимается философией ради собственного исцеления, делается велик духом
и неодолим, преисполняется уверенности и кажется тем выше, чем ближе по-
дойдешь. (3) Что бывает с большими горами, чья высота плохо видна смот-
рящим издали, и только приблизившимся становится ясно, как вознеслись их
вершины, - то же самое, Луцилий, происходит и с подлинным философом, до-
казывающим свою подлинность делами, а не ухищрениями. Он стоит на возвы-
шении, всем видимый снизу вверх, и величье его - истинное. Он не обувает
высоких подметок и не ходит на цыпочках, наподобие тех, кто уловками
прибавляет себе росту, желая казаться выше, чем на самом деле. Он дово-
лен своим природным ростом. (4) Да и как ему быть недовольным, если он
дорос до того, что фортуне к нему не дотянуться? Значит, рост его выше
человеческого и при любых обстоятельствах остается одинаковым, будет ли
теченье жизни благоприятным или же она бурно понесется через пороги
трудностей. Такого постоянства не дадут хитрые извороты, о которых я
только что говорил. Душа забавляется ими, но без пользы для себя, и низ-
водит философию с ее высот в низину. (5) Я не стану запрещать тебе иног-
да ими заняться, - но только тогда, когда тебе захочется побездельни-
чать. В том-то и вся беда, что в них есть некая приятность, они держат в
плену душу, соблазненную видимостью тонкости, и не отпускают, хоть ее и
зовет неодолимая громада дел, хотя всей жизни едва хватает на то одно,
чтобы научиться презирать жизнь. - "А не управлять ею?" - спросишь ты. -
Это дело второе; ведь только тот, кто презрел ее, сумеет хорошо ею уп-
равлять. Будь здоров.
Письмо CXII
Сенека приветствует Луцилия!
(I) Клянусь тебе, я и хочу образовать твоего друга, как ты желаешь, и
решил сделать это, - да он слишком тверд, чтоб воспринимать, или вернее
- и это еще хуже - слишком мягок, чтобы воспринимать, и сломлен долго-
летними дурными привычками. Я хочу привести тебе пример из нашего ремес-
ла. (2) Не всякая лоза годна для прививки: та, что стара и изъедена, и
та, что не окрепла и гнется, либо не принимают привоя, либо его не пита-
ют, не дают срастись с собой, не перенимают его свойств и природы. Поэ-
тому мы и делаем обыкновенно надрез над землею, чтобы, если лоза не от-
ветит, попытать счастья вторично и сделать новую прививку под землею.
(3) Тот, кого ты в письме поручал мне, не имеет сил; он предавался
порокам и оттого подгнил и отвердел одновременно. Он не может ни при-
нять, ни вскормить привой разума. - "Но ведь он сам жаждет!" - Не верь!
Я не хочу сказать, что он тебе лжет; он сам воображает, будто жаждет.
Роскошь ему опротивела, однако он скоро снова с нею помирится. - (4) "Но
он говорит, что такая жизнь ему в тягость". - Не спорю; а кому она не в
тягость? Люди и любят, и ненавидят свою жизнь. Вынесем ему приговор тог-
да, когда он на деле докажет нам свою .ненависть к роскоши, а сейчас они
только в размолвке. Будь здоров.
Письмо CXIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты требуешь написать тебе, что я думаю о вопросе, так часто об-
суждаемом нашими: одушевленные ли существа - справедливость, мужество,
разумность и прочие добродетели. Такими тонкостями, Луцилий, мы только
одного и добьемся: всем покажется, будто мы заняты пустыми упражнениями
ума и от нечего делать предаемся бесполезным рассуждениям. Я поступлю,
как ты требуешь, и изложу мненье наших. Но признаюсь, сам я сужу об этом
иначе. Есть вещи, которые пристали только носящим сандалии да короткий
плащ '. Итак, вот что занимало древних, или вот чем занимались древние.
(2) Душа, бесспорно, одушевлена, поскольку и нас делает одушевленны-
ми, и все одушевленные существа получили от нее имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
с великим искусством лоск, - а между тем, клянусь, все эти с трудом до-
бытые и разнообразно приготовленные яства, едва попав в утробу, превра-
тятся в одинаковую мерзость. Хочешь научиться, как презирать чревоуго-
дие? Взгляни, чем всё выходит!
(14) Я помню, как Аттал к вящему восхищению всех говорил: "Долгое
время меня ослепляло богатство; я цепенел всякий раз, как видел там или
здесь его блеск, и думал, что и скрытое от глаз подобно выставляемому на
обозренье. Но однажды на пышном празднестве я увидел все богатства сто-
лицы, всё чеканное золото и серебро, и еще многое, что дороже золота и
серебра, и одежды изысканных цветов, привезенные не только из-за нашей
границы, но и из-за рубежей наших врагов. Тут были толпы мальчиков,
прекрасных и убранством и наружностью, там - толпы женщин, словом, все,
что выставила всевластная фортуна, обозревающая свои владения. (15) И я
сказал себе: что это, как не разжигание и без того не знающих покоя че-
ловеческих вожделений? К чему это бахвальство своими деньгами? Мы собра-
лись здесь учиться жадности. А я, клянусь, унесу отсюда меньше вожделе-
ний, чем принес сюда. Я презираю теперь богатства не потому, что они не
нужны, а потому, что они ничтожны. (16) Ты видел, вся эта череда, хотя
шла медленно и не густо, прошла за два-три часа? Так неужто нас на всю
жизнь займет то, что не могло занять и целого дня? И еще одно прибави-
лось: мне показалось, что богатства так же не нужны владельцам, как и
зрителям. (17) С тех пор всякий раз, когда что-нибудь такое поразит мой
взгляд, когда попадется на глаза блистательный дом, отряд лощеных рабов,
носилки на плечах красавцев-слуг, я говорю себе: "Чему ты удивляешься?
Перед чем цепенеешь? Все это - одно бахвальство! Такими вещами не владе-
ют - их выставляют напоказ, а покуда ими любуются, они исчезают. (18)
Обратись-ка лучше к подлинным богатствам, научись довольствоваться малым
и с великим мужеством восклицай: у нас есть вода, есть мучная похлебка,
- значит, мы и с самим Юпитером потягаемся счастьем! Но прошу тебя: по-
тягаемся, даже если их не будет. Постыдно полагать все блаженство жизни
в золоте и серебре, но столь же постыдно - в воде и похлебке". - (19) "А
как же, если их не будет?" - Ты спрашиваешь, где лекарство от нужды? Го-
лод кладет конец голоду. А не то какая разница, велики или малы те вещи,
которые обращают тебя в рабство? Важно ли, насколько велико то, в чем
может отказать тебе фортуна? (20) Эта самая вода и похлебка зависит от
чужого произвола; а свободен не тот, с кем фортуна мало что может сде-
лать, но тот, с кем ничего. Да, это так; если ты хочешь потягаться с
Юпитером, который ничего не желает, - нужно самому ничего не желать". -
Всё это Аттал говорил нам, а природа говорит всем5. Если ты согласишься
часто об этом думать, то добьешься того, что станешь счастливым, а не
будешь казаться, то есть будешь казаться счастливым самому себе, а не
другим. Будь здоров.
Письмо CXI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты спросил меня, как назвать "софизмы" по-латыни. Многие пытались
дать им название, но ни одно не привилось; как видно, сам предмет для
нас был неприемлем и настолько неупотребителен, что противились даже его
имени. Мне самым подходящим кажется то, которое употреблял Цицерон: (2)
он называл их "изворотами"1, поскольку тот, кто им предался, только хит-
ро запутывает мелкие вопросы, ничего полезного для жизни не приобретая,
не став ни мужественней, ни воздержней, ни выше духом. Зато всякий, кто
занимается философией ради собственного исцеления, делается велик духом
и неодолим, преисполняется уверенности и кажется тем выше, чем ближе по-
дойдешь. (3) Что бывает с большими горами, чья высота плохо видна смот-
рящим издали, и только приблизившимся становится ясно, как вознеслись их
вершины, - то же самое, Луцилий, происходит и с подлинным философом, до-
казывающим свою подлинность делами, а не ухищрениями. Он стоит на возвы-
шении, всем видимый снизу вверх, и величье его - истинное. Он не обувает
высоких подметок и не ходит на цыпочках, наподобие тех, кто уловками
прибавляет себе росту, желая казаться выше, чем на самом деле. Он дово-
лен своим природным ростом. (4) Да и как ему быть недовольным, если он
дорос до того, что фортуне к нему не дотянуться? Значит, рост его выше
человеческого и при любых обстоятельствах остается одинаковым, будет ли
теченье жизни благоприятным или же она бурно понесется через пороги
трудностей. Такого постоянства не дадут хитрые извороты, о которых я
только что говорил. Душа забавляется ими, но без пользы для себя, и низ-
водит философию с ее высот в низину. (5) Я не стану запрещать тебе иног-
да ими заняться, - но только тогда, когда тебе захочется побездельни-
чать. В том-то и вся беда, что в них есть некая приятность, они держат в
плену душу, соблазненную видимостью тонкости, и не отпускают, хоть ее и
зовет неодолимая громада дел, хотя всей жизни едва хватает на то одно,
чтобы научиться презирать жизнь. - "А не управлять ею?" - спросишь ты. -
Это дело второе; ведь только тот, кто презрел ее, сумеет хорошо ею уп-
равлять. Будь здоров.
Письмо CXII
Сенека приветствует Луцилия!
(I) Клянусь тебе, я и хочу образовать твоего друга, как ты желаешь, и
решил сделать это, - да он слишком тверд, чтоб воспринимать, или вернее
- и это еще хуже - слишком мягок, чтобы воспринимать, и сломлен долго-
летними дурными привычками. Я хочу привести тебе пример из нашего ремес-
ла. (2) Не всякая лоза годна для прививки: та, что стара и изъедена, и
та, что не окрепла и гнется, либо не принимают привоя, либо его не пита-
ют, не дают срастись с собой, не перенимают его свойств и природы. Поэ-
тому мы и делаем обыкновенно надрез над землею, чтобы, если лоза не от-
ветит, попытать счастья вторично и сделать новую прививку под землею.
(3) Тот, кого ты в письме поручал мне, не имеет сил; он предавался
порокам и оттого подгнил и отвердел одновременно. Он не может ни при-
нять, ни вскормить привой разума. - "Но ведь он сам жаждет!" - Не верь!
Я не хочу сказать, что он тебе лжет; он сам воображает, будто жаждет.
Роскошь ему опротивела, однако он скоро снова с нею помирится. - (4) "Но
он говорит, что такая жизнь ему в тягость". - Не спорю; а кому она не в
тягость? Люди и любят, и ненавидят свою жизнь. Вынесем ему приговор тог-
да, когда он на деле докажет нам свою .ненависть к роскоши, а сейчас они
только в размолвке. Будь здоров.
Письмо CXIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты требуешь написать тебе, что я думаю о вопросе, так часто об-
суждаемом нашими: одушевленные ли существа - справедливость, мужество,
разумность и прочие добродетели. Такими тонкостями, Луцилий, мы только
одного и добьемся: всем покажется, будто мы заняты пустыми упражнениями
ума и от нечего делать предаемся бесполезным рассуждениям. Я поступлю,
как ты требуешь, и изложу мненье наших. Но признаюсь, сам я сужу об этом
иначе. Есть вещи, которые пристали только носящим сандалии да короткий
плащ '. Итак, вот что занимало древних, или вот чем занимались древние.
(2) Душа, бесспорно, одушевлена, поскольку и нас делает одушевленны-
ми, и все одушевленные существа получили от нее имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154