(4) И все же я не напрасно сказал, что твое письмо доставило мне наслаж-
дение; ведь если невежда радуется и по какой-либо достойной причине, его
чувство, не подвластное ему самому и готовое перейти в нечто иное, я на-
зываю наслаждением, родившимся из ложного мнения о благе, не знающим ни
удержу, ни меры.
Но вернусь к тому, с чего я начал. Послушай, чем порадовало меня твое
письмо. Слова подчиняются тебе, речь не заносит тебя ввысь и не увлекает
дальше, чем ты был намерен. (5) Многих красота какого-нибудь полюбивше-
гося слова уводит к тому, о чем они писать не собирались; с тобою такого
не бывает: все у тебя сжато, все по делу. Ты говоришь столько, сколько
хочешь, и смысла в сказанном больше, чем слов. Это - признак чего-то
большого: души, в которой также нет ничего лишнего, ничего напыщенного.
(6) Нахожу я и переносные выражения, не настолько дерзкие3, чтобы нельзя
было на них отважиться. Нахожу и образы, которыми нам порой запрещают
пользоваться, полагая их дозволенными только поэтам, - запрещают те,
кто, по-моему, не читал никого из древних, не произносивших речей ради
рукоплесканий. У них, говоривших просто, старавшихся только разъяснить
дело, полным-полно иносказаний, которые кажутся мне необходимыми не по
той причине, по какой нужны они поэтам, но чтобы служить опорами нашей
слабости, чтобы ученика или слушателя ввести в суть дела.
(7) Вот я прилежно читаю Секстия4; философ великого ума, он писал
по-гречески, мыслил по-римски. Один образ у него меня взволновал. Там,
где врага можно ждать со всех сторон, войско идет квадратным строем, го-
товое к бою. Так же, говорит он, следует поступать и мудрецу: он должен
развернуть во все стороны строй своих добродетелей, чтобы оборона была
наготове, откуда бы ни возникла опасность, и караулы без малейшей сума-
тохи повиновались бы каждому знаку начальника. Мы видим, как в войсках,
если во главе их великий полководец, приказ вождя слышат сразу все отря-
ды, расставленные так, чтобы сигнал, поданный одним человеком, сразу
обошел и пехоту, и конницу; то же самое, говорит Секстий, еще нужнее
нам. (8) Ведь солдаты часто боятся врага без причины, и дорога, что ка-
жется самой опасной, оказывается самой надежной. Для глупости нигде нет
покоя: и сверху, и снизу подстерегает ее страх, все, что справа и слева,
повергает ее в трепет, опасности гонятся за ней и мчатся ей навстречу;
все ей ужасно, она ни к чему не готова и пугается даже подмоги. А мудрец
защищен от любого набега вниманьем: пусть нападает на него хоть бед-
ность, хоть горе, хоть бесславье, хоть боль - он не отступит, но смело
пойдет им навстречу и пройдет сквозь их строй. (9) Многое связывает нам
руки, многое нас ослабляет; мы давно погрязли в пороках, и отмыться не-
легко: ведь мы не только испачканы, но и заражены.
Чтобы нам не скакать от образа к образу, я разберусь в том, о чем
часто размышляю про себя: почему глупость держит нас так упорно? Во-пер-
вых, потому, что мы даем ей отпор робко и не пробиваемся изо всех сил к
здоровью; во-вторых, мы мало верим найденному мудрыми мужами, не воспри-
нимаем его с открытым сердцем и лишены в таком важном деле упорства.
(10) Как добыть довольно знаний для борьбы с пороками тому, кто учится
лишь в часы, не отданные порокам? Никто из нас не погрузился в глубину,
мы срывали только верхушки и, занятые, считали, что с избытком довольно
уделять философии самое ничтожное время. (11) А больше всего мешает то,
что мы слишком скоро начинаем нравиться самим себе. Стоит нам найти та-
ких, кто назовет нас людьми добра, разумными и праведными, - и мы согла-
шаемся с ними. Нам мало умеренных похвал: мы принимаем как должное все,
что приписывает нам бесстыдная лесть; мы киваем тем, кто утверждает,
будто мы лучше всех, мудрее всех, хотя и знаем их за лжецов. Мы так к
себе снисходительны, что хотим похвал за то, вопреки чему поступаем. Об-
рекающий на пытки слушает речи о своей кротости, грабящий чужое - о сво-
ей щедрости, предающийся пьянству и похоти - о своей воздержности. (12)
Александр, когда расхаживал уже по Индии, разоряя войной племена, о ко-
торых и соседи мало что знали, при осаде какого-то города объезжал сте-
ны, чтобы высмотреть слабые места, и при этом был ранен стрелой, однако
остался в седле и продолжал начатое. Потом, когда кровь остановилась,
сухая рана стала болеть сильней, а голень, свешивавшаяся с коня, посте-
пенно опухла, он вынужден был отступиться и сказал: "Все клянутся, будто
я сын Юпитера, но это рана всем разглашает, что я человек". (13) Будем и
мы поступать так же. Хотя лесть всех делает дураками, каждого в свою ме-
ру, скажем и мы: "Вы называете меня разумным, а я сам вижу, сколько бес-
полезных вещей желаю, как много вредного хочу; я не понимаю даже того,
что животным указывает насыщенье, - меры в еде и в питье, и не ведаю,
сколько могу вместить".
(14) Я научу тебя, как узнать, что ты еще не стал мудрым. Мудрец по-
лон радости, весел и непоколебимо безмятежен; он живет наравне с богами.
А теперь погляди на себя. Если ты не бываешь печален, если никакая на-
дежда не будоражит твою душу ожиданием будущего, если днем и ночью сос-
тоянье твоего духа, бодрого и довольного собою, одинаково и неизменно,
значит, ты достиг высшего блага, доступного человеку. Но если ты стре-
мишься отовсюду получать всяческие удовольствия, то знай, что тебе так
же далеко до мудрости, как до радости. Ты мечтаешь достичь их, но заб-
луждаешься, надеясь прийти к ним через богатство, через почести, словом,
ища радости среди сплошных тревог. К чему ты стремишься, словно к источ-
никам веселья и наслажденья, в том - причина страданий. (15) Я повторяю,
радость - цель для всех, но где отыскать великую и непреходящую радость,
люди не знают. Один ищет ее в пирушках и роскоши, другой - в честолюбии,
в толпящихся вокруг клиентах, третий - в любовницах, тот - в свободных
науках, тщеславно выставляемых напоказ, в словесности, ничего не исцеля-
ющей. Всех их разочаровывают обманчивые и недолгие услады, вроде опьяне-
ния, когда за веселое безумие на час платят долгим похмельем, как рукоп-
лесканья и крики восхищенной толпы, которые и покупаются, и искупаются
ценой больших тревог. (16) Так пойми же, что дается мудростью: неизмен-
ная радость. Душа мудреца - как надлунный мир, где всегда безоблачно.
Значит, есть ради чего стремиться к мудрости: ведь мудрец без радости не
бывает. А рождается такая радость лишь из сознания добродетелей. (17)
Радоваться может только мужественный, только справедливый, только уме-
ренный. - "Что же, - спросишь ты, - разве глупые и злые не радуются?" -
Не больше, чем львы, дорвавшись до добычи. Когда они изнурят себя вином
и блудом, когда ночь промчится в попойке, когда от насильственных нас-
лаждений, которые не способно вместить хилое тело, пойдут нарывы, тогда
несчастные воскликнут словами Вергилия:
Как последнюю ночь провели мы в радостях мнимых,
Знаешь ты сам.5
(18) Любители роскоши каждую ночь, - как будто она последняя, - про-
водят в мнимых радостях. А та радость, что достается богам и сопер никам
богов, не прерывается, не иссякает. Она бы иссякла, будь она заемной,
но, не будучи чужим подарком, она не подвластна и чужому произволу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154