Желания у нас в разладе с желаниями, замыслы - с
замыслами. (7) А как похожа лесть на дружбу! Она не только ей подражает,
но и побеждает ее, и обгоняет: ведь для нее-то и открыт благосклонный
слух, она-то и проникает в глубину сердца, приятная нам как раз тем, чем
вредит. Научи меня различать это сходство! Вкрадчивый враг подошел ко
мне под личиной друга, пороки подбираются к нам под именем добродетелей;
наглость прикрывается прозвищем смелости, лень зовется умеренностью,
трусливого принимают за осторожного. Здесь-то нам блуждать всего опас-
ней, - так отметь каждый предмет явным знаком. (8) Все равно спрошенный
о том, "есть ли у него рога", не будет так глуп, чтобы ощупать себе
лоб1, не будет так глуп и слабоумен, чтобы не знать правды, даже если ты
приведешь в доказательство свое хитрое умозаключенье. Это - обман безо-
бидный, как чашки и камешки фокусников, где само надувательство достав-
ляет удовольствие: сделай так, чтобы я понял, как все получается, - и
пропал весь интерес. То же самое и с этими ловушками (а как иначе мне
назвать софизм?): не знающему они не вредят, знающему - не доставляют
удовольствия. (9) А если ты все-таки хочешь разбираться в словах двояко-
го смысла, то объясни нам, что блажен не тот, кого толпа считает блажен-
ным, к кому стекается много денег, но тот, чье благо все внутри, кто
прям и высок духом и презирает то, что других восхищает, кто ни с кем не
хотел бы поменяться местами, кто ценит человека лишь как человека, кто
избирает наставницей природу, сообразуется с ее законами, живет так, как
она предписывает, у кого никакая сила не отнимет его блага, кто и беды
обернет ко благу, кто тверд в суждениях, непоколебим и бесстрашен, кого
иная сила и взволнует, но никакая не приведет в смятение, кого фортуна,
изо всех сил метнув самое зловредное свое копье, не ранит, а только оца-
рапает, да и то редко, Потому что прочие ее копья, которыми она валит
наземь род людской, отскакивают, словно град, который, ударяясь о крышу,
шумит и тает без ущерба для обитателей дома.
(10) Зачем ты занимаешь меня так долго тем, что сам именуешь "лже-
цом"2 и о чем сочинили столько книг? Вся жизнь лжет мне: уличи-ка ее и
верни к правде, если ты так остер. Ведь она считает по большей части из-
лишнее - необходимым; но даже и не излишнее часто неспособно сделать нас
счастливыми и блаженными. Ведь то, что необходимо, не есть непременно
благо: мы унизим понятие блага, если назовем этим словом хлеб или мучную
похлебку, или что-нибудь еще, без чего не проживешь. (11) Что благо, то
всегда необходимо, что необходимо, то не всегда благо, коль скоро и са-
мые низменные вещи бывают необходимы. Нет такого, кто настолько не знал
бы достоинства блага, что мог унизить его до повседневных надобностей.
(12) Так не лучше ли перенести свои усилия и постараться доказать всем,
как много времени тратится на добывание ненужного, как много людей упус-
кает жизнь, добывая средства к жизни? Испытай каждого в отдельности, по-
размысли обо всех: жизнь любого занята завтрашним днем. - (13) Ты спро-
сишь, что тут плохого. - Очень много! Ведь эти люди не живут, а собира-
ются жить и все и вся откладывают. Сколько бы мы ни старались, жизнь бе-
жит быстрее нас, а если мы еще медлим, она проносится, словно и не была
нашей, и, хотя кончается в последний день, уходит от нас ежедневно. Но,
чтобы письмо, которому не положено не умещаться в левой руке читающего,
не оказалось чересчур большим, я отложу на другой раз мою тяжбу со слиш-
ком тонкими диалектиками, которым есть дело лишь до одного и нет до дру-
гого. Будь здоров.
Письмо XLVI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Книгу, которую ты обещал мне, я получил и, намереваясь попозже
прочесть ее без помех, приоткрыл, желая только отведать... Но потом она
заманила меня дальше, я стал двигаться вперед; насколько она красноречи-
ва, ты поймешь вот из чего: мне она показалась короткой ' и такой, какая
не по плечу ни мне, ни тебе, но напоминающей на первый взгляд труд Тита
Ливия либо Эпикура. Словом, она меня не отпускала и увлекла такой прият-
ностью, что я прочел ее до конца, не откладывая. Солнце меня звало, го-
лод напоминал о себе, тучи мне грозили, но я проглотил все до конца. (2)
И не только получил от книги удовольствие, но и порадовался. Сколько в
нем дарованья, повторял я, сколько души! Какие порывы, сказал бы я. если
бы нашел между взлетами затишья. А так это не порывы, а плавный полет; и
весь слог мужественный, возвышенный, хотя есть в нем - всякий раз к мес-
ту - и мягкая приятность.
И сам ты величав и высок духом; таким и оставайся, так и шествуй
дальше! Но кое-что сделал и сам предмет книги; потому и нужно выбирать
предмет плодотворный, чтобы он не был тесен для нашего дарования я сам
его подстегивал. (3) О твоей книге я напишу больше, когда снова ею зай-
мусь, а пока я не успел оценить ее умом, словно не прочел все, а прослу-
шал. Позволь мне рассмотреть ее придирчивей. Бояться тебе нечего: ты ус-
лышишь правду. Ведь ты счастливец: ни у кого нет причин лгать тебе из
такой дали, - разве что мы лжем и без причин, по одной привычке. Будь
здоров.
Письмо XLVII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я с радостью узнаю от приезжающих из твоих мест, что ты обхо-
дишься со своими рабами, как с близкими. Так и подобает при твоем уме и
образованности. Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому.
Они рабы? Нет, твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по
рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть
фортуны.
(2) Мне смешны те, кто гнушается сесть за стол с рабом - и почему?
Только потому, что спесивая привычка окружила обедающего хозяина толпой
стоящих рабов! Он ест больше, чем может, в непомерной жадности отягощает
раздутый живот, до того отвыкший от своего дела, что ему труднее освобо-
диться от еды. чем вместить ее. (3) А несчастным рабам нельзя раскрыть
рот, даже чтобы сказать слово. Розга укрощает малейший шепот, даже слу-
чайно кашлянувший, чихнувший, икнувший не избавлен от порки: страданьем
искупается малейшее нарушение тишины. Так и простаивают они целыми ноча-
ми, молча и не евши. (4) Из-за этого и говорят о хозяевах те, кому при
хозяевах говорить запрещается. Зато другие, кому можно перемолвиться
словом не только при хозяине, но и с ним самим, кому не затыкали рта,
готовы бывали за хозяина подставить голову под меч, принять на себя
близкую опасность. За столом они говорили, под пыткой молчали1.
(5) Часто повторяют бесстыдную пословицу: "Сколько рабов, столько
врагов". Они нам не враги - мы сами делаем их врагами. Я не говорю о
жестокости и бесчеловечности, - но мы и так обращаемся с ними не как с
людьми, а как со скотами. Мы возлежим за столом, а из них один подтирает
плевки, другой, согнувшись, собирает оброненные пьяными объедки, (6)
третий разрезает дорогую птицу и уверенными движениями умелых рук членит
на доли то грудку, то гузку. Несчастен живущий только ради того, чтобы
по правилам резать откормленную птицу, но тот, кто обучает этому ради
собственного удовольствия, более жалок, чем обучающийся по необходимос-
ти. (7) А этот - виночерпий в женском уборе - воюет с возрастом, не име-
ет права выйти из отрочества, снова в него загоняемый;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
замыслами. (7) А как похожа лесть на дружбу! Она не только ей подражает,
но и побеждает ее, и обгоняет: ведь для нее-то и открыт благосклонный
слух, она-то и проникает в глубину сердца, приятная нам как раз тем, чем
вредит. Научи меня различать это сходство! Вкрадчивый враг подошел ко
мне под личиной друга, пороки подбираются к нам под именем добродетелей;
наглость прикрывается прозвищем смелости, лень зовется умеренностью,
трусливого принимают за осторожного. Здесь-то нам блуждать всего опас-
ней, - так отметь каждый предмет явным знаком. (8) Все равно спрошенный
о том, "есть ли у него рога", не будет так глуп, чтобы ощупать себе
лоб1, не будет так глуп и слабоумен, чтобы не знать правды, даже если ты
приведешь в доказательство свое хитрое умозаключенье. Это - обман безо-
бидный, как чашки и камешки фокусников, где само надувательство достав-
ляет удовольствие: сделай так, чтобы я понял, как все получается, - и
пропал весь интерес. То же самое и с этими ловушками (а как иначе мне
назвать софизм?): не знающему они не вредят, знающему - не доставляют
удовольствия. (9) А если ты все-таки хочешь разбираться в словах двояко-
го смысла, то объясни нам, что блажен не тот, кого толпа считает блажен-
ным, к кому стекается много денег, но тот, чье благо все внутри, кто
прям и высок духом и презирает то, что других восхищает, кто ни с кем не
хотел бы поменяться местами, кто ценит человека лишь как человека, кто
избирает наставницей природу, сообразуется с ее законами, живет так, как
она предписывает, у кого никакая сила не отнимет его блага, кто и беды
обернет ко благу, кто тверд в суждениях, непоколебим и бесстрашен, кого
иная сила и взволнует, но никакая не приведет в смятение, кого фортуна,
изо всех сил метнув самое зловредное свое копье, не ранит, а только оца-
рапает, да и то редко, Потому что прочие ее копья, которыми она валит
наземь род людской, отскакивают, словно град, который, ударяясь о крышу,
шумит и тает без ущерба для обитателей дома.
(10) Зачем ты занимаешь меня так долго тем, что сам именуешь "лже-
цом"2 и о чем сочинили столько книг? Вся жизнь лжет мне: уличи-ка ее и
верни к правде, если ты так остер. Ведь она считает по большей части из-
лишнее - необходимым; но даже и не излишнее часто неспособно сделать нас
счастливыми и блаженными. Ведь то, что необходимо, не есть непременно
благо: мы унизим понятие блага, если назовем этим словом хлеб или мучную
похлебку, или что-нибудь еще, без чего не проживешь. (11) Что благо, то
всегда необходимо, что необходимо, то не всегда благо, коль скоро и са-
мые низменные вещи бывают необходимы. Нет такого, кто настолько не знал
бы достоинства блага, что мог унизить его до повседневных надобностей.
(12) Так не лучше ли перенести свои усилия и постараться доказать всем,
как много времени тратится на добывание ненужного, как много людей упус-
кает жизнь, добывая средства к жизни? Испытай каждого в отдельности, по-
размысли обо всех: жизнь любого занята завтрашним днем. - (13) Ты спро-
сишь, что тут плохого. - Очень много! Ведь эти люди не живут, а собира-
ются жить и все и вся откладывают. Сколько бы мы ни старались, жизнь бе-
жит быстрее нас, а если мы еще медлим, она проносится, словно и не была
нашей, и, хотя кончается в последний день, уходит от нас ежедневно. Но,
чтобы письмо, которому не положено не умещаться в левой руке читающего,
не оказалось чересчур большим, я отложу на другой раз мою тяжбу со слиш-
ком тонкими диалектиками, которым есть дело лишь до одного и нет до дру-
гого. Будь здоров.
Письмо XLVI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Книгу, которую ты обещал мне, я получил и, намереваясь попозже
прочесть ее без помех, приоткрыл, желая только отведать... Но потом она
заманила меня дальше, я стал двигаться вперед; насколько она красноречи-
ва, ты поймешь вот из чего: мне она показалась короткой ' и такой, какая
не по плечу ни мне, ни тебе, но напоминающей на первый взгляд труд Тита
Ливия либо Эпикура. Словом, она меня не отпускала и увлекла такой прият-
ностью, что я прочел ее до конца, не откладывая. Солнце меня звало, го-
лод напоминал о себе, тучи мне грозили, но я проглотил все до конца. (2)
И не только получил от книги удовольствие, но и порадовался. Сколько в
нем дарованья, повторял я, сколько души! Какие порывы, сказал бы я. если
бы нашел между взлетами затишья. А так это не порывы, а плавный полет; и
весь слог мужественный, возвышенный, хотя есть в нем - всякий раз к мес-
ту - и мягкая приятность.
И сам ты величав и высок духом; таким и оставайся, так и шествуй
дальше! Но кое-что сделал и сам предмет книги; потому и нужно выбирать
предмет плодотворный, чтобы он не был тесен для нашего дарования я сам
его подстегивал. (3) О твоей книге я напишу больше, когда снова ею зай-
мусь, а пока я не успел оценить ее умом, словно не прочел все, а прослу-
шал. Позволь мне рассмотреть ее придирчивей. Бояться тебе нечего: ты ус-
лышишь правду. Ведь ты счастливец: ни у кого нет причин лгать тебе из
такой дали, - разве что мы лжем и без причин, по одной привычке. Будь
здоров.
Письмо XLVII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я с радостью узнаю от приезжающих из твоих мест, что ты обхо-
дишься со своими рабами, как с близкими. Так и подобает при твоем уме и
образованности. Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому.
Они рабы? Нет, твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по
рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть
фортуны.
(2) Мне смешны те, кто гнушается сесть за стол с рабом - и почему?
Только потому, что спесивая привычка окружила обедающего хозяина толпой
стоящих рабов! Он ест больше, чем может, в непомерной жадности отягощает
раздутый живот, до того отвыкший от своего дела, что ему труднее освобо-
диться от еды. чем вместить ее. (3) А несчастным рабам нельзя раскрыть
рот, даже чтобы сказать слово. Розга укрощает малейший шепот, даже слу-
чайно кашлянувший, чихнувший, икнувший не избавлен от порки: страданьем
искупается малейшее нарушение тишины. Так и простаивают они целыми ноча-
ми, молча и не евши. (4) Из-за этого и говорят о хозяевах те, кому при
хозяевах говорить запрещается. Зато другие, кому можно перемолвиться
словом не только при хозяине, но и с ним самим, кому не затыкали рта,
готовы бывали за хозяина подставить голову под меч, принять на себя
близкую опасность. За столом они говорили, под пыткой молчали1.
(5) Часто повторяют бесстыдную пословицу: "Сколько рабов, столько
врагов". Они нам не враги - мы сами делаем их врагами. Я не говорю о
жестокости и бесчеловечности, - но мы и так обращаемся с ними не как с
людьми, а как со скотами. Мы возлежим за столом, а из них один подтирает
плевки, другой, согнувшись, собирает оброненные пьяными объедки, (6)
третий разрезает дорогую птицу и уверенными движениями умелых рук членит
на доли то грудку, то гузку. Несчастен живущий только ради того, чтобы
по правилам резать откормленную птицу, но тот, кто обучает этому ради
собственного удовольствия, более жалок, чем обучающийся по необходимос-
ти. (7) А этот - виночерпий в женском уборе - воюет с возрастом, не име-
ет права выйти из отрочества, снова в него загоняемый;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154