Воду же, если она с особой
силой уплотнена, может разрушить один лишь огонь, но если уплотнена слабее,
то оба рода - как огонь, так и воздух; при этом воздух вторгается в
пустоты, а огонь также и в треугольники. Наконец, воздух, если он испытал
насильственное сжатие, не может быть разрушен ничем, разве что только может
быть сведен к своему первоначалу; но, если он не претерпел сжатия, его
разлагает один лишь огонь. С толами же, возникшими из смешения земли и
воды, происходит следующее: до тех пор пока вода заполняет все пустоты в
уплотненной с большой силой земле, частицы воды, подступающие извне, не
находят доступа внутрь, обтекают вокруг всей этой массы и не могут ее
разложить, в то время как частицы огня, напротив, внедряются между
частицами воды и, воздействуя на воду точно так же, как вода воздействует
на землю, одни оказываются в состоянии принудить смесь земли с водой
расплавиться и растечься. Заметим, что из этих смесей некоторые содержат
меньше воды, нежели земли; таковы все виды, родственные стеклу, а также все
так называемые плавящиеся камни.
Другие, напротив, содержат больше воды; таковы все тела из разряда восков и
благовонных курений. Пожалуй, мы с достаточной полнотой показали
разнообразие видов, вытекающее из сочетаний и взаимопереходов фигур. Теперь
попытаемся выяснить причины воздействий, производимых всем этим на нас.
Прежде всего надо приписать вещам, о которых идет речь, одно свойство -
постоянно быть ощущаемыми, а ведь мы еще не дошли до рождения плоти и всего
того, что к ней относится, а также до рождения смертной части души. Между
тем и об этих предметах немыслимо с должной основательностью рассуждать,
отвлекаясь от воздействия ощущений, и говорить об ощущениях, отвлекаясь от
вопросов о плоти и смертной части души, но вести речь о том и другом сразу
едва ли посильно. Значит, нам придется принять одно из двух в качестве
предпосылки, а потом еще раз вернуться к этому. Так вот, чтобы нам сразу
перейти от родов [тел] к оказываемым этими родами воздействиям, пусть нашей
предпосылкой и будет все относящееся к телу и душе.
Для начала посмотрим, почему это об огне говорят, что он горяч? На этот
вопрос мы должны ответить, приняв во внимание режущее и разлагающее
воздействие его на наши тела. Едва ли не все согласятся, что ощущение от
огня - пронзительное; при этом нам следует вспомнить о тонкости его граней
и остроте его углов, затем о малости его частиц и о быстроте их бега, ибо
все эти свойства таковы, что сообщают огню напор и проворство, и потому
ничто не может противостоять его режущей силе. Достаточно вспомнить и
принять его в расчет его очертания и то, как они были рождены, чтобы
уразуметь: эта природа, как никакая другая, способна проникать наши тела,
тончайшим образом расщеплять их и доставлять тому, что мы соответственно
зовем теплом, и его свойства и его имя. Противоположное [воздействие]
довольно ясно, но все же и его мы не оставим без объяснения. Когда
окружающая тело и состоящая из более крупных частиц влага проникает внутрь,
она вытесняет находящиеся там меньшие частицы, однако оказывается не в
состоянии утвердиться на их местах и только сжимает все, что ни есть в нас
влажного, доводя его до такой плотности, что оно из неоднородного и
подвижного становится однородным, неподвижным и закоченевшим.
Поскольку же это происходит против природы [нашего тела], то оно в согласии
со своей природой вступает в борьбу и силится отвоевать себе прежнее
состояние. Эту борьбу и эти сотрясения нарекли дрожью и ознобом, в то время
как все состояние в целом, а равно и то, чем оно вызывается, именуют
холодом. Твердым зовется то, что заставляет податься пашу плоть, мягким -
то, что под воздействием последней подается само; и вообще названия эти
употребляются соотносительно. Но податливо все то, что имеет малые
основания; напротив, вид [тела], покоящегося на квадратных основаниях и
потому особо устойчивого, оказывается самым неподатливым, причем его
высокая способность к отпору объясняется и тем, что как раз он плотнее всех
прочих. Что касается тяжелого и легкого, то эти два состояния могут быть
наилучшим образом выяснены лишь в связи с природой того, что известно под
именами "верх" и "низ". Дело в том, что представление, согласно которому
впрямь от природы существуют две противоположные области, разделяющие
надвое Вселенную,- низ, куда устремляется все наделенное телесной массой, и
верх, куда любая вещь может направиться лишь по принуждению,- оказывается
неправильным.
Ведь коль скоро небо в своей целостности имеет вид сферы, значит, все
крайние точки, равно удаленные от центра, по своей природе одинаково
крайние, между тем как центр, на одну и ту же меру отстоящий от них, должен
считаться пребывающим прямо напротив каждой из них. Но если космос
действительно имеет такую природу, какую же из этих точек можно назвать
верхом или низом, не навлекая на себя справедливой укоризны за неуместное
употребление слов? Ибо центр космоса, строго говоря, по природе лежит не
внизу и не вверху, но именно в центре, в то время как поверхность сферы и
центром быть не может, и не имеет в себе части, как-либо отличной от
других, скажем более близкой к центру, нежели противоположная ему часть. И
коль скоро космос во всех направлениях по природе своей совершенно
единообразен, какую пару противоположных наименований можно к нему
приложить, не погрешая против правильного словоупотребления? Допустим, что
в центре Вселенной покоится некое равномерно взвешенное твердое тело; оно
не могло бы продвинуться ни к одной из крайних точек, поскольку находится
со всеми в совершенно одинаковом отношении, а если бы кто-нибудь принялся
обходить это тело по кругу, вновь и вновь оказываясь собственным антиподом,
ему пришлось бы обозначать одно и то же направление попеременно то как
верх, то как низ. Да, поскольку целое, как только что было сказано, имеет
вид сферы, значит, обозначать одно место как верх, а другое как низ не
имеет смысла. Но откуда же пошли эти обозначения и как мы настолько
свыклись с ними, что перенесли их на небо в целом, разделяя последнее
надвое? Прийти к согласию относительно этого мы сможем, если предварительно
сделаем одно допущение. Вообразим, что некто находится в том месте
Вселенной, которое преимущественно отведено природе огня, сосредоточенного
там в огромном количестве и отовсюду туда устремляющегося; пусть для этого
человека оказалось возможным встать там и отделять части огня, кладя их на
чаши весов.
Допустим далее, что он поднимает весы, насильственно водворяя отторгнутый
огонь в несродный ему воздух; очевидно, что в таком случае меньшие части
окажутся с податливее к насилию, нежели большие. Когда одна и та же сила
поднимает в высоту две вещи, меньшая вещь по необходимости больше
повинуется принуждению, а большая - меньше, и отсюда большое именуется
тяжелым и стремящимся вниз, а малое - легким и стремящимся вверх. На том же
самом мы можем поймать и самих себя, когда мы действуем в отведенной нам
части Вселенной. В самом деле, если мы стоим на земле и отделяем части
землеподобных тел, а то и самой земли, чтобы насильственно и наперекор
природе ввести их в чуждую среду воздуха, то обе [стихии] проявят тяготение
к тому, что им сродно, однако меньшие части все же легче, нежели большие,
уступят насилию и дадут водворить себя в чужеродную среду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
силой уплотнена, может разрушить один лишь огонь, но если уплотнена слабее,
то оба рода - как огонь, так и воздух; при этом воздух вторгается в
пустоты, а огонь также и в треугольники. Наконец, воздух, если он испытал
насильственное сжатие, не может быть разрушен ничем, разве что только может
быть сведен к своему первоначалу; но, если он не претерпел сжатия, его
разлагает один лишь огонь. С толами же, возникшими из смешения земли и
воды, происходит следующее: до тех пор пока вода заполняет все пустоты в
уплотненной с большой силой земле, частицы воды, подступающие извне, не
находят доступа внутрь, обтекают вокруг всей этой массы и не могут ее
разложить, в то время как частицы огня, напротив, внедряются между
частицами воды и, воздействуя на воду точно так же, как вода воздействует
на землю, одни оказываются в состоянии принудить смесь земли с водой
расплавиться и растечься. Заметим, что из этих смесей некоторые содержат
меньше воды, нежели земли; таковы все виды, родственные стеклу, а также все
так называемые плавящиеся камни.
Другие, напротив, содержат больше воды; таковы все тела из разряда восков и
благовонных курений. Пожалуй, мы с достаточной полнотой показали
разнообразие видов, вытекающее из сочетаний и взаимопереходов фигур. Теперь
попытаемся выяснить причины воздействий, производимых всем этим на нас.
Прежде всего надо приписать вещам, о которых идет речь, одно свойство -
постоянно быть ощущаемыми, а ведь мы еще не дошли до рождения плоти и всего
того, что к ней относится, а также до рождения смертной части души. Между
тем и об этих предметах немыслимо с должной основательностью рассуждать,
отвлекаясь от воздействия ощущений, и говорить об ощущениях, отвлекаясь от
вопросов о плоти и смертной части души, но вести речь о том и другом сразу
едва ли посильно. Значит, нам придется принять одно из двух в качестве
предпосылки, а потом еще раз вернуться к этому. Так вот, чтобы нам сразу
перейти от родов [тел] к оказываемым этими родами воздействиям, пусть нашей
предпосылкой и будет все относящееся к телу и душе.
Для начала посмотрим, почему это об огне говорят, что он горяч? На этот
вопрос мы должны ответить, приняв во внимание режущее и разлагающее
воздействие его на наши тела. Едва ли не все согласятся, что ощущение от
огня - пронзительное; при этом нам следует вспомнить о тонкости его граней
и остроте его углов, затем о малости его частиц и о быстроте их бега, ибо
все эти свойства таковы, что сообщают огню напор и проворство, и потому
ничто не может противостоять его режущей силе. Достаточно вспомнить и
принять его в расчет его очертания и то, как они были рождены, чтобы
уразуметь: эта природа, как никакая другая, способна проникать наши тела,
тончайшим образом расщеплять их и доставлять тому, что мы соответственно
зовем теплом, и его свойства и его имя. Противоположное [воздействие]
довольно ясно, но все же и его мы не оставим без объяснения. Когда
окружающая тело и состоящая из более крупных частиц влага проникает внутрь,
она вытесняет находящиеся там меньшие частицы, однако оказывается не в
состоянии утвердиться на их местах и только сжимает все, что ни есть в нас
влажного, доводя его до такой плотности, что оно из неоднородного и
подвижного становится однородным, неподвижным и закоченевшим.
Поскольку же это происходит против природы [нашего тела], то оно в согласии
со своей природой вступает в борьбу и силится отвоевать себе прежнее
состояние. Эту борьбу и эти сотрясения нарекли дрожью и ознобом, в то время
как все состояние в целом, а равно и то, чем оно вызывается, именуют
холодом. Твердым зовется то, что заставляет податься пашу плоть, мягким -
то, что под воздействием последней подается само; и вообще названия эти
употребляются соотносительно. Но податливо все то, что имеет малые
основания; напротив, вид [тела], покоящегося на квадратных основаниях и
потому особо устойчивого, оказывается самым неподатливым, причем его
высокая способность к отпору объясняется и тем, что как раз он плотнее всех
прочих. Что касается тяжелого и легкого, то эти два состояния могут быть
наилучшим образом выяснены лишь в связи с природой того, что известно под
именами "верх" и "низ". Дело в том, что представление, согласно которому
впрямь от природы существуют две противоположные области, разделяющие
надвое Вселенную,- низ, куда устремляется все наделенное телесной массой, и
верх, куда любая вещь может направиться лишь по принуждению,- оказывается
неправильным.
Ведь коль скоро небо в своей целостности имеет вид сферы, значит, все
крайние точки, равно удаленные от центра, по своей природе одинаково
крайние, между тем как центр, на одну и ту же меру отстоящий от них, должен
считаться пребывающим прямо напротив каждой из них. Но если космос
действительно имеет такую природу, какую же из этих точек можно назвать
верхом или низом, не навлекая на себя справедливой укоризны за неуместное
употребление слов? Ибо центр космоса, строго говоря, по природе лежит не
внизу и не вверху, но именно в центре, в то время как поверхность сферы и
центром быть не может, и не имеет в себе части, как-либо отличной от
других, скажем более близкой к центру, нежели противоположная ему часть. И
коль скоро космос во всех направлениях по природе своей совершенно
единообразен, какую пару противоположных наименований можно к нему
приложить, не погрешая против правильного словоупотребления? Допустим, что
в центре Вселенной покоится некое равномерно взвешенное твердое тело; оно
не могло бы продвинуться ни к одной из крайних точек, поскольку находится
со всеми в совершенно одинаковом отношении, а если бы кто-нибудь принялся
обходить это тело по кругу, вновь и вновь оказываясь собственным антиподом,
ему пришлось бы обозначать одно и то же направление попеременно то как
верх, то как низ. Да, поскольку целое, как только что было сказано, имеет
вид сферы, значит, обозначать одно место как верх, а другое как низ не
имеет смысла. Но откуда же пошли эти обозначения и как мы настолько
свыклись с ними, что перенесли их на небо в целом, разделяя последнее
надвое? Прийти к согласию относительно этого мы сможем, если предварительно
сделаем одно допущение. Вообразим, что некто находится в том месте
Вселенной, которое преимущественно отведено природе огня, сосредоточенного
там в огромном количестве и отовсюду туда устремляющегося; пусть для этого
человека оказалось возможным встать там и отделять части огня, кладя их на
чаши весов.
Допустим далее, что он поднимает весы, насильственно водворяя отторгнутый
огонь в несродный ему воздух; очевидно, что в таком случае меньшие части
окажутся с податливее к насилию, нежели большие. Когда одна и та же сила
поднимает в высоту две вещи, меньшая вещь по необходимости больше
повинуется принуждению, а большая - меньше, и отсюда большое именуется
тяжелым и стремящимся вниз, а малое - легким и стремящимся вверх. На том же
самом мы можем поймать и самих себя, когда мы действуем в отведенной нам
части Вселенной. В самом деле, если мы стоим на земле и отделяем части
землеподобных тел, а то и самой земли, чтобы насильственно и наперекор
природе ввести их в чуждую среду воздуха, то обе [стихии] проявят тяготение
к тому, что им сродно, однако меньшие части все же легче, нежели большие,
уступят насилию и дадут водворить себя в чужеродную среду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256