Все действия, направленные на то, чтобы
жить беспечально и приятно, разве не прекрасны? А осуществление прекрасного
разве не благо и польза? Все согласились.
- Раз приятное есть благо, то никто - если он знает или предполагает, что
нечто иное, и притом вы- с полнимое, лучше, чем то, что он совершает, - не
станет делать того же, что раньше, коль скоро возможно нечто лучшее. Быть
ниже самого себя - это не что иное, как невежество, а быть выше самого себя
- не что иное, как мудрость.
Все согласились с этим.
- Так как же? Значит, вы считаете невежеством иметь ложное мнение и
обманываться, когда дело идет об очень важных предметах?
И с этим все согласились.
- А разве не так обстоит дело, - сказал я, - что никто не стремится
добровольно к злу или к тому, что он считает злом? По-видимому, не в
природе человека по собственной воле идти вместо блага на то, что считаешь
злом; когда же люди вынуждены выбирать из двух зол, никто, очевидно, не
выберет большего, если есть возможность выбрать меньшее.
Со всем этим мы все согласились.
- Далее, - сказал я, - ведь есть нечто такое, что вы называете боязнью и
страхом? Разве не то же самое, что и я? (Это к тебе относится, Продик.) Я
имею в виду некое ожидание зла, как бы вы его ни называли: страхом или
боязнью.
Протагор и Гиппий согласились, что это и боязнь, в и страх, Продик же
отвечал, что это боязнь, но не страх.
- Это, Продик, неважно, - сказал я, - а вот что важно: если верно сказанное
раньше, то захочет ли кто-нибудь из людей пойти на то, чего он боится,
когда он волен выбрать то, что не страшно? Или это невозможно на основании
того, в чем мы согласились? Ведь нами признано, что человек считает злом
то, чего он боится, а того, что считается злом, никто и не делает и
принимает добровольно.
И с этим все согласились.
- Раз все это, - сказал я, - положено у нас в основу, Продик и Гиппий, то
пусть Протагор защищает перед нами правильность своих прежних ответов - но
не самых первых: тогда ведь он утверждал, что из пяти частей добродетели ни
одна не подобна другой, но каждая имеет свое собственное значение. Я сейчас
говорю не об этом, а о том, что он высказал позже, когда стал утверждать,
что четыре из них довольно близки друг другу, а одна - именно мужество -
очень сильно отличается от других, в чем я будто бы могу убедиться
посредством следующего доказательства: "Ты встретишь, Сократ, людей,
чрезвычайно нечестивых, несправедливых, необузданных и невежественных,
однако же очень мужественных, из чего ты убедишься, что мужество очень
сильно отличается от других частей добродетели".
- Я и тогда очень удивился этому ответу, а еще больше после того, как мы с
вами все разобрали. Вот я его и спросил: считает ли он мужественных
смелыми? А он ответил: "Да, и отважными". Помнишь, Протагор, такой свой
ответ?
Протагор подтвердил.
- Так скажи нам, на что отваживаются мужественные: на то же, на что и
робкие?
- Нет.
- Значит, на другое?
- Да.
- Не идут ли робкие на то, что безопасно, а мужественные - на то, что
страшно?
- Люди говорят, что так, Сократ.
- Ты прав, - сказал я, - но не об этом я спрашиваю. Как, по-твоему, на что
с отвагою идут мужественные: на то ли страшное, что они считают страшным,
или на то, что таковым не считают?
- Но первое невозможно, как было доказано только что в твоих рассуждениях.
- И в этом ты прав. Так что, если это правильно было доказано, никто не
идет на то, что считает страшным, ведь мы нашли, что быть ниже самого себя
- это невежество.
Протагор согласился.
- С другой стороны, когда люди осмеливаются на что-нибудь, то идут все - и
робкие, и мужественные, и, таким образом, и робкие, и мужественные идут на
одно и то же.
- Но все-таки, Сократ, совершенно противоположно то, на что идут робкие, и
то, на что идут мужественные. Вот хоть на войну - одни желают идти, а
другие не желают.
- Идти на войну - это прекрасно или безобразно.
- Прекрасно.
- А ведь если прекрасно, то и хорошо, по прежнему нашему условию: мы ведь
согласились, что все прекрасные действия хороши.
- Ты прав, таково и мое всегдашнее мнение.
- И правильно. Но кто же из них, как ты утверждаешь, не хочет идти на
войну, хотя это прекрасно и хорошо?
- Робкие.
- А ведь если это прекрасно и хорошо, то оно и приятно?
С этим мы были согласны.
- Так, значит, люди робкие сознательно не хотят идти на то, что прекраснее,
лучше и приятнее?
- Но если бы мы и с этим согласились, мы нарушили бы все то, в чем мы
раньше были согласны. - А что же мужественный человек? Не идет ли он на то,
что прекраснее, лучше и приятнее?
- Необходимо это признать.
- Значит, вообще говоря, мужественные проявляют не дурной страх, когда
боятся, и не дурную отвагу, когда отваживаются?
- Это правда.
- Если же то и другое не безобразно (постыдно), значит, прекрасно?
- Да.
- А если прекрасно, то и хорошо?
- Да.
- А робкие, и смельчаки, и неистовые, напротив, проявляют дурной страх,
когда боятся, и дурную отвагу, когда отваживаются?
Протагор согласился.
- И отваживаются они на постыдное и плохое только по незнанию и невежеству?
- Так оно и есть.
- Ну а то, почему робкие бывают робки, называешь ты робостью или мужеством?
- Робостью, конечно.
- А не выяснили ли мы, что робких делает робкими неведение того, что
страшно?
Вполне выяснили.
- Значит, из-за этого неведения они и робки? Протагор согласился.
- А ведь, по твоему признанию, то, в силу чего они робки, есть робость?
Протагор подтвердил.
- Так именно неведение того, что страшно и что не страшно, есть робость?
Протагор кивнул.
- Но ведь мужество противоположно робости.
- Да.
- А понимание того, что страшно, а что не страшно, противоположно неведению
всего этого?
Здесь Протагор опять кивнул.
- Стало быть, неведение этого - робость.
Тут Протагор кивнул весьма неохотно.
- Значит, понимание того, что страшно и что страшно, и есть мужество в
противоположность
Тут Протагор уже не захотел кивать в знак согласия и замолчал. Я же сказал:
- Что же, Протагор, ты и не подтверждаешь, и не отрицаешь того, что я
говорю?
- Ты заканчивай сам, - сказал Протагор.
- Я спрошу у тебя только еще об одном, сказал я - Кажется ли тебе
по-прежнему, что бывают люди хотя и очень невежественные, но в то же врем в
высшей степени мужественные?
- Кажется мне, Сократ, - сказал Протагор, что. ты упорно настаиваешь на
том, чтобы я отвечал.,. и быть, сделаю тебе приятное и скажу, что на
основании прежде признанного мне это кажется невозможным.
Да ведь я спрашиваю обо всем этом, - сказал я, - только ради того, чтобы
рассмотреть, как обстоит дело с добродетелью и что это такое - добродетель.
Я знаю, если это будет раскрыто, тогда лучше всего выяснится и то, о чем
каждый из нас держал стол длинную речь: я - когда утверждал, что
добродетели нельзя научиться, ты же - когда утверждал, что можно. И мне
кажется, что недавний вывод наших рассуждений, словно живой человек,
обвиняет и высмеивает нас, и, если бы он владел речью, он бы сказал:
"Чудаки вы, Сократ и Протагор! Ты утверждавший прежде, что до приходят
добродетели нельзя научиться, теперь вопреки себе усердствуешь, пытаясь
доказать, что все есть знание. посылкам и справедливость, и
рассудительность, и мужество. Но таким путем легче всего обнаружится, что
добродетели можно научиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
жить беспечально и приятно, разве не прекрасны? А осуществление прекрасного
разве не благо и польза? Все согласились.
- Раз приятное есть благо, то никто - если он знает или предполагает, что
нечто иное, и притом вы- с полнимое, лучше, чем то, что он совершает, - не
станет делать того же, что раньше, коль скоро возможно нечто лучшее. Быть
ниже самого себя - это не что иное, как невежество, а быть выше самого себя
- не что иное, как мудрость.
Все согласились с этим.
- Так как же? Значит, вы считаете невежеством иметь ложное мнение и
обманываться, когда дело идет об очень важных предметах?
И с этим все согласились.
- А разве не так обстоит дело, - сказал я, - что никто не стремится
добровольно к злу или к тому, что он считает злом? По-видимому, не в
природе человека по собственной воле идти вместо блага на то, что считаешь
злом; когда же люди вынуждены выбирать из двух зол, никто, очевидно, не
выберет большего, если есть возможность выбрать меньшее.
Со всем этим мы все согласились.
- Далее, - сказал я, - ведь есть нечто такое, что вы называете боязнью и
страхом? Разве не то же самое, что и я? (Это к тебе относится, Продик.) Я
имею в виду некое ожидание зла, как бы вы его ни называли: страхом или
боязнью.
Протагор и Гиппий согласились, что это и боязнь, в и страх, Продик же
отвечал, что это боязнь, но не страх.
- Это, Продик, неважно, - сказал я, - а вот что важно: если верно сказанное
раньше, то захочет ли кто-нибудь из людей пойти на то, чего он боится,
когда он волен выбрать то, что не страшно? Или это невозможно на основании
того, в чем мы согласились? Ведь нами признано, что человек считает злом
то, чего он боится, а того, что считается злом, никто и не делает и
принимает добровольно.
И с этим все согласились.
- Раз все это, - сказал я, - положено у нас в основу, Продик и Гиппий, то
пусть Протагор защищает перед нами правильность своих прежних ответов - но
не самых первых: тогда ведь он утверждал, что из пяти частей добродетели ни
одна не подобна другой, но каждая имеет свое собственное значение. Я сейчас
говорю не об этом, а о том, что он высказал позже, когда стал утверждать,
что четыре из них довольно близки друг другу, а одна - именно мужество -
очень сильно отличается от других, в чем я будто бы могу убедиться
посредством следующего доказательства: "Ты встретишь, Сократ, людей,
чрезвычайно нечестивых, несправедливых, необузданных и невежественных,
однако же очень мужественных, из чего ты убедишься, что мужество очень
сильно отличается от других частей добродетели".
- Я и тогда очень удивился этому ответу, а еще больше после того, как мы с
вами все разобрали. Вот я его и спросил: считает ли он мужественных
смелыми? А он ответил: "Да, и отважными". Помнишь, Протагор, такой свой
ответ?
Протагор подтвердил.
- Так скажи нам, на что отваживаются мужественные: на то же, на что и
робкие?
- Нет.
- Значит, на другое?
- Да.
- Не идут ли робкие на то, что безопасно, а мужественные - на то, что
страшно?
- Люди говорят, что так, Сократ.
- Ты прав, - сказал я, - но не об этом я спрашиваю. Как, по-твоему, на что
с отвагою идут мужественные: на то ли страшное, что они считают страшным,
или на то, что таковым не считают?
- Но первое невозможно, как было доказано только что в твоих рассуждениях.
- И в этом ты прав. Так что, если это правильно было доказано, никто не
идет на то, что считает страшным, ведь мы нашли, что быть ниже самого себя
- это невежество.
Протагор согласился.
- С другой стороны, когда люди осмеливаются на что-нибудь, то идут все - и
робкие, и мужественные, и, таким образом, и робкие, и мужественные идут на
одно и то же.
- Но все-таки, Сократ, совершенно противоположно то, на что идут робкие, и
то, на что идут мужественные. Вот хоть на войну - одни желают идти, а
другие не желают.
- Идти на войну - это прекрасно или безобразно.
- Прекрасно.
- А ведь если прекрасно, то и хорошо, по прежнему нашему условию: мы ведь
согласились, что все прекрасные действия хороши.
- Ты прав, таково и мое всегдашнее мнение.
- И правильно. Но кто же из них, как ты утверждаешь, не хочет идти на
войну, хотя это прекрасно и хорошо?
- Робкие.
- А ведь если это прекрасно и хорошо, то оно и приятно?
С этим мы были согласны.
- Так, значит, люди робкие сознательно не хотят идти на то, что прекраснее,
лучше и приятнее?
- Но если бы мы и с этим согласились, мы нарушили бы все то, в чем мы
раньше были согласны. - А что же мужественный человек? Не идет ли он на то,
что прекраснее, лучше и приятнее?
- Необходимо это признать.
- Значит, вообще говоря, мужественные проявляют не дурной страх, когда
боятся, и не дурную отвагу, когда отваживаются?
- Это правда.
- Если же то и другое не безобразно (постыдно), значит, прекрасно?
- Да.
- А если прекрасно, то и хорошо?
- Да.
- А робкие, и смельчаки, и неистовые, напротив, проявляют дурной страх,
когда боятся, и дурную отвагу, когда отваживаются?
Протагор согласился.
- И отваживаются они на постыдное и плохое только по незнанию и невежеству?
- Так оно и есть.
- Ну а то, почему робкие бывают робки, называешь ты робостью или мужеством?
- Робостью, конечно.
- А не выяснили ли мы, что робких делает робкими неведение того, что
страшно?
Вполне выяснили.
- Значит, из-за этого неведения они и робки? Протагор согласился.
- А ведь, по твоему признанию, то, в силу чего они робки, есть робость?
Протагор подтвердил.
- Так именно неведение того, что страшно и что не страшно, есть робость?
Протагор кивнул.
- Но ведь мужество противоположно робости.
- Да.
- А понимание того, что страшно, а что не страшно, противоположно неведению
всего этого?
Здесь Протагор опять кивнул.
- Стало быть, неведение этого - робость.
Тут Протагор кивнул весьма неохотно.
- Значит, понимание того, что страшно и что страшно, и есть мужество в
противоположность
Тут Протагор уже не захотел кивать в знак согласия и замолчал. Я же сказал:
- Что же, Протагор, ты и не подтверждаешь, и не отрицаешь того, что я
говорю?
- Ты заканчивай сам, - сказал Протагор.
- Я спрошу у тебя только еще об одном, сказал я - Кажется ли тебе
по-прежнему, что бывают люди хотя и очень невежественные, но в то же врем в
высшей степени мужественные?
- Кажется мне, Сократ, - сказал Протагор, что. ты упорно настаиваешь на
том, чтобы я отвечал.,. и быть, сделаю тебе приятное и скажу, что на
основании прежде признанного мне это кажется невозможным.
Да ведь я спрашиваю обо всем этом, - сказал я, - только ради того, чтобы
рассмотреть, как обстоит дело с добродетелью и что это такое - добродетель.
Я знаю, если это будет раскрыто, тогда лучше всего выяснится и то, о чем
каждый из нас держал стол длинную речь: я - когда утверждал, что
добродетели нельзя научиться, ты же - когда утверждал, что можно. И мне
кажется, что недавний вывод наших рассуждений, словно живой человек,
обвиняет и высмеивает нас, и, если бы он владел речью, он бы сказал:
"Чудаки вы, Сократ и Протагор! Ты утверждавший прежде, что до приходят
добродетели нельзя научиться, теперь вопреки себе усердствуешь, пытаясь
доказать, что все есть знание. посылкам и справедливость, и
рассудительность, и мужество. Но таким путем легче всего обнаружится, что
добродетели можно научиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256