та же
часть, что относится к заботе о людях, будет остальною частью
справедливого. [...]
Сократ. Ну а благочестие и праведность - это забота о богах, Евтифрон?
Евтифрон. Именно так.
Сократ. Так, значит, и благочестие, будучи заботой о богах, приносит богам
пользу и делает их лучшими? И ты согласишься с тем, что, когда ты
совершаешь что-то благочестивое, ты делаешь кого-то из богов лучше?
Евтифрон. Конечно, нет, клянусь Зевсом! [...]
Сократ. Так скажи же, какого рода служение богам является благочестивым?
Евтифрон. А такое, каким служат рабы своим господам.
Сократ. Понимаю: значит, это своего рода искусство служить богам. Но скажи,
ради Зевса, что это за расчудесное дело, которое вершат боги, пользуясь
нами как слугами?
Евтифрон. Многие чудесные дела они вершат, Сократ. [...]
Сократ. Из множества чудесных дел, вершимых богами, какое дело является
главным?
Евтифрон. Но я ведь только недавно сказал тебе, Сократ, что немалое дело в
точности понять, как с этим всем обстоит. Скажу тебе лишь попросту, что
если кто умеет говорить или делать что-либо приятное богам, вознося молитвы
и совершая жертвоприношения, то это благочестиво и подобные действия
оберегают и собственные дома, и государственное достояние; действия же,
противоположные угождению богам, нечестивы и направлены на всеобщее
разрушение и гибель. [...]
Сократ. Итак, согласно твоему слову, получается, что благочестие - это
наука о том, как просить и одаривать богов.
Евтифрон. Ты отлично понял, Сократ, то, что я сказал.
Сократ. Так не будет ли правильным просить их о том, в чем мы нуждаемся?
Евтифрон. Конечно, о чем же еще?
Сократ. А правильно ли будет одаривать их взамен тем, в чем у них от нас
есть нужда? Ведь как-то неловко одаривать кого-либо тем, в чем он вовсе и
не нуждается.
Евтифрон. Ты говоришь правду, Сократ.
Сократ. Итак, Евтифрон, благочестие - это некое искусство торговли между
людьми и богами.
Евтифрон. Что ж, пусть это будет искусство торговли, если тебе так
нравится.
Сократ. Мне-то это совсем не нравится, коль скоро это неверно. Молви же,
какую пользу извлекают боги из получаемых от нас даров? Что дают они нам,
это любому ясно, ибо нет у нас ни единого блага, которое исходило бы не от
них. Но какая им польза от того, что они получают от нас? Или уж мы так
наживаемся за их счет при этом обмене, что получаем от них все блага, они
же от нас - ничего?
Евтифрон. Но неужели ты думаешь, Сократ, что боги извлекают какую-то пользу
из того, что получают от нас?
Сократ. Но тогда что же это такое, Евтифрон, - наши дары богам?
Евтифрон. Что же иное, полагаешь ты, как не почетные награды, приятные им,
как я сказал раньше?
Сократ. Значит, Евтифрон, благочестивое - это приятное, а не полезное и
угодное богам?
Платон. Федон
Платон
ФЕДОН
Эхекрат, Федон
[Вступление]
Эхекрат. Скажи, Федон, ты был подле Сократа в тот день, когда он выпил яд в
тюрьме, или только слышал обо всем от кого-нибудь еще?
Федон. Нет, сам, Эхекрат.
Эхекрат. Что же он говорил перед смертью? И как встретил кончину? Очень бы
мне хотелось узнать. Ведь теперь никто из флиунтцев подолгу в Афинах не
бывает, а из тамошних наших друзей, кто бы ни приезжал за последнее время,
ни один ничего достоверного сообщить не может, кроме того только, что
Сократ выпил яду и умер. Вот и все их рассказы.
Федон. Так, значит, вы и про суд ничего не знаете, как и что там
происходило?
Эхекрат. Нет, об этом-то нам передавали. И мы еще удивлялись, что приговор
вынесли давно, а умер он столько времени спустя. Как это получилось, Федон?
Федон. По чистой случайности, Эхекрат. Вышло так, что как раз накануне
приговора афиняне украсили венком корму корабля, который они посылают на
Делос.
Эхекрат. А что за корабль?
Федон. По словам афинян, это тот самый корабль, на котором Тесей некогда
повез на Крит знаменитые семь пар. Он и им жизнь спас, и сам остался жив. А
афиняне, как гласит предание, дали тогда Аполлону обет: если все спасутся,
ежегодно отправлять на Делос священное посольство. С той поры и поныне они
неукоснительно, год за годом, его отправляют. И раз уж снарядили посольство
в путь, закон требует, чтобы все время, пока корабль не прибудет на Делос и
не возвратится назад, город хранил чистоту и ни один смертный приговор в
исполнение не приводился. А плавание иной раз затягивается надолго, если
задуют противные ветры. Началом священного посольства считается день, когда
жрец Аполлона возложит венок на корму корабля. А это случилось накануне
суда ї я уже вам сказал. Потому-то и вышло, что Сократ пробыл так долго в
тюрьме между приговором и кончиною.
Эхекрат. Ну, а какова была сама кончина, Федон? Что он говорил? Как
держался? Кто был при нем из близких? Или же власти никого не допустили и
он умер в одиночестве?
Федон. Да что ты, с ним были друзья, и даже много друзей.
Эхекрат. Тогда расскажи нам, пожалуйста, обо всем как можно подробнее и
обстоятельнее. Если, конечно, ты не занят.
Федон. Нет, я совершенно свободен и постараюсь все вам описать. Тем более
что для меня нет ничего отраднее, как вспоминать о Сократе, ї самому ли о
нем говорить, слушать ли чужие рассказы.
Эхекрат. Но и слушатели твои, Федон, в этом тебе не уступят! Так что уж ты
постарайся ничего не упустить, будь как можно точнее!
Федон. Хорошо. Так вот, сидя подле него, я испытывал удивительное чувство.
Я был свидетелем кончины близкого друга, а между тем жалости к нему не
ощущал ї он казался мне счастливцем, Эхекрат, я видел поступки и слышал
речи счастливого человека! До того бесстрашно и благородно он умирал, что у
меня даже являлась мысль, будто и в Аид он отходит не без божественного
предопределения и там, в Аиде, будет блаженнее, чем кто-либо иной. Вот
почему особой жалости я не ощущал ї вопреки всем ожиданиям, ї но вместе с
тем философская беседа (а именно такого свойства шли у нас разговоры) не
доставила мне привычного удовольствия. Это было какое-то совершенно
небывалое чувство, какое-то странное смешение удовольствия и скорби ї при
мысли, что он вот-вот должен умереть. И все, кто собрался в тюрьме, были
почти в таком же расположении духа и то смеялись, то плакали, в особенности
один из нас ї Аполлодор. Ты, верно, знаешь этого человека и его нрав.
Эхекрат. Как не знать!
Федон. Он совершенно потерял голову, но и сам я был расстроен, да и все
остальные тоже.
Эхекрат. Кто же там был вместе с тобою, Федон?
Федон. Из тамошних граждан ї этот самый Аполлодор, Критобул с отцом, потом
Гермоген, Эпиген, Эсхин, Антисфен. Был и пэаниец Ктесипп, Менексен и еще
кое-кто из местных. Платон, по-моему, был нездоров.
Эхекрат. А из иноземцев кто-нибудь был?
Федон. Да, фиванец Симмий, Кебет, Федонд, а из Мегар ї Евклид и Терпсион.
Эхекрат. А что же Клеомброт и Аристипп?
Федон. Их и не могло быть! Говорят, они были на Эгине в ту пору.
Эхекрат. И больше никого не было?
Федон. Кажется, больше никого.
Эхекрат. Так, так, дальше! О чем же, ты говоришь, была у вас беседа?
Федон. Постараюсь пересказать тебе все с самого начала.
Мы и до того ї и я, и остальные ї каждый день непременно навещали Сократа,
встречаясь ранним утром подле суда, где слушалось его дело:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
часть, что относится к заботе о людях, будет остальною частью
справедливого. [...]
Сократ. Ну а благочестие и праведность - это забота о богах, Евтифрон?
Евтифрон. Именно так.
Сократ. Так, значит, и благочестие, будучи заботой о богах, приносит богам
пользу и делает их лучшими? И ты согласишься с тем, что, когда ты
совершаешь что-то благочестивое, ты делаешь кого-то из богов лучше?
Евтифрон. Конечно, нет, клянусь Зевсом! [...]
Сократ. Так скажи же, какого рода служение богам является благочестивым?
Евтифрон. А такое, каким служат рабы своим господам.
Сократ. Понимаю: значит, это своего рода искусство служить богам. Но скажи,
ради Зевса, что это за расчудесное дело, которое вершат боги, пользуясь
нами как слугами?
Евтифрон. Многие чудесные дела они вершат, Сократ. [...]
Сократ. Из множества чудесных дел, вершимых богами, какое дело является
главным?
Евтифрон. Но я ведь только недавно сказал тебе, Сократ, что немалое дело в
точности понять, как с этим всем обстоит. Скажу тебе лишь попросту, что
если кто умеет говорить или делать что-либо приятное богам, вознося молитвы
и совершая жертвоприношения, то это благочестиво и подобные действия
оберегают и собственные дома, и государственное достояние; действия же,
противоположные угождению богам, нечестивы и направлены на всеобщее
разрушение и гибель. [...]
Сократ. Итак, согласно твоему слову, получается, что благочестие - это
наука о том, как просить и одаривать богов.
Евтифрон. Ты отлично понял, Сократ, то, что я сказал.
Сократ. Так не будет ли правильным просить их о том, в чем мы нуждаемся?
Евтифрон. Конечно, о чем же еще?
Сократ. А правильно ли будет одаривать их взамен тем, в чем у них от нас
есть нужда? Ведь как-то неловко одаривать кого-либо тем, в чем он вовсе и
не нуждается.
Евтифрон. Ты говоришь правду, Сократ.
Сократ. Итак, Евтифрон, благочестие - это некое искусство торговли между
людьми и богами.
Евтифрон. Что ж, пусть это будет искусство торговли, если тебе так
нравится.
Сократ. Мне-то это совсем не нравится, коль скоро это неверно. Молви же,
какую пользу извлекают боги из получаемых от нас даров? Что дают они нам,
это любому ясно, ибо нет у нас ни единого блага, которое исходило бы не от
них. Но какая им польза от того, что они получают от нас? Или уж мы так
наживаемся за их счет при этом обмене, что получаем от них все блага, они
же от нас - ничего?
Евтифрон. Но неужели ты думаешь, Сократ, что боги извлекают какую-то пользу
из того, что получают от нас?
Сократ. Но тогда что же это такое, Евтифрон, - наши дары богам?
Евтифрон. Что же иное, полагаешь ты, как не почетные награды, приятные им,
как я сказал раньше?
Сократ. Значит, Евтифрон, благочестивое - это приятное, а не полезное и
угодное богам?
Платон. Федон
Платон
ФЕДОН
Эхекрат, Федон
[Вступление]
Эхекрат. Скажи, Федон, ты был подле Сократа в тот день, когда он выпил яд в
тюрьме, или только слышал обо всем от кого-нибудь еще?
Федон. Нет, сам, Эхекрат.
Эхекрат. Что же он говорил перед смертью? И как встретил кончину? Очень бы
мне хотелось узнать. Ведь теперь никто из флиунтцев подолгу в Афинах не
бывает, а из тамошних наших друзей, кто бы ни приезжал за последнее время,
ни один ничего достоверного сообщить не может, кроме того только, что
Сократ выпил яду и умер. Вот и все их рассказы.
Федон. Так, значит, вы и про суд ничего не знаете, как и что там
происходило?
Эхекрат. Нет, об этом-то нам передавали. И мы еще удивлялись, что приговор
вынесли давно, а умер он столько времени спустя. Как это получилось, Федон?
Федон. По чистой случайности, Эхекрат. Вышло так, что как раз накануне
приговора афиняне украсили венком корму корабля, который они посылают на
Делос.
Эхекрат. А что за корабль?
Федон. По словам афинян, это тот самый корабль, на котором Тесей некогда
повез на Крит знаменитые семь пар. Он и им жизнь спас, и сам остался жив. А
афиняне, как гласит предание, дали тогда Аполлону обет: если все спасутся,
ежегодно отправлять на Делос священное посольство. С той поры и поныне они
неукоснительно, год за годом, его отправляют. И раз уж снарядили посольство
в путь, закон требует, чтобы все время, пока корабль не прибудет на Делос и
не возвратится назад, город хранил чистоту и ни один смертный приговор в
исполнение не приводился. А плавание иной раз затягивается надолго, если
задуют противные ветры. Началом священного посольства считается день, когда
жрец Аполлона возложит венок на корму корабля. А это случилось накануне
суда ї я уже вам сказал. Потому-то и вышло, что Сократ пробыл так долго в
тюрьме между приговором и кончиною.
Эхекрат. Ну, а какова была сама кончина, Федон? Что он говорил? Как
держался? Кто был при нем из близких? Или же власти никого не допустили и
он умер в одиночестве?
Федон. Да что ты, с ним были друзья, и даже много друзей.
Эхекрат. Тогда расскажи нам, пожалуйста, обо всем как можно подробнее и
обстоятельнее. Если, конечно, ты не занят.
Федон. Нет, я совершенно свободен и постараюсь все вам описать. Тем более
что для меня нет ничего отраднее, как вспоминать о Сократе, ї самому ли о
нем говорить, слушать ли чужие рассказы.
Эхекрат. Но и слушатели твои, Федон, в этом тебе не уступят! Так что уж ты
постарайся ничего не упустить, будь как можно точнее!
Федон. Хорошо. Так вот, сидя подле него, я испытывал удивительное чувство.
Я был свидетелем кончины близкого друга, а между тем жалости к нему не
ощущал ї он казался мне счастливцем, Эхекрат, я видел поступки и слышал
речи счастливого человека! До того бесстрашно и благородно он умирал, что у
меня даже являлась мысль, будто и в Аид он отходит не без божественного
предопределения и там, в Аиде, будет блаженнее, чем кто-либо иной. Вот
почему особой жалости я не ощущал ї вопреки всем ожиданиям, ї но вместе с
тем философская беседа (а именно такого свойства шли у нас разговоры) не
доставила мне привычного удовольствия. Это было какое-то совершенно
небывалое чувство, какое-то странное смешение удовольствия и скорби ї при
мысли, что он вот-вот должен умереть. И все, кто собрался в тюрьме, были
почти в таком же расположении духа и то смеялись, то плакали, в особенности
один из нас ї Аполлодор. Ты, верно, знаешь этого человека и его нрав.
Эхекрат. Как не знать!
Федон. Он совершенно потерял голову, но и сам я был расстроен, да и все
остальные тоже.
Эхекрат. Кто же там был вместе с тобою, Федон?
Федон. Из тамошних граждан ї этот самый Аполлодор, Критобул с отцом, потом
Гермоген, Эпиген, Эсхин, Антисфен. Был и пэаниец Ктесипп, Менексен и еще
кое-кто из местных. Платон, по-моему, был нездоров.
Эхекрат. А из иноземцев кто-нибудь был?
Федон. Да, фиванец Симмий, Кебет, Федонд, а из Мегар ї Евклид и Терпсион.
Эхекрат. А что же Клеомброт и Аристипп?
Федон. Их и не могло быть! Говорят, они были на Эгине в ту пору.
Эхекрат. И больше никого не было?
Федон. Кажется, больше никого.
Эхекрат. Так, так, дальше! О чем же, ты говоришь, была у вас беседа?
Федон. Постараюсь пересказать тебе все с самого начала.
Мы и до того ї и я, и остальные ї каждый день непременно навещали Сократа,
встречаясь ранним утром подле суда, где слушалось его дело:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256