Вот в чем, Сократ, здесь причина.
А чтобы ты не думал, будто я тебя обманываю, вот тебе еще доказательство
того, что все люди в сущности считают всякого человека причастным к
справедливости и прочим гражданским доблестям. Ведь насчет других качеств
дело обстоит так, как ты говоришь: если кто скажет про себя, что он хороший
флейтист, или припишет себе другое какое-нибудь мастерство, какого у него
нет, то его либо поднимают на смех, либо сердятся, и даже домашние приходят
и увещевают его как помешанного. Когда же дело касается справедливости и
прочих гражданских добродетелей, тут даже если человек, известный своей
несправедливостью, вдруг станет сам о себе говорить всенародно правду, то
такую правдивость, которую в другом случае признавали рассудительностью,
все сочтут безумием: ведь считается, что каждый, каков бы он ни был на
самом деле, должен провозглашать себя справедливым, а кто не прикидывается
справедливым, тот не в своем уме. Поэтому необходимо с всякому так или
иначе быть причастным справедливости, в противном случае ему не место среди
людей.
Вот я и говорю: раз считается, что всякий человек причастен к этой
добродетели, значит, можно всякого признавать советчиком, когда о ней идет
речь. А еще я попытаюсь тебе доказать, что добродетель эта не считается
врожденной и возникающей самопроизвольно, но что ей научаются, и если кто
достиг ее, так только прилежанием.
Никто ведь не сердится, не увещевает, не поучает и не наказывает тех, кто
имеет недостатки, считающиеся врожденными или возникшими по воле случая, с
тем чтобы они от них избавились, напротив, этих людей жалеют. Кто,
например, будет настолько неразумен, что решится так поступить с
некрасивыми, малорослыми или бессильными? Ведь все знают, я полагаю, что
подобные вещи - красота и то, что ей противоположно, - достаются людям от
природы и по случаю; но если у кого нет тех добрых свойств, в которые, как
считают, приобретаются старанием, упражнением и обучением, зато есть
противоположные им недостатки, это влечет за собою гнев, наказания и
увещевания. К таким недостаткам относятся несправедливость, нечестие и
вообще все противоположное гражданской доблести: здесь-то уже, понятно,
всякий сердится на другого и вразумляет его, потому что эту добродетель
можно приобрести старанием и обучением. Если ты пожелаешь, Сократ,
вдуматься, в чем смысл наказания преступников, то увидишь, что люди считают
добродетель делом наживным.
Никто ведь не наказывает преступников, имея в виду лишь уже совершенное
беззаконие: такое бессмысленное мучительство было бы зверством. Кто
старается наказывать со смыслом, тот казнит не за прошлое беззаконие - ведь
не превратит же он совершенное в несовершившееся, - но во имя будущего,
чтобы снова не совершил преступления ни этот человек, ни другой, глядя на
это наказание. Кто держится подобного образа мыслей, тот признает, что
добродетель можно воспитать: ведь он карает ради предотвращения зла. Такого
мнения держатся все, кто наказывает, с и в частном быту, и в общественном.
Афиняне же, твои сограждане, наказывают и карают тех, кого признают
преступниками, ничуть не меньше, чем все прочие люди, так что, согласно
нашему рассуждению, и афиняне принадлежат к числу тех, кто признает, что
добродетель - дело наживное и ее можно воспитать.
Итак, Сократ, мне кажется, я достаточно ясно показал тебе, что твои
сограждане не без основания выслушивают советы по общественным вопросам и
от медника, и от сапожника и считают добродетель тем, что можно подготовить
и привить воспитанием.
Еще остается у тебя одно недоумение: ты не возьмешь в толк, как это хорошие
люди научают своих сыновей всему, что зависит от учителей, и в этом делают
их мудрыми, но не могут добиться, чтобы их сыновья хоть кого-нибудь
превзошли в добродетели, которой они отличаются сами. По этому поводу,
Сократ, я уже не миф тебе расскажу, а приведу разумное основание. Подумай
вот о чем: существует ли нечто единое, в чем необходимо участвовать всем
гражданам, если только быть государству? Именно этим, а не чем иным
разрешается твое недоумение. Если только существует это единое и если это
не плотницкое, не кузнечное и не гончарное ремесло, но справедливость,
рассудительность и благочестие - одним словом, то, что я называю
человеческой добродетелью, и если это есть то, чему все должны быть
причастны, и всякий человек, что бы он ни желал изучить или сделать, должен
все делать лишь в соответствии с этим единым, а не вопреки ему, и того, кто
к нему непричастен, надо учить и наказывать -будь то ребенок, мужчина или
женщина, - пока тот, кого наказывают, не исправится, и если, наконец, он,
несмотря на наказания и поучения, не слушается и его надо как неизлечимого
изгонять из городов или убивать, - если так обстоит дело по самой природе,
а между тем хорошие люди учат своих сыновей всему, только не этому, суди
сам, как чудно все получается у хороших людей! Мы доказали, что они считают
возможным обучать этой добродетели и в домашнем быту, и в общественном. Но
если возможно учить добродетели и развивать ее, неужели эти люди начнут
учить своих сыновей лишь тем вещам, неведение которых не карается смертной
казнью, между тем как их детям, если они не научены добродетели и не
воспитаны в ней, угрожает смерть, с изгнание и, кроме того, потеря
имущества - словом, полное разорение дома? Неужто же они не станут учить их
этому со всей возможной заботливостью? Надо полагать, что станут, Сократ.
Пока родители живы, они с малолетства учат и вразумляют своих детей и
делают это до самой своей смерти. Чуть только ребенок начинает понимать
слова, и кормилица, и мать, и наставник, и отец бьются а над тем, чтобы он
стал как можно лучше, уча его и показывая ему при всяком деле и слове, что
справедливо, а что несправедливо, что прекрасно, а что гадко, что
благочестиво, а что нечестиво, что можно делать, а чего нельзя. И хорошо,
если ребенок добровольно слушается; если же нет, то его, словно кривое,
согнувшееся деревцо, выпрямляют угрозами и побоями.
А потом, когда посылают детей к учителям, велят учителю гораздо больше
заботиться о благонравии детей, чем о грамоте и игре на кифаре. Учители об
этом и заботятся; когда дети усвоили буквы и могут понимать написанное, как
до той поры понимали с голоса, они ставят перед ними творения хороших
поэтов, чтобы те их читали, и заставляют детей заучивать их - а там много
наставлений и поучительных рассказов, содержащих похвалы и прославления
древних доблестных мужей, - и ребенок, соревнуясь, подражает этим мужам и
стремится на них походить.
И кифаристы, со своей стороны, заботятся об их рассудительности и о том,
чтобы молодежь не бесчинствовала; к тому же, когда те научатся играть на
кифаре, они учат их творениям хороших поэтов-песнотворцев, согласуя слова с
ладом кифары, и заставляют души мальчиков свыкаться с гармонией и ритмом,
чтобы они стали более чуткими, соразмерными, гармоничными, чтобы были
пригодны для речей и для деятельности: ведь вся жизнь человеческая
нуждается в ритме и гармонии.
Кроме того, посылают мальчиков к учителю гимнастики, чтобы крепость тела
содействовала правильному мышлению и не приходилось бы из-за телесных
недостатков робеть на войне и в прочих делах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
А чтобы ты не думал, будто я тебя обманываю, вот тебе еще доказательство
того, что все люди в сущности считают всякого человека причастным к
справедливости и прочим гражданским доблестям. Ведь насчет других качеств
дело обстоит так, как ты говоришь: если кто скажет про себя, что он хороший
флейтист, или припишет себе другое какое-нибудь мастерство, какого у него
нет, то его либо поднимают на смех, либо сердятся, и даже домашние приходят
и увещевают его как помешанного. Когда же дело касается справедливости и
прочих гражданских добродетелей, тут даже если человек, известный своей
несправедливостью, вдруг станет сам о себе говорить всенародно правду, то
такую правдивость, которую в другом случае признавали рассудительностью,
все сочтут безумием: ведь считается, что каждый, каков бы он ни был на
самом деле, должен провозглашать себя справедливым, а кто не прикидывается
справедливым, тот не в своем уме. Поэтому необходимо с всякому так или
иначе быть причастным справедливости, в противном случае ему не место среди
людей.
Вот я и говорю: раз считается, что всякий человек причастен к этой
добродетели, значит, можно всякого признавать советчиком, когда о ней идет
речь. А еще я попытаюсь тебе доказать, что добродетель эта не считается
врожденной и возникающей самопроизвольно, но что ей научаются, и если кто
достиг ее, так только прилежанием.
Никто ведь не сердится, не увещевает, не поучает и не наказывает тех, кто
имеет недостатки, считающиеся врожденными или возникшими по воле случая, с
тем чтобы они от них избавились, напротив, этих людей жалеют. Кто,
например, будет настолько неразумен, что решится так поступить с
некрасивыми, малорослыми или бессильными? Ведь все знают, я полагаю, что
подобные вещи - красота и то, что ей противоположно, - достаются людям от
природы и по случаю; но если у кого нет тех добрых свойств, в которые, как
считают, приобретаются старанием, упражнением и обучением, зато есть
противоположные им недостатки, это влечет за собою гнев, наказания и
увещевания. К таким недостаткам относятся несправедливость, нечестие и
вообще все противоположное гражданской доблести: здесь-то уже, понятно,
всякий сердится на другого и вразумляет его, потому что эту добродетель
можно приобрести старанием и обучением. Если ты пожелаешь, Сократ,
вдуматься, в чем смысл наказания преступников, то увидишь, что люди считают
добродетель делом наживным.
Никто ведь не наказывает преступников, имея в виду лишь уже совершенное
беззаконие: такое бессмысленное мучительство было бы зверством. Кто
старается наказывать со смыслом, тот казнит не за прошлое беззаконие - ведь
не превратит же он совершенное в несовершившееся, - но во имя будущего,
чтобы снова не совершил преступления ни этот человек, ни другой, глядя на
это наказание. Кто держится подобного образа мыслей, тот признает, что
добродетель можно воспитать: ведь он карает ради предотвращения зла. Такого
мнения держатся все, кто наказывает, с и в частном быту, и в общественном.
Афиняне же, твои сограждане, наказывают и карают тех, кого признают
преступниками, ничуть не меньше, чем все прочие люди, так что, согласно
нашему рассуждению, и афиняне принадлежат к числу тех, кто признает, что
добродетель - дело наживное и ее можно воспитать.
Итак, Сократ, мне кажется, я достаточно ясно показал тебе, что твои
сограждане не без основания выслушивают советы по общественным вопросам и
от медника, и от сапожника и считают добродетель тем, что можно подготовить
и привить воспитанием.
Еще остается у тебя одно недоумение: ты не возьмешь в толк, как это хорошие
люди научают своих сыновей всему, что зависит от учителей, и в этом делают
их мудрыми, но не могут добиться, чтобы их сыновья хоть кого-нибудь
превзошли в добродетели, которой они отличаются сами. По этому поводу,
Сократ, я уже не миф тебе расскажу, а приведу разумное основание. Подумай
вот о чем: существует ли нечто единое, в чем необходимо участвовать всем
гражданам, если только быть государству? Именно этим, а не чем иным
разрешается твое недоумение. Если только существует это единое и если это
не плотницкое, не кузнечное и не гончарное ремесло, но справедливость,
рассудительность и благочестие - одним словом, то, что я называю
человеческой добродетелью, и если это есть то, чему все должны быть
причастны, и всякий человек, что бы он ни желал изучить или сделать, должен
все делать лишь в соответствии с этим единым, а не вопреки ему, и того, кто
к нему непричастен, надо учить и наказывать -будь то ребенок, мужчина или
женщина, - пока тот, кого наказывают, не исправится, и если, наконец, он,
несмотря на наказания и поучения, не слушается и его надо как неизлечимого
изгонять из городов или убивать, - если так обстоит дело по самой природе,
а между тем хорошие люди учат своих сыновей всему, только не этому, суди
сам, как чудно все получается у хороших людей! Мы доказали, что они считают
возможным обучать этой добродетели и в домашнем быту, и в общественном. Но
если возможно учить добродетели и развивать ее, неужели эти люди начнут
учить своих сыновей лишь тем вещам, неведение которых не карается смертной
казнью, между тем как их детям, если они не научены добродетели и не
воспитаны в ней, угрожает смерть, с изгнание и, кроме того, потеря
имущества - словом, полное разорение дома? Неужто же они не станут учить их
этому со всей возможной заботливостью? Надо полагать, что станут, Сократ.
Пока родители живы, они с малолетства учат и вразумляют своих детей и
делают это до самой своей смерти. Чуть только ребенок начинает понимать
слова, и кормилица, и мать, и наставник, и отец бьются а над тем, чтобы он
стал как можно лучше, уча его и показывая ему при всяком деле и слове, что
справедливо, а что несправедливо, что прекрасно, а что гадко, что
благочестиво, а что нечестиво, что можно делать, а чего нельзя. И хорошо,
если ребенок добровольно слушается; если же нет, то его, словно кривое,
согнувшееся деревцо, выпрямляют угрозами и побоями.
А потом, когда посылают детей к учителям, велят учителю гораздо больше
заботиться о благонравии детей, чем о грамоте и игре на кифаре. Учители об
этом и заботятся; когда дети усвоили буквы и могут понимать написанное, как
до той поры понимали с голоса, они ставят перед ними творения хороших
поэтов, чтобы те их читали, и заставляют детей заучивать их - а там много
наставлений и поучительных рассказов, содержащих похвалы и прославления
древних доблестных мужей, - и ребенок, соревнуясь, подражает этим мужам и
стремится на них походить.
И кифаристы, со своей стороны, заботятся об их рассудительности и о том,
чтобы молодежь не бесчинствовала; к тому же, когда те научатся играть на
кифаре, они учат их творениям хороших поэтов-песнотворцев, согласуя слова с
ладом кифары, и заставляют души мальчиков свыкаться с гармонией и ритмом,
чтобы они стали более чуткими, соразмерными, гармоничными, чтобы были
пригодны для речей и для деятельности: ведь вся жизнь человеческая
нуждается в ритме и гармонии.
Кроме того, посылают мальчиков к учителю гимнастики, чтобы крепость тела
содействовала правильному мышлению и не приходилось бы из-за телесных
недостатков робеть на войне и в прочих делах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256