(Таких примеров можно привести без числа!) Подобные
люди, думаю я, действуют в согласии с самою природою права и - клянусь
Зевсом! - в согласии с законом самой природы, хотя он может не совпадать с
тем законом, какой устанавливаем мы и по какому стараемся вылепить самых
лучших и решительных среди нас. Мы берем их в детстве, словно львят, и
приручаем заклинаниями и ворожбою, внушая, что все должны быть равны и что
именно это прекрасно и справедливо. Но если появится человек, достаточно
одаренный природою, чтобы разбить и стряхнуть с себя все оковы, я уверен:
он освободится, он втопчет в грязь наши писания, и волшебство, и
чародейство, и все противные природе законы и, воспрянув, явится пред нами
владыкою бывший наш раб - вот тогда-то и просияет справедливость природы!
Знакомство с философией прекрасно в той мере, в какой с ней знакомятся ради
образования, и нет ничего постыдного, если философией занимается юноша. Но
если он продолжает свои занятия и возмужав, это уже смешно, Сократ, и,
глядя на таких философов, я испытываю то же чувство, что при виде взрослых
людей, которые по-детски лепечут или резвятся. Но когда слышишь как лепечет
взрослый, и видишь как он по-детски резвится, это кажется смехотворным,
недостойным мужчины и заслуживающим кнута.
Совершенно так же отношусь я и к приверженцам философии. Видя увлечение ею
у безусого юноши и не думает с ней расставаться, тут уже, Сократ, по-моему,
требуется кнут! Как бы ни был, повторяю я, даровит такой человек, он
наверняка теряет мужественность, держась вдали от средины города, его
площадей и собраний, где прославляются мужи, по слову поэта; он прозябает
до конца жизни в неизвестности, шепчась по углам с тремя или четырьмя
мальчишками, и никогда не слетит с его губ свободное, громкое и
дерзновенное слово.
Ведь если бы сегодня тебя схватили - тебя или кого-нибудь их таких же, как
ты, - и бросили в тюрьму, обвиняя в преступлении, которого ты никогда не
совершал, ты же знаешь - ты оказался бы совершенно беззащитен, голова у
тебя пошла бы кругом, и ты бы так и застыл с открытым ртом, не в силах
ничего вымолвить, а потом предстал бы перед судом, лицом к лицу с
обвинителем, отъявленным мерзавцем и негодяем, и умер бы, если бы тому
вздумалось потребовать для тебя смертного приговора.
Такого человека, прости меня за грубость, можно совершенно безнаказанно
отхлестать по щекам. [...] Не с тех бери пример, кто копается в мелочах,
опровергая друг друга, но с тех, кто владеет богатствами, славою и многими
иными благами.
Сократ. Как вы с Пиндаром понимаете природную справедливость? Это когда
сильный грабит имущество слабого, лучший властвует над худшим и
могущественный стоит выше немощного? Верно я запомнил, или же ты толкуешь
справедливость как-нибудь по-иному?
Калликл. Нет, именно так я говорил прежде, так говорю и теперь. [...]
Сократ. Так, а большинство по природе сильнее одного? То самое большинство,
которое издает законы против одного, как ты только что говорил.
Калликл. Да, конечно.
Сократ. Значит, установления большинства - это установления сильных.
Калликл. Истинная правда.
Сократ. Выходит, пожалуй, что раньше ты говорил неверно и обвинял меня
незаслуженно, утверждая, будто обычай противоположен природе...
Калликл. [...] Или ты воображаешь, что, когда соберутся рабы и всякий
прочий сброд, не годный ни на что, кроме как разве напрягать мышцы, -
соберутся и что-то там изрекут, - это будет законным установлением?
Сократ. [...] Ведь, конечно же, ты не считаешь, что двое лучше одного или
что твои рабы лучше тебя по той причине, что крепче телом. [529] Значит, по
твоему разумению, нередко один разумный сильнее многих тысяч безрассудных,
и ему надлежит править, а им повиноваться, и властитель должен стоять выше
своих подвластных. [...]
Калликл. Это я и считаю справедливым по природе - когда лучший и наиболее
разумный властвует и возвышается над худшими.
Сократ. Каким преимуществом должен по справедливости обладать наиболее
сильный и разумный? [...]
Калликл. И прежде всего, когда я говорю о сильных, я имею в виду не
сапожников и не поваров, а тех, кто разумен в государственных делах - знает
как управлять городом, - и не только разумен, но и мужественен: что
задумает, способен исполнить и не останавливается на полпути из-за душевной
расслабленности. Им-то и должна принадлежать власть в городе, и
справедливость требует, чтобы они возвышались над остальными - властители
над подвластными.
Сократ. А сами над собою, друг, будут они властителями или подвластными?
Калликл. Как же ты ее понимаешь, власть над собой?
Сократ. Очень просто, как многие: это воздержанность, умение владеть собою,
быть хозяином своих наслаждений и желаний.
Калликл. Ах ты, простак! Да ведь ты зовешь воздержанными глупцов! [...]
Может ли в самом деле быть счастлив человек, если он раб и кому-то
повинуется? Нет. Что такое прекрасное и справедливое по природе, я скажу
тебе сейчас со всей откровенностью: кто хочет прожить жизнь правильно,
должен давать полнейшую волю своим желаниям, а не подавлять их, и как бы ни
были они необузданны, должен найти в себе способность им служить, должен
исполнять любое свое желание.
Но конечно, большинству это недоступно, и поэтому толпа, стыдясь своей
немощи и скрывая ее, поносит таких людей и объявляет своеволие позором и,
как я уже говорил раньше, старается поработить лучших по природе;
бессильная утолить собственную жажду наслаждений, она восхваляет
воздержанность и справедливость - потому, что не знает мужества. Но если
кому выпало родится сыном царя или с самого начала получить от природы
достаточно силы, чтобы достигнуть власти - тирании или другого
какого-нибудь вида господства, что поистине может быть для такого человека
постыднее и хуже, чем воздержанность? Он может невозбранно и
беспрепятственно наслаждаться всеми благами, а между тем сам ставит над
собой владыку - законы, решения и поношения толпы! И как не сделаться ему
несчастным по милости этого "блага" - справедливости и воздержанности, если
он, властвуя в своем городе, не может оделять друзей щедрее, чем врагов?
Ты уверяешь, Сократ, что ищешь истину, так вот тебе роскошь, своеволие,
свобода - в них и добродетель и счастье, а все прочее, все ваши красные
слова и противные природе условности, - никчемный вздор.
Сократ. Да, Калликл, ты нападаешь и отважно, и откровенно. То, что ты
теперь высказываешь напрямик, думают и другие, но только держат про себя. И
я прошу тебя - ни в коем случае не отступайся, чтобы действительно,
по-настоящему выяснилось, как нужно жить. Скажи мне: ты утверждаешь, что
желания нельзя подавлять, если человек хочет быть таким, каким должен быть,
что надо давать им полную волю и всячески, всеми средствами им угождать и
что это как раз и есть добродетель?
Калликл. Да, утверждаю.
Сократ. Значит тех, кто ни в чем не испытывает нужды, неправильно называют
счастливыми?
Калликл. В таком случае самыми счастливыми были бы камни и мертвецы.
Сократ. [...] И правда, как-то раз я слышал от одного умного человека, что
теперь мы мертвы, и что тело - наша могила, и что та часть души, где
заключены желания, легковерна и переменчива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256
люди, думаю я, действуют в согласии с самою природою права и - клянусь
Зевсом! - в согласии с законом самой природы, хотя он может не совпадать с
тем законом, какой устанавливаем мы и по какому стараемся вылепить самых
лучших и решительных среди нас. Мы берем их в детстве, словно львят, и
приручаем заклинаниями и ворожбою, внушая, что все должны быть равны и что
именно это прекрасно и справедливо. Но если появится человек, достаточно
одаренный природою, чтобы разбить и стряхнуть с себя все оковы, я уверен:
он освободится, он втопчет в грязь наши писания, и волшебство, и
чародейство, и все противные природе законы и, воспрянув, явится пред нами
владыкою бывший наш раб - вот тогда-то и просияет справедливость природы!
Знакомство с философией прекрасно в той мере, в какой с ней знакомятся ради
образования, и нет ничего постыдного, если философией занимается юноша. Но
если он продолжает свои занятия и возмужав, это уже смешно, Сократ, и,
глядя на таких философов, я испытываю то же чувство, что при виде взрослых
людей, которые по-детски лепечут или резвятся. Но когда слышишь как лепечет
взрослый, и видишь как он по-детски резвится, это кажется смехотворным,
недостойным мужчины и заслуживающим кнута.
Совершенно так же отношусь я и к приверженцам философии. Видя увлечение ею
у безусого юноши и не думает с ней расставаться, тут уже, Сократ, по-моему,
требуется кнут! Как бы ни был, повторяю я, даровит такой человек, он
наверняка теряет мужественность, держась вдали от средины города, его
площадей и собраний, где прославляются мужи, по слову поэта; он прозябает
до конца жизни в неизвестности, шепчась по углам с тремя или четырьмя
мальчишками, и никогда не слетит с его губ свободное, громкое и
дерзновенное слово.
Ведь если бы сегодня тебя схватили - тебя или кого-нибудь их таких же, как
ты, - и бросили в тюрьму, обвиняя в преступлении, которого ты никогда не
совершал, ты же знаешь - ты оказался бы совершенно беззащитен, голова у
тебя пошла бы кругом, и ты бы так и застыл с открытым ртом, не в силах
ничего вымолвить, а потом предстал бы перед судом, лицом к лицу с
обвинителем, отъявленным мерзавцем и негодяем, и умер бы, если бы тому
вздумалось потребовать для тебя смертного приговора.
Такого человека, прости меня за грубость, можно совершенно безнаказанно
отхлестать по щекам. [...] Не с тех бери пример, кто копается в мелочах,
опровергая друг друга, но с тех, кто владеет богатствами, славою и многими
иными благами.
Сократ. Как вы с Пиндаром понимаете природную справедливость? Это когда
сильный грабит имущество слабого, лучший властвует над худшим и
могущественный стоит выше немощного? Верно я запомнил, или же ты толкуешь
справедливость как-нибудь по-иному?
Калликл. Нет, именно так я говорил прежде, так говорю и теперь. [...]
Сократ. Так, а большинство по природе сильнее одного? То самое большинство,
которое издает законы против одного, как ты только что говорил.
Калликл. Да, конечно.
Сократ. Значит, установления большинства - это установления сильных.
Калликл. Истинная правда.
Сократ. Выходит, пожалуй, что раньше ты говорил неверно и обвинял меня
незаслуженно, утверждая, будто обычай противоположен природе...
Калликл. [...] Или ты воображаешь, что, когда соберутся рабы и всякий
прочий сброд, не годный ни на что, кроме как разве напрягать мышцы, -
соберутся и что-то там изрекут, - это будет законным установлением?
Сократ. [...] Ведь, конечно же, ты не считаешь, что двое лучше одного или
что твои рабы лучше тебя по той причине, что крепче телом. [529] Значит, по
твоему разумению, нередко один разумный сильнее многих тысяч безрассудных,
и ему надлежит править, а им повиноваться, и властитель должен стоять выше
своих подвластных. [...]
Калликл. Это я и считаю справедливым по природе - когда лучший и наиболее
разумный властвует и возвышается над худшими.
Сократ. Каким преимуществом должен по справедливости обладать наиболее
сильный и разумный? [...]
Калликл. И прежде всего, когда я говорю о сильных, я имею в виду не
сапожников и не поваров, а тех, кто разумен в государственных делах - знает
как управлять городом, - и не только разумен, но и мужественен: что
задумает, способен исполнить и не останавливается на полпути из-за душевной
расслабленности. Им-то и должна принадлежать власть в городе, и
справедливость требует, чтобы они возвышались над остальными - властители
над подвластными.
Сократ. А сами над собою, друг, будут они властителями или подвластными?
Калликл. Как же ты ее понимаешь, власть над собой?
Сократ. Очень просто, как многие: это воздержанность, умение владеть собою,
быть хозяином своих наслаждений и желаний.
Калликл. Ах ты, простак! Да ведь ты зовешь воздержанными глупцов! [...]
Может ли в самом деле быть счастлив человек, если он раб и кому-то
повинуется? Нет. Что такое прекрасное и справедливое по природе, я скажу
тебе сейчас со всей откровенностью: кто хочет прожить жизнь правильно,
должен давать полнейшую волю своим желаниям, а не подавлять их, и как бы ни
были они необузданны, должен найти в себе способность им служить, должен
исполнять любое свое желание.
Но конечно, большинству это недоступно, и поэтому толпа, стыдясь своей
немощи и скрывая ее, поносит таких людей и объявляет своеволие позором и,
как я уже говорил раньше, старается поработить лучших по природе;
бессильная утолить собственную жажду наслаждений, она восхваляет
воздержанность и справедливость - потому, что не знает мужества. Но если
кому выпало родится сыном царя или с самого начала получить от природы
достаточно силы, чтобы достигнуть власти - тирании или другого
какого-нибудь вида господства, что поистине может быть для такого человека
постыднее и хуже, чем воздержанность? Он может невозбранно и
беспрепятственно наслаждаться всеми благами, а между тем сам ставит над
собой владыку - законы, решения и поношения толпы! И как не сделаться ему
несчастным по милости этого "блага" - справедливости и воздержанности, если
он, властвуя в своем городе, не может оделять друзей щедрее, чем врагов?
Ты уверяешь, Сократ, что ищешь истину, так вот тебе роскошь, своеволие,
свобода - в них и добродетель и счастье, а все прочее, все ваши красные
слова и противные природе условности, - никчемный вздор.
Сократ. Да, Калликл, ты нападаешь и отважно, и откровенно. То, что ты
теперь высказываешь напрямик, думают и другие, но только держат про себя. И
я прошу тебя - ни в коем случае не отступайся, чтобы действительно,
по-настоящему выяснилось, как нужно жить. Скажи мне: ты утверждаешь, что
желания нельзя подавлять, если человек хочет быть таким, каким должен быть,
что надо давать им полную волю и всячески, всеми средствами им угождать и
что это как раз и есть добродетель?
Калликл. Да, утверждаю.
Сократ. Значит тех, кто ни в чем не испытывает нужды, неправильно называют
счастливыми?
Калликл. В таком случае самыми счастливыми были бы камни и мертвецы.
Сократ. [...] И правда, как-то раз я слышал от одного умного человека, что
теперь мы мертвы, и что тело - наша могила, и что та часть души, где
заключены желания, легковерна и переменчива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256