Итак, Антифонт сказал, что, по словам Пифодора, однажды приехали на Великие
Панафинеи [3] Зенон и Парменид. Парменид был уже очень стар, совершенно
сед, но красив и представителен; лет ему было примерно за шестьдесят пять.
Зенону же тогда было около сорока, он был высокого роста и приятной
наружности; поговаривали, что он был любимцем Парменида. Они остановились у
Пифодора, за городской сткной, в Керамике [4]. Сюда-то и пришли Сократ и с
ним многие другие, желая послушать сочинения Зенона, ибо они тогда впервые
были привезены им и Парменидом. Сократ был в то время очень молод. Читал им
сам Зенон, Парменид же как раз отлучился; оставалось дочитать уже совсем
немного, когда вошел сам Пифодор и с ним Парменид и Аристотель, бывший
впоследствии одним из Тридцати, и вошедшие успели еще услышать кое-что из
сочинения, но очень немногое; впрочем, сам Пифодор еще прежде слушал
Зенона.
Прослушав все, Сократ попросил прочесть снова первое положение первого
рассуждения и после прочткния его сказал:
Основной элейский тезис - Как это ты говоришь, Зенон? Если существует
многое, то оно должно быть подобным и не подобным а это, очевидно,
невозможно, потому что и неподобное не может быть подобным, и подобное -
неподобным. Не так ли ты говоришь?
- Так,- ответил Зенон.
- Значит, если невозможно неподобному быть подобным и подобному -
неподобным, то невозможно и существование многого, ибо если бы многое
существовало, то оно испытывало бы нечто невозможное? Это хочешь ты сказать
своими рассуждениями? Хочешь утверждать вопреки общему мнению, что многое
не существует? И каждое из своих рассуждений ты считаешь доказательством
этого, так что сколько ты написал рассуждений, столько, по-твоему,
представляешь и доказательств того, что многое не существует? Так ли ты
говоришь, или я тебя неправильно понимаю?
- Нет,- сказал Зоной,- ты хорошо схватил смысл сочинения в целом.
- Я замечаю, Парменид,- сказал Сократ,- что наш Зоной хочет быть близок
тебе во всем, даже в сочинениях. В самом деле, он написал примерно то же,
что и ты, но с помощью переделок старается ввести нас в заблуждение, будто
он говорит что-то другое: ты в своей поэме утверждаешь, что все есть
единое, и представляешь прекрасные доказательства этого; он же отрицает
существование многого и тоже приводит многочисленные и веские
доказательства [5] . Но то, что вы говорите, оказывается выше разумения нас
остальных: действительно, один из вас утверждает существование единого,
другой отрицает существование многого, но каждый рассуждает так, что
кажется, будто он сказал * совсем не то, что другой, между тем как оба вы
говори те почти что одно и то же.
- Да, Сократ,- сказал Зоной,- но только ты не вполне постиг истинный смысл
сочинения. Хотя ты, подобно лакейским щепкам [6], отлично выискиваешь и
выслеживаешь то, что содержится в сказанном, но прежде всего от тебя
ускользает, что мое сочинение вовсе не притязает на то, о чем ты говоришь,
и вовсе не пытается скрыть от людей некий великий замысел. Ты говоришь об
обстоятельстве побочном. В действительности это сочинение поддерживает
рассуждение Парменид против тех, кто пытается высмеять его, утверждая, что
если существует единое, то из этого утверждения следует множество смешных и
противоречащих ему выводов. Итак, мое сочинение направлено против
допускающих многое, возвращает им с избытком их нападки и старается
показать, что при обстоятельном рассмотрении их положение <существует
многое> влечет за собой еще более смешные последствия, чем признание
существования единого. Под влиянием такой страсти к спорам я в молодости и
написал это сочинение, но, когда оно было написано, кто-то его у меня
украл, так что мне не пришлось решать вопрос, следует ли его выпускать в
свет или нет. Таким образом, от тебя ускользнуло, Сократ, что сочинение это
подсказано юношеской любовью к спорам, а вовсе не честолюбием пожилого
человека. Впрочем, как я уже сказал, твои соображения недурны. Критика
дуализма вещи и идеи - Принимаю твою поправку, - сказал Сократ, - и
полагаю,что дело обстоит так, как ты говоришь. Но скажи мне вот что: не
признаешь ли ты, что существует сама по себе некая идея подобия и другая,
противоположная ей,- идея неподобия [7]? Что к этим двум идеям приобщаемся
и я, и ты, и все прочее, что мы называем многим? Далее, что приобщающееся к
подобию становится подобным по причине и согласно мкре своего приобщения,
приобщающееся же к неподобию - таким же образом неподобным и приобщающекся
к тому и другому - тем и другим вместе? И если все вещи приобщаются к обеим
противоположным [идеям] и через причастность обеим оказываются подобными и
неподобными между собой, то что же в этом удивительного? Было бы странно,
думается мне, если бы кто-нибудь показал, что подобное само по себе
становится неподобным или неподобное [само по себе] - подобным; но если мне
указывают, что причастное тому и другому совмещает признаки обоих, то мне,
Зоной, это вовсе не кажется нелепым, равно как если бы кто-нибудь
обнаружил, что все есть единое вследствие причастности единому и оно же, с
другой стороны, есть многое вследствие причастности ко множественному.
Пусть-ка кто докажет, что единое, взятое само по себе, есть многое и, с
другой стороны, что многое [само по себе] есть единое, вот тогда я выкажу
изумление. И по отношению ко всему другому дело обстоит так же: если бы
было показано, что роды и виды испытывают сами в себе эти противоположные
состояния, то это было бы достойно удивления. Но что удивительного, если
кто будет доказывать, что я - единый и многий, и, желая показать
множественность, скажет, что во мне различны правая и левая, передняя и
задняя, а также верхняя и нижняя части,- ведь ко множественному, как мне
кажется, я причастен, - желая же показать, что я един, скажет, что, будучи
причастен к единому, я как человек - один среди нас семерых: таким образом
раскрывается истинность того и другого. Итак, если кто примется показывать
тождество единого и многого в таких предметах, как камни, бревна и т. п.,
то мы скажем, что он приводит нам примеры многого и единого, но не
доказывает ни того, что единое множественно, ни того, что многое едино, и в
его словах нет ничего удивительного, но есть лишь то, с чем все мы могли бы
согласиться. Если же кто-то сделает то, о чем я только что говорил, то есть
сначала установит раздельность и обособленность идей самих по себе, таких,
как подобие и неподобие, множественность и единичность, покой и движение, и
других в этом роде, а затем докажет, что они могут смешиваться между собой
и разобщаться, вот тогда, Зкнон, я буду приятно изумлен. Твои рассуждения я
нахожу смело разработанными, однако, как я уже сказал, гораздо более я
изумился бы в том случае, если бы кто мог показать, что то же самое
затруднение всевозможными способами пронизывает самые идеи, и, как вы
проследили его в видимых вещах, так же точно обнаружить его в вещах,
постигаемых с помощью рассуждения.
Во время этой речи Пифодор думал, что Парменид и Зенон будут досадовать
из-за каждого замечания Сократа, однако они внимательно слушали его и часто
с улыбкой переглядывались между собой, выказывая этим свое восхищение;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256