во-первых,
потому что это никакие не "эмблемы", а басни; во-вторых, если
даже допустить, что это на самом деле "эмблемы", Куорлз до
такой степени истрепал и опошлил это слово, что после него
называть стихи "эмблемами" уже невозможно... Поэтому творения
Харта и следует именовать "баснями", хотя, по-моему, самым
подходящим названием было бы "Назидательные рассказы". Если бы
ты спросил мое мнение о тех из них, которые я читал, я бы
ответил: sunt plura bona, quaedam mediocria, et quaedam...324
Твои соображения о предстоящих переменах не лишены
оснований: я все время возвращаюсь к мысли о том, что мина, о
которой мы говорили с тобой, непременно взорвется, то ли к
концу сессии, то ли даже раньше.
Сил у меня немного прибавилось, но Геркулесом я себя все
же назвать не могу: поэтому я не стану, подобно ему, лишать
невинности пятьдесят девушек за ночь; такого я бы, пожалуй,
даже не мог и вообразить. Итак, спокойной ночи, и да
благословит тебя бог.
LXXXVIII
Лондон, 27 декабря 1765 г.
Милый друг,
В понедельник я приехал сюда из Бата и чувствую себя хоть
и не намного, но все же лучше, чем когда ехал туда. По-прежнему
мучают меня ревматические боли в коленях и пояснице; видно, мне
уж не избавиться от них до конца жизни.
Из официальных сообщений ты, должно быть, уже знаешь о
том, что делал парламент в первый день заседания, или, вернее,
о том, чего он не делал; тот же самый вопрос будет главным на
следующем заседании: это вопрос о наших американских колониях в
связи с недавно введенным гербовым сбором, который колонисты
категорически отказываются платить. Колониальные власти склонны
проявить снисходительность и терпимость к этим непослушным
детям метрополии, оппозиция требует принять, как они
выражаются, решительные меры, иначе говоря, применить насилие,
которое будет ничем не лучше всех dragonnades325, и заставить
наши войска в Америке взимать этот сбор. Что до меня, то я ни
разу не видел, чтобы непослушный ребенок начинал вести себя
лучше после того, как его выпорют, и я не хотел бы, чтобы
метрополия превращалась в мачеху. Наша торговля с Америкой дает
нам в communibus annis326 два миллиона фунтов в год, а гербовый
сбор составляет всего-навсего сто тысяч, и я ни за что бы не
стал добиваться поступления этой суммы в казначейство, если при
этом придется потерять или даже если просто существует
опасность потерять миллион фунтов в год национального дохода.
Я не пишу тебе о тех, кого вчера наградили орденом
Подвязки, потому что об этом пишут в газетах, но должен
сказать, что лента, которую получил герцог Брауншвейгский --
большая честь для этого дома, -- он ведь, должно быть,
единственный (не считая нашей королевской династии), кто имеет
две голубые ленты одновременно; но надо признать, они их
действительно заслужили.
В городе теперь только и говорят, что о разводах.
Собираются разводиться с женами бывший камергер Финч, лорд
Уорик и твой друг лорд Болингброк. Ни один из этих трех
разводов меня не удивляет, напротив, я поражаюсь тому, сколь
многие продолжают еще жить вместе. Это означает только, что у
нас в стране господствуют самые превратные представления о
браке.
Сегодня я послал м-ру Ларпану двести фунтов для тебя к
рождеству, -- он, верно, известит тебя о них с этой же почтой.
Повеселись на рождество получше, потому что pour Ie peu de bon
temps qui nous reste, rien n'est si funeste qu'un noir
chagrin327. И пусть у тебя будет еще много счастливых новых
годов. Прощай.
LXXXIX328
Бат, 17 октября 1768 г.
Милый друг,
Последние два твоих письма -- мне и Гревенкопу --
чрезвычайно меня встревожили. Мне кажется только, что ты, как
то свойственно больным, преувеличиваешь тяжесть своего
состояния, и надежда эта немного меня успокаивает. Водянка
никогда не наступает так внезапно, и хочется верить, что отеки
у тебя на ногах -- временное явление, вызванное подагрой или
ревматизмом, которыми ты страдаешь уже давно. Лет сорок тому
назад, после жестокой лихорадки, ноги мои распухли именно так,
как, судя по твоим письмам, у тебя сейчас. Я сразу же решил,
что это водянка, но врачи заверили меня, что отеки эти --
следствие лихорадки и скоро пройдут. Они оказались правы.
Попроси пожалуйста своего секретаря, кто бы это ни был, раз в
неделю регулярно сообщать о твоем здоровье либо мне, либо
Гревенкопу, -- это все равно.
В последних моих четырех письмах я послал тебе нюхательный
порошок герцогини Сомерсет -- столько, сколько можно было
насыпать в конверты. Получил ты их все или хоть сколько-нибудь?
Помог ли тебе этот порошок? Ты сейчас в таком состоянии, что не
можешь нигде бывать, но надеюсь, у тебя есть знакомые, которые
тебя навещают, ведь если и всегда-то человеку нелегко
оставаться одному, человеку больному это еще тяжелее: он
чересчур много думает о своем недуге и преувеличивает его.
Кое-кто из людей образованных был бы, вероятно, рад посидеть с
тобой, да и ты не остался бы у них в долгу.
Бедняга Харт, который все еще здесь, в весьма плачевном
состоянии. Он совершенно не владеет левой рукой и ногой,
говорит с трудом и очень невнятно. Я навещал его вчера. Он с
большим участием расспрашивал о тебе и был тронут, когда я
показал ему твое письмо.
Я чувствую себя не хуже и не лучше, чем в прошлом году,
когда я был здесь. Я не могу считать себя ни здоровым, ни
больным -- я нездоров. Ноги меня не слушаются: если я в
состоянии еще четверть часа проползти по ровному месту, то ни
подняться, ни спуститься по лестнице без помощи слуги я не
могу.
Да хранит тебя бог, и да поможет он тебе поскорее
поправиться.
************************************************************
М. П. Алексеев. ЧЕСТЕРФИЛД И ЕГО "ПИСЬМА К СЫНУ"
В истории английской литературы XVIII века особое место
занимает Честерфилд, -- писатель, публицист, философ-моралист,
историк. Примечательно, что литературную известность имя
Честерфилда приобрело только после его смерти; при жизни его
знали только как видного государственного деятеля, дипломата,
оратора, одного из лидеров оппозиции в верхней палате
английского парламента, который в конце концов удалился от дел
и четверть века прожил в уединении, среди избранных друзей и
книг своей богатой библиотеки. О его литературных трудах знали
очень немногие, потому что он ничего не печатал под своим
именем, хотя молва и приписывала ему -- иногда напрасно --
кое-какие безымянные сочинения философско-этического
содержания. Правда, Честерфилд считался острословом и
занимательным собеседником, чьи меткие суждения подхватывались
на лету, становились широко известными и попадали в современную
печать вместе с анекдотами о нем журналистов. Но
распространявшихся слухов и закрепленных в печати афоризмов
Честерфилда было, разумеется, недостаточно для того, чтобы этот
вельможа мог приобрести литературную репутацию, о которой
никогда не заботился, довольствуясь тем, что считался добрым
приятелем многих видеых французских и английских писателей той
эпохи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
потому что это никакие не "эмблемы", а басни; во-вторых, если
даже допустить, что это на самом деле "эмблемы", Куорлз до
такой степени истрепал и опошлил это слово, что после него
называть стихи "эмблемами" уже невозможно... Поэтому творения
Харта и следует именовать "баснями", хотя, по-моему, самым
подходящим названием было бы "Назидательные рассказы". Если бы
ты спросил мое мнение о тех из них, которые я читал, я бы
ответил: sunt plura bona, quaedam mediocria, et quaedam...324
Твои соображения о предстоящих переменах не лишены
оснований: я все время возвращаюсь к мысли о том, что мина, о
которой мы говорили с тобой, непременно взорвется, то ли к
концу сессии, то ли даже раньше.
Сил у меня немного прибавилось, но Геркулесом я себя все
же назвать не могу: поэтому я не стану, подобно ему, лишать
невинности пятьдесят девушек за ночь; такого я бы, пожалуй,
даже не мог и вообразить. Итак, спокойной ночи, и да
благословит тебя бог.
LXXXVIII
Лондон, 27 декабря 1765 г.
Милый друг,
В понедельник я приехал сюда из Бата и чувствую себя хоть
и не намного, но все же лучше, чем когда ехал туда. По-прежнему
мучают меня ревматические боли в коленях и пояснице; видно, мне
уж не избавиться от них до конца жизни.
Из официальных сообщений ты, должно быть, уже знаешь о
том, что делал парламент в первый день заседания, или, вернее,
о том, чего он не делал; тот же самый вопрос будет главным на
следующем заседании: это вопрос о наших американских колониях в
связи с недавно введенным гербовым сбором, который колонисты
категорически отказываются платить. Колониальные власти склонны
проявить снисходительность и терпимость к этим непослушным
детям метрополии, оппозиция требует принять, как они
выражаются, решительные меры, иначе говоря, применить насилие,
которое будет ничем не лучше всех dragonnades325, и заставить
наши войска в Америке взимать этот сбор. Что до меня, то я ни
разу не видел, чтобы непослушный ребенок начинал вести себя
лучше после того, как его выпорют, и я не хотел бы, чтобы
метрополия превращалась в мачеху. Наша торговля с Америкой дает
нам в communibus annis326 два миллиона фунтов в год, а гербовый
сбор составляет всего-навсего сто тысяч, и я ни за что бы не
стал добиваться поступления этой суммы в казначейство, если при
этом придется потерять или даже если просто существует
опасность потерять миллион фунтов в год национального дохода.
Я не пишу тебе о тех, кого вчера наградили орденом
Подвязки, потому что об этом пишут в газетах, но должен
сказать, что лента, которую получил герцог Брауншвейгский --
большая честь для этого дома, -- он ведь, должно быть,
единственный (не считая нашей королевской династии), кто имеет
две голубые ленты одновременно; но надо признать, они их
действительно заслужили.
В городе теперь только и говорят, что о разводах.
Собираются разводиться с женами бывший камергер Финч, лорд
Уорик и твой друг лорд Болингброк. Ни один из этих трех
разводов меня не удивляет, напротив, я поражаюсь тому, сколь
многие продолжают еще жить вместе. Это означает только, что у
нас в стране господствуют самые превратные представления о
браке.
Сегодня я послал м-ру Ларпану двести фунтов для тебя к
рождеству, -- он, верно, известит тебя о них с этой же почтой.
Повеселись на рождество получше, потому что pour Ie peu de bon
temps qui nous reste, rien n'est si funeste qu'un noir
chagrin327. И пусть у тебя будет еще много счастливых новых
годов. Прощай.
LXXXIX328
Бат, 17 октября 1768 г.
Милый друг,
Последние два твоих письма -- мне и Гревенкопу --
чрезвычайно меня встревожили. Мне кажется только, что ты, как
то свойственно больным, преувеличиваешь тяжесть своего
состояния, и надежда эта немного меня успокаивает. Водянка
никогда не наступает так внезапно, и хочется верить, что отеки
у тебя на ногах -- временное явление, вызванное подагрой или
ревматизмом, которыми ты страдаешь уже давно. Лет сорок тому
назад, после жестокой лихорадки, ноги мои распухли именно так,
как, судя по твоим письмам, у тебя сейчас. Я сразу же решил,
что это водянка, но врачи заверили меня, что отеки эти --
следствие лихорадки и скоро пройдут. Они оказались правы.
Попроси пожалуйста своего секретаря, кто бы это ни был, раз в
неделю регулярно сообщать о твоем здоровье либо мне, либо
Гревенкопу, -- это все равно.
В последних моих четырех письмах я послал тебе нюхательный
порошок герцогини Сомерсет -- столько, сколько можно было
насыпать в конверты. Получил ты их все или хоть сколько-нибудь?
Помог ли тебе этот порошок? Ты сейчас в таком состоянии, что не
можешь нигде бывать, но надеюсь, у тебя есть знакомые, которые
тебя навещают, ведь если и всегда-то человеку нелегко
оставаться одному, человеку больному это еще тяжелее: он
чересчур много думает о своем недуге и преувеличивает его.
Кое-кто из людей образованных был бы, вероятно, рад посидеть с
тобой, да и ты не остался бы у них в долгу.
Бедняга Харт, который все еще здесь, в весьма плачевном
состоянии. Он совершенно не владеет левой рукой и ногой,
говорит с трудом и очень невнятно. Я навещал его вчера. Он с
большим участием расспрашивал о тебе и был тронут, когда я
показал ему твое письмо.
Я чувствую себя не хуже и не лучше, чем в прошлом году,
когда я был здесь. Я не могу считать себя ни здоровым, ни
больным -- я нездоров. Ноги меня не слушаются: если я в
состоянии еще четверть часа проползти по ровному месту, то ни
подняться, ни спуститься по лестнице без помощи слуги я не
могу.
Да хранит тебя бог, и да поможет он тебе поскорее
поправиться.
************************************************************
М. П. Алексеев. ЧЕСТЕРФИЛД И ЕГО "ПИСЬМА К СЫНУ"
В истории английской литературы XVIII века особое место
занимает Честерфилд, -- писатель, публицист, философ-моралист,
историк. Примечательно, что литературную известность имя
Честерфилда приобрело только после его смерти; при жизни его
знали только как видного государственного деятеля, дипломата,
оратора, одного из лидеров оппозиции в верхней палате
английского парламента, который в конце концов удалился от дел
и четверть века прожил в уединении, среди избранных друзей и
книг своей богатой библиотеки. О его литературных трудах знали
очень немногие, потому что он ничего не печатал под своим
именем, хотя молва и приписывала ему -- иногда напрасно --
кое-какие безымянные сочинения философско-этического
содержания. Правда, Честерфилд считался острословом и
занимательным собеседником, чьи меткие суждения подхватывались
на лету, становились широко известными и попадали в современную
печать вместе с анекдотами о нем журналистов. Но
распространявшихся слухов и закрепленных в печати афоризмов
Честерфилда было, разумеется, недостаточно для того, чтобы этот
вельможа мог приобрести литературную репутацию, о которой
никогда не заботился, довольствуясь тем, что считался добрым
приятелем многих видеых французских и английских писателей той
эпохи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98