Человеку молодому надлежит признавать только эти три
разновидности общества, -- все остальные не принесут ему ни
радости, ни проку.
Письмо твое от 8 марта н. ст., которое я почему-то получил
только сию минуту, успокоило меня наконец относительно твоего
здоровья.
Очень хочу прочесть "Rome sauvee"275 Вольтера; уверен, что
трагедия эта понравится мне именно тем, что твои строгие
критики называют ошибками, ибо я всегда готов променять великую
правильность на великий блеск, а в том, что касается блеска,
разумеется, ни один из писателей не может сравниться с
Вольтером. Заговор Катилины -- неудачный сюжет для трагедии, он
чересчур прямолинеен и не дает поэту возможности пробудить
нежные чувства: все внимание направлено на обстоятельства, при
которых готовится преступление. Недостаток этот не ускользнул
от Кребийона,2 и, для того чтобы создать другую линию действия,
он допустил величайшую нелепость -- заставил Катилину и дочь
Цицерона влюбиться друг в друга.
Очень рад, что ты ездил в Версаль и обедал с месье де
Сен-Контестом.3 В таком обществе можно приобрести les bonnes
manieres276, а тебе как будто к тому же достались les bons
morceaux277. Хоть тебе и не довелось участвовать самому в
переговорах французского короля с иностранными посланниками и,
может быть, даже тебе все это было не особенно интересно, разве
не полезно послушать людей этого круга и понаблюдать их
поведение и манеры? Очень важно хорошо это знать. То же самое
относится и к людям, которые по положению своему стоят рангом
выше их, как-то министры и т. п. Хоть ты сейчас по своему
возрасту и не можешь принимать участие в их встречах и
развлекаться в их обществе, ты увидишь и усвоишь то, что потом
тебе, может быть, придется делать и самому.
Передай сэру Джону Лэмберту, что деньги м-ра Спенсера
будут переводиться на его имя; я с ним сегодня об этом
договорился. То же самое рекомендует и м-р Хор. Должно быть,
м-р Спенсер в апреле поедет в один из французских городов,
только не в Париж. Уверен, что ему очень надо побывать во
Франции, он ведь англичанин до мозга костей, а ты отлично
знаешь, что я под этим разумею. Итак, спокойной ночи.
LXXVI
Лондон, 13 апреля ст. ст. 1752 г.
Милый друг,
Только что получил твое письмо от 19 апреля н. ст. с
вложенными в него бумагами, относящимися к спору, который идет
сейчас между королем и парламентом. Я возвращу их тебе с лордом
Хантингтоном, которого ты скоро увидишь в Париже; он передаст
тебе также документ, отправленный тебе через испанского
посланника: я забыл вложить его в пакет.
Представление парламента составлено очень хорошо --
suaviter in modo, fortiter in re278. Они очень почтительно
говорят королю, что при определенных обстоятельствах, самая
мысль о которых им кажется преступной, они могут отказать ему в
повиновении. Все это напоминает то, что мы называем здесь
революционными принципами. Не знаю уж, что подумает и как
поступит помазанник господень, наместник его на земле,
назначенный свыше и отвечающий только перед ним одним за свои
дела, узнав об этом пробуждении разума и здравого смысла,
которое как будто уже началось по всей Франции, только я
предвижу, что уже к концу нашего столетия ремесло короля и папы
будет далеко не столь приятным, сколь оно было до сих пор.
Дюкло очень верно подмечает в своих размышлениях, qu'il у
a un germe de raison qui commence a se dcvelopper en France279.
Developpement280 -- которое неминуемо окажется роковым для
притязаний папы и короля. Благоразумие может во многих случаях
подсказать нам, что надо иногда повиноваться тому или другом)',
но как только на смену невежеству, на котором зиждется эта
слепая вера, придет знание, помазаннику божьему и наместнику
Христа будут верить и повиноваться только в той степени, в
какой приказы одного и речи другого будут соответствовать
истине и разуму
Я очень рад -- употреблю уж это избитое выражение, -- что
ты ведешь себя так, как будто заболел, тогда как в
действительности ты совершенно здоров; убежден, что это
надежнейший способ охранить себя от болезни. Пожалуйста,
начисто исключи из своего меню все жирные и тяжелые пироги и
пирожные, жирные кремы и неудобоваримые пудинги с запече-ными
фруктами: но нет никакой необходимости есть одно только белое
мясо, не думаю, чтобы оно было хоть сколько-нибудь полезнее,
чем говядина, баранина и куропатки.
Вольтер прислал мне из Берлина свою "Историю века Людовика
XIV". Она пришла как раз вовремя: лорд Болингброк только что
научил меня тому, как надо читать историю; Вольтер показывает,
как ее надо писать. Предвижу, что критиков у него окажется
почти столько же, сколько читателей. Вольтера и надо
критиковать; к тому же -он нападает на то, что дорого сердцу
каждого человека: он ополчается на предрассудки, а предрассудки
-- это наши любовницы; разум -- это в лучшем случае наша жена:
мы действительно его часто слышим, только редко задумываемся
над тем, что он говорит. Книга эта -- история человеческого
разума, написанная человеком незаурядным для незаурядных людей.
Слабым она придется не по вкусу, даже несмотря на то что они ее
не поймут, -- а ведь обычно это и определяет их восхищение.
Людям тупым будет не хватать в ней кропотливых и скучных
подробностей, которыми загромождено большинство других историй.
Он рассказывает мне все. что я хочу знать, и ничего более.
Размышления его немногословны, верны и наталкивают читателя на
новые размышления.
Будучи свободен от религиозных, философских, политических
и национальных предрассудков более, чем кто-либо из известных
мне историков, он рассказывает обо всем настолько правдиво и
беспристрастно, насколько это позволяют известные соображения,
которые всегда приходится принимать во внимание, ибо совершенно
очевидно, что он часто рассказывает намного меньше, чем мог бы
рассказать. Из его труда я гораздо больше узнал об эпохе
Людовика XIV, чем из бесчисленных томов, которые читал прежде;
именно он подсказал мне мысль, которая никогда мне раньше не
приходила в голову, что отнюдь не понимание, а тщеславие
побуждало этого государя покровительствовать наукам и
искусствам и всячески прививать их у себя в стране. Король этот
как бы открыл во Франции человеческий разум и довел его до
высшего совершенства: его век во всем сравнялся с веком
Августа, а во многом (да простят мне педанты!) значительно его
превзошел. Поражают величие и быстрота всего, что свершилось,
но тщеславному, щедрому и великолепному королю все это
удавалось легко: надо было только поощрять, рукоплескать,
награждать. Самое поразительное -- это то, что он прекратил
дальнейшее развитие человеческого разума именно тогда, когда
ему захотелось это сделать. Он как будто сказал ему: "До сих
пор ты дойдешь, а дальше ни шагу". Он был ханжески привержен к
религии и ревниво оберегал свою власть, поэтому за все время
его царствования ни одному французу не могло прийти в голову ни
одной свежей или разумной мысли ни о политике, ни о религии, и
у величайших гениев, которые когда-либо жили на свете, ни разу
не зарождалось малейшего сомнения в том, что все короли от бога
и что церковь непогрешима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98