Должен тебе сказать, что я думаю не
без тревоги о том, каковы могут быть последствия твоего
пребывания там: они будут либо очень хорошими, либо -- очень
худыми. Ты попадешь в совершенно новую для тебя обстановку.
Везде, где ты до сих пор бывал, ты главным образом общался с
людьми более умными и благоразумными, чем ты сам, и тебе не
приходилось слышать дурные советы или видеть дурные примеры. Но
в стенах Туринской академии ты, возможно, столкнешься и с теми,
и с другими, ты встретишь там самых разных юношей, твоих
сверстников, и весьма" вероятно, что иные из них будут ленивы и
распущенны, другие же порочны и распутны. Пока мне не
представится случай убедиться в противном, я хочу думать, что
ты найдешь в себе достаточно проницательности, чтобы отличить
хороших людей от плохих и достаточно ума и нравственных
качеств, чтобы встречаться с первыми, а вторых избегать. Но как
бы то ни было, ради большей безопасности и исключительно ради
твоего собственного блага должен поставить тебя в известность,
что я дал м-ру Харту твердые распоряжения немедленно же увезти
тебя оттуда в указанное ему место, едва только он обнаружит,
что ты начал пить, играть в карты, бездельничать или перестал
его слушаться; поэтому независимо от того, известит ли меня м-р
Харт обо всем подробно или нет, я буду иметь возможность судить
о твоем поведении по времени, которое ты проведешь в Турине.
Если ты скоро уедешь оттуда, я буду знать, почему это
произошло, -- и, могу тебя заверить, ты скоро почувствуешь на
себе, что я действительно все знаю. Если же м-р Харт допустит,
чтобы ты остался там на весь определенный мною срок, у меня не
будет никаких сомнений, что ты правильно употребил свое время,
а другого мне ничего от тебя не надо. Я хочу, чтобы ты прожил в
Турине самое большее год, и если ты употребишь этот год с
пользой, ты сумеешь добиться многого. Если ты прозанимаешься
еще год с м-ром Хартом и будешь столь же прилежен, как все
последние месяцы, ты завершишь свое классическое образование.
Вместе с тем ты преуспеешь и в упражнениях, а бывая при этом
дворе, приобретешь такие хорошие манеры, что, очутившись потом
при каком-нибудь другом, всегда сможешь ими блеснуть. Таковы
будут счастливые результаты твоего годичного пребывания в
Турине, если ты будешь вести себя там так же, как в Лейпциге, и
отнесешься к своим занятиям с тем же прилежанием, если же ты
послушаешь чьего-то дурного совета или соблазнишься дурным
примером, помни, что ты погиб.
Это знаменательный для тебя год, и я считаю, что он явится
для тебя испытанием. Выдержи это испытание с честью, и ты
достигнешь совершенства, -- и до конца моих дней я буду нежно
тебя любить. Если же ты поддашься заразе праздности и порока,
доброе имя твое, состояние, все мои надежды, а следовательно, и
мое расположение к тебе -- все будет разрушено и ты этим себя
погубишь. Чем больше сейчас моя любовь, вызванная высоким
мнением о тебе, тем больше будет мое возмущение, если появятся
основания это мнение переменить. До сих пор ты имел все
доказательства моей любви, какие только могли быть, потому что
ты эту любовь заслужил, но когда окажется, что ты больше ее не
заслуживаешь, жди от меня неприязни и помни, -- она проявится
во всем. Для того чтобы у тебя не осталось никаких сомнений
относительно этого важного вопроса, я теперь уже прямо скажу
тебе, чем я буду руководствоваться в моих суждениях о том, как
ты себя ведешь, -- сведениями, которые будут поступать от м-ра
Харта. Он не будет несправедлив к тебе, скажу даже больше, он
не сможет быть ' к тебе несправедлив. Он может хотеть тебе
только добра, а ведь согласись, что он лучше разбирается в том,
что для тебя добро, -- тебе же по молодости твоей разобраться в
этом отнюдь нелегко. Если он удовлетворится тобой,
удовлетворюсь и я, если же он будет тобой недоволен, то я буду
недоволен еще больше. Если он пожалуется на тебя, то это будет
значить, что ты виноват, и я не посчитаюсь ни с какими
доводами, которые ты будешь приводить в свое оправдание.
Теперь скажу тебе, чего я ожидаю от тебя в Турине и на чем
настаиваю. Во-первых, чтобы каждое утро ты регулярно занимался
с м-ром Хартом как древними языками, так и всеми остальными
предметами, чтобы занятия эти продолжались столько времени,
сколько найдет нужным м-р Харт, и проводились так, как он того
потребует. Во-вторых, чтобы ты каждый день упражнялся в
верховой езде, в танцах и фехтовании. В-третьих, чтобы ты в
совершенстве овладел итальянским языком. И, наконец, чтобы
вечера свои ты проводил в самом лучшем обществе. Я требую
также, чтобы ты неукоснительно соблюдал расписание Академии и
подчинялся всем ее правилам. Если ты будешь выполнять эти
требования на протяжении года, который проживешь в Турине, я
ничего больше не буду с тебя спрашивать и со своей стороны
предоставлю тебе все, что ты только от меня спросишь. По
истечении этого срока ты будешь полностью принадлежать себе --
я буду спокоен за тебя, ни на чем не буду настаивать: дружба
станет единственным связующим нас звеном. Прошу тебя, обдумай
все это хорошенько и реши, не будут ли твое усердие и та
степень сдержанности, которых я требую от тебя всего лишь на
год, с лихвою окуплены многочисленными преимуществами и той
полной свободой, которые ты потом получишь. Я уверен, что твой
собственный здравый смысл не позволит тебе ни минуты
раздумывать над тем, что выбрать. Да благословит тебя бог!
Прощай.
Так как я до сих пор еще не получил писем сэра Джеймса
Грея, которые рассчитывал получить, я вложу их в мое следующее
письмо, которое, по всей вероятности, прибудет в Венецию
одновременно с тобой.
XLVI
Лондон, 15 мая ст. ст. 1749 г.
Милый мой мальчик,
Надеюсь, что, когда ты получишь это письмо, ты после
суетливой и рассеянной жизни в Венеции в дни карнавала уже
приступишь в Турине к занятиям науками и всем необходимым
упражнениям. Я хочу, чтобы пребывание в Турине было полезно для
твоего воспитания и послужило к его украшению; смею думать, что
так оно и будет, но вместе с тем не скрою, что никогда еще за
все эти годы моя любовь к тебе не причиняла мне такой тревоги,
как сейчас. До тех пор, пока ты будешь подвергаться опасности,
я никак не могу избавиться от страха, а сейчас, находясь в
Турине, ты действительно подвергаешься опасности. М-р Харт
сделает все от него зависящее, чтобы вооружить тебя против нее,
но единственное, что может сделать тебя неуязвимым, -- это твой
собственный здравый смысл и твоя решимость. Мне пишут, что
сейчас в Туринской академии много англичан, и боюсь, что именно
в этом и кроется для тебя самая большая опасность. Я не знаю,
кто эти люди, но я знаю, что чаще всего мои юные
соотечественники -- это парни неотесанные, что они ведут себя
за границей непристойно и до крайности ограничены и тупы,
особенно когда сходятся вместе. Дурной пример -- сам по себе
уже вещь достаточно опасная, но те, кто его подает, чаще всего
этим не ограничиваются:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
без тревоги о том, каковы могут быть последствия твоего
пребывания там: они будут либо очень хорошими, либо -- очень
худыми. Ты попадешь в совершенно новую для тебя обстановку.
Везде, где ты до сих пор бывал, ты главным образом общался с
людьми более умными и благоразумными, чем ты сам, и тебе не
приходилось слышать дурные советы или видеть дурные примеры. Но
в стенах Туринской академии ты, возможно, столкнешься и с теми,
и с другими, ты встретишь там самых разных юношей, твоих
сверстников, и весьма" вероятно, что иные из них будут ленивы и
распущенны, другие же порочны и распутны. Пока мне не
представится случай убедиться в противном, я хочу думать, что
ты найдешь в себе достаточно проницательности, чтобы отличить
хороших людей от плохих и достаточно ума и нравственных
качеств, чтобы встречаться с первыми, а вторых избегать. Но как
бы то ни было, ради большей безопасности и исключительно ради
твоего собственного блага должен поставить тебя в известность,
что я дал м-ру Харту твердые распоряжения немедленно же увезти
тебя оттуда в указанное ему место, едва только он обнаружит,
что ты начал пить, играть в карты, бездельничать или перестал
его слушаться; поэтому независимо от того, известит ли меня м-р
Харт обо всем подробно или нет, я буду иметь возможность судить
о твоем поведении по времени, которое ты проведешь в Турине.
Если ты скоро уедешь оттуда, я буду знать, почему это
произошло, -- и, могу тебя заверить, ты скоро почувствуешь на
себе, что я действительно все знаю. Если же м-р Харт допустит,
чтобы ты остался там на весь определенный мною срок, у меня не
будет никаких сомнений, что ты правильно употребил свое время,
а другого мне ничего от тебя не надо. Я хочу, чтобы ты прожил в
Турине самое большее год, и если ты употребишь этот год с
пользой, ты сумеешь добиться многого. Если ты прозанимаешься
еще год с м-ром Хартом и будешь столь же прилежен, как все
последние месяцы, ты завершишь свое классическое образование.
Вместе с тем ты преуспеешь и в упражнениях, а бывая при этом
дворе, приобретешь такие хорошие манеры, что, очутившись потом
при каком-нибудь другом, всегда сможешь ими блеснуть. Таковы
будут счастливые результаты твоего годичного пребывания в
Турине, если ты будешь вести себя там так же, как в Лейпциге, и
отнесешься к своим занятиям с тем же прилежанием, если же ты
послушаешь чьего-то дурного совета или соблазнишься дурным
примером, помни, что ты погиб.
Это знаменательный для тебя год, и я считаю, что он явится
для тебя испытанием. Выдержи это испытание с честью, и ты
достигнешь совершенства, -- и до конца моих дней я буду нежно
тебя любить. Если же ты поддашься заразе праздности и порока,
доброе имя твое, состояние, все мои надежды, а следовательно, и
мое расположение к тебе -- все будет разрушено и ты этим себя
погубишь. Чем больше сейчас моя любовь, вызванная высоким
мнением о тебе, тем больше будет мое возмущение, если появятся
основания это мнение переменить. До сих пор ты имел все
доказательства моей любви, какие только могли быть, потому что
ты эту любовь заслужил, но когда окажется, что ты больше ее не
заслуживаешь, жди от меня неприязни и помни, -- она проявится
во всем. Для того чтобы у тебя не осталось никаких сомнений
относительно этого важного вопроса, я теперь уже прямо скажу
тебе, чем я буду руководствоваться в моих суждениях о том, как
ты себя ведешь, -- сведениями, которые будут поступать от м-ра
Харта. Он не будет несправедлив к тебе, скажу даже больше, он
не сможет быть ' к тебе несправедлив. Он может хотеть тебе
только добра, а ведь согласись, что он лучше разбирается в том,
что для тебя добро, -- тебе же по молодости твоей разобраться в
этом отнюдь нелегко. Если он удовлетворится тобой,
удовлетворюсь и я, если же он будет тобой недоволен, то я буду
недоволен еще больше. Если он пожалуется на тебя, то это будет
значить, что ты виноват, и я не посчитаюсь ни с какими
доводами, которые ты будешь приводить в свое оправдание.
Теперь скажу тебе, чего я ожидаю от тебя в Турине и на чем
настаиваю. Во-первых, чтобы каждое утро ты регулярно занимался
с м-ром Хартом как древними языками, так и всеми остальными
предметами, чтобы занятия эти продолжались столько времени,
сколько найдет нужным м-р Харт, и проводились так, как он того
потребует. Во-вторых, чтобы ты каждый день упражнялся в
верховой езде, в танцах и фехтовании. В-третьих, чтобы ты в
совершенстве овладел итальянским языком. И, наконец, чтобы
вечера свои ты проводил в самом лучшем обществе. Я требую
также, чтобы ты неукоснительно соблюдал расписание Академии и
подчинялся всем ее правилам. Если ты будешь выполнять эти
требования на протяжении года, который проживешь в Турине, я
ничего больше не буду с тебя спрашивать и со своей стороны
предоставлю тебе все, что ты только от меня спросишь. По
истечении этого срока ты будешь полностью принадлежать себе --
я буду спокоен за тебя, ни на чем не буду настаивать: дружба
станет единственным связующим нас звеном. Прошу тебя, обдумай
все это хорошенько и реши, не будут ли твое усердие и та
степень сдержанности, которых я требую от тебя всего лишь на
год, с лихвою окуплены многочисленными преимуществами и той
полной свободой, которые ты потом получишь. Я уверен, что твой
собственный здравый смысл не позволит тебе ни минуты
раздумывать над тем, что выбрать. Да благословит тебя бог!
Прощай.
Так как я до сих пор еще не получил писем сэра Джеймса
Грея, которые рассчитывал получить, я вложу их в мое следующее
письмо, которое, по всей вероятности, прибудет в Венецию
одновременно с тобой.
XLVI
Лондон, 15 мая ст. ст. 1749 г.
Милый мой мальчик,
Надеюсь, что, когда ты получишь это письмо, ты после
суетливой и рассеянной жизни в Венеции в дни карнавала уже
приступишь в Турине к занятиям науками и всем необходимым
упражнениям. Я хочу, чтобы пребывание в Турине было полезно для
твоего воспитания и послужило к его украшению; смею думать, что
так оно и будет, но вместе с тем не скрою, что никогда еще за
все эти годы моя любовь к тебе не причиняла мне такой тревоги,
как сейчас. До тех пор, пока ты будешь подвергаться опасности,
я никак не могу избавиться от страха, а сейчас, находясь в
Турине, ты действительно подвергаешься опасности. М-р Харт
сделает все от него зависящее, чтобы вооружить тебя против нее,
но единственное, что может сделать тебя неуязвимым, -- это твой
собственный здравый смысл и твоя решимость. Мне пишут, что
сейчас в Туринской академии много англичан, и боюсь, что именно
в этом и кроется для тебя самая большая опасность. Я не знаю,
кто эти люди, но я знаю, что чаще всего мои юные
соотечественники -- это парни неотесанные, что они ведут себя
за границей непристойно и до крайности ограничены и тупы,
особенно когда сходятся вместе. Дурной пример -- сам по себе
уже вещь достаточно опасная, но те, кто его подает, чаще всего
этим не ограничиваются:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98