Продолжай же,
милый мой мальчик, следовать своим путем еще полтора года --
это все, о чем я тебя прошу. Обещаю тебе, что по истечении
этого срока ты будешь принадлежа гь одному себе, и самое
большее, на что я рассчитываю, -- это называться твоим лучшим и
самым верным другом. Ты будешь получать от меня советы, и
никаких приказаний, но, по правде говоря, советы тебе
понадобятся только такие, какие нужны всякому не искушенному в
жизни юноше. У тебя, разумеется, будет все необходимое не
только для жизни, но также и для удовольствий, а мне всегда
захочется доставлять их тебе. Только пойми меня правильно, я
говорю об удовольствиях d'un honnete homme87.
Занимаясь итальянским, что, надеюсь, ты будешь делать со
всем прилежанием, непременно продолжай и занятия немецким, тебе
часто будет представляться возможность говорить на этом языке.
Мне хочется также, чтобы ты не забывал и Jus publicum Imperii88
и время от времени заглядывал бы в те бесценные записи,
которые, по словам приехавшего сюда на прошлой неделе сэра
Чарлза Уильямса, ты составил по, этому предмету. Они будут тебе
очень полезны, когда ты столкнешься с иностранными делами (если
готовишься заниматься ими), поскольку ты окажешься самым
молодым из всех когда-либо живших дипломатов -- тебе ведь не
будет и двадцати лет. Сэр Чарлз пишет мне, что он ручается за
твои знания и что ты скоро приобретешь обходительность и
манеры, которые так необходимы, чтобы знания эти имели блеск и
ценились людьми. Но он тут же признается, что больше склонен
сомневаться в последнем, нежели в первом. Все похвалы, которые
он расточает м-ру Харту, совершенно справедливы, и это
позволяет мне надеяться, что в панегириках последнего по твоему
адресу есть значительная доля правды. Доволен ли ты репутацией,
которую успел приобрести, гордишься ли ею? Уверен, что да, во
всяком случае в отношении себя я могу это сказать с
уверенностью. Неужели ты способен сделать что-нибудь такое, что
могло бы испортить ее или привело к полной ее потере?
Разумеется, нет. А сделаешь ли ты все; что можешь, чтобы
улучшить ее и упрочить? Разумеется, да. Надо только на
протяжении полутора лет продолжать тот образ жизни,, который ты
вел последние два года, регулярно посвящая полдня занятиям, --
и ты можешь быть уверен, что будешь самым молодым среди тех,
кто добьется высокого положения в свете и удачи в жизни.
Прощай.
XLVIII
Лондон, 22 сентября ст. ст. 1749 г.
Милый мой мальчик,
Если бы я верил в приворотные зелья и любовные напитки, я
непременно заподозрил бы, что ты чем-то опоил сэра Чарлза
Уильямса, -- так восторженно он хвалит тебя, и не только мне,
но и всем на свете. Не стану пересказывать тебе все, что он
говорит о том, сколь обширны и точны твои знания, так как ты
либо слишком много возомнишь о себе, либо поддашься иллюзии,
что достиг предела своих возможностей, в то время как предела
такого не существует ни для кого. Можешь себе представить,
сколько вопросов я ему задал и как старался во всех
подробностях выпытать у него все, что он о тебе знает. Он
отвечал мне, и должен прямо тебе сказать, именно так, как мне
того хотелось бы, пока, наконец, вполне удовлетворенный всем,
что он сообщил мне о твоем характере и о твоих занятиях, я не
стал расспрашивать его о других вещах, может быть относительно
и менее важных, но все же имеющих большое значение для всякого
человека, а для тебя больше, чем для кого-либо: я имею в виду
уменье себя держать, манеры и наружность. Он в этом вопросе был
со мною совершенно откровенен, как и во всем остальном, и эта
откровенность заставила его высказать вещи, гораздо менее для
меня приятные. И точно так же, как он из дружеских чувств к
тебе и ко мне считал себя обязанным сказать мне не только все
приятное, так и я считаю себя обязанным вслед за ним повторить
тебе и то, и другое.
Я узнал от него, что в обществе ты часто бывал до
неприличия невнимателен, что вид у тебя был отсутствующий и
distrait89, что, входя в комнату и здороваясь, ты держал себя
очень неловко, что за столом то и дело ронял ножи, вилки,
салфетки и т. п. и что ты относишься к наружности своей я к
одежде с таким небрежением, которое непростительно ни в каком
возрасте, а в твоем -- тем более.
Хоть подобные вещи могут показаться несущественными людям,
которые не знают света и человеческой натуры, я-то знаю, как
много все это значит, и не на шутку за тебя тревожусь. Я давно
уже тебе в этих вещах не доверяю; поэтому я часто напоминал
тебе о них и должен прямо сказать: я не успокоюсь до тех пор,
пока не услышу, что ты в этом отношении изменился. Я не знаю
ничего более оскорбительного для присутствующих, чем такие вот
невнимание и рассеянность; позволять их себе -- означает
оказывать окружающим презрение, а презрения люди никогда не
прощают. Никто никогда не будет рассеянным с мужчиной, которого
боится, или с женщиной, которую любит; это доказывает, что
человек может справиться со своей рассеянностью, когда считает,
что есть смысл это сделать. Что до меня, то я предпочел бы
общество покойника обществу человека рассеянного; удовольствия
от покойника я, правда, не получу никакого, но по крайней мере
не буду чувствовать, что он меня презирает, тогда как человек
рассеянный, хоть и молчит, молчанием своим ясно дает мне
понять, что не ставит меня ни во что. К тому же способен ли
рассеянный человек подмечать характеры, обычаи и нравы
общества, в котором находится? Нет. Он может всю жизнь бывать в
самых лучших домах (если только его будут там принимать, чего я
бы, например, не стал делать) и ни на йоту не поумнеть. Я
никогда не стану говорить с рассеянным человеком, -- это все
равно что говорить с глухим. По правде говоря, мы совершаем
большую оплошность, заговаривая с человеком, который, как мы
видим, не обращает на нас внимания, не слышит нас и не хочет
понять. Притом могу тебя заверить, что если человек не может
сосредоточиться на определенном предмете, каким бы этот предмет
ни был, и направить на него все свое внимание и если он даже не
считает это нужным, то с таким человеком нельзя ни вести дела,
ни вступать в беседу.
Ты имел случаи убедиться, что я не жалею никаких денег на
твое воспитание, но я вовсе не собираюсь держать при тебе еще и
хлопальщика. Прочти, как д-р Свифт описывает этих хлопальщиков,
весьма полезных для твоих приятелей лапутян, которые, по словам
Гулливера, были настолько поглощены своими глубокими
размышлениями, что не могли ни говорить, ни выслушивать речи
других, если их кто-то не побуждал к этому, воздействуя извне
на их органы речи и слуха; вот почему люди, которым, это было
по средствам, постоянно держали в семье такого
слугу-хлопальщика и никогда не ходили без него ни на прогулку,
ни в гости. В обязанности этого слуги входило неотступно
сопровождать своего господина, куда бы он ни шел, и время от
времени легонько хлопать его по лбу, потому что тот бывал
обычно настолько погружен в раздумье, что непрестанно
подвергался опасности свалиться в пропасть или разбить голову о
каждый столб, а на улицах -- свалить какого-нибудь прохожего в
канаву или свалиться туда самому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
милый мой мальчик, следовать своим путем еще полтора года --
это все, о чем я тебя прошу. Обещаю тебе, что по истечении
этого срока ты будешь принадлежа гь одному себе, и самое
большее, на что я рассчитываю, -- это называться твоим лучшим и
самым верным другом. Ты будешь получать от меня советы, и
никаких приказаний, но, по правде говоря, советы тебе
понадобятся только такие, какие нужны всякому не искушенному в
жизни юноше. У тебя, разумеется, будет все необходимое не
только для жизни, но также и для удовольствий, а мне всегда
захочется доставлять их тебе. Только пойми меня правильно, я
говорю об удовольствиях d'un honnete homme87.
Занимаясь итальянским, что, надеюсь, ты будешь делать со
всем прилежанием, непременно продолжай и занятия немецким, тебе
часто будет представляться возможность говорить на этом языке.
Мне хочется также, чтобы ты не забывал и Jus publicum Imperii88
и время от времени заглядывал бы в те бесценные записи,
которые, по словам приехавшего сюда на прошлой неделе сэра
Чарлза Уильямса, ты составил по, этому предмету. Они будут тебе
очень полезны, когда ты столкнешься с иностранными делами (если
готовишься заниматься ими), поскольку ты окажешься самым
молодым из всех когда-либо живших дипломатов -- тебе ведь не
будет и двадцати лет. Сэр Чарлз пишет мне, что он ручается за
твои знания и что ты скоро приобретешь обходительность и
манеры, которые так необходимы, чтобы знания эти имели блеск и
ценились людьми. Но он тут же признается, что больше склонен
сомневаться в последнем, нежели в первом. Все похвалы, которые
он расточает м-ру Харту, совершенно справедливы, и это
позволяет мне надеяться, что в панегириках последнего по твоему
адресу есть значительная доля правды. Доволен ли ты репутацией,
которую успел приобрести, гордишься ли ею? Уверен, что да, во
всяком случае в отношении себя я могу это сказать с
уверенностью. Неужели ты способен сделать что-нибудь такое, что
могло бы испортить ее или привело к полной ее потере?
Разумеется, нет. А сделаешь ли ты все; что можешь, чтобы
улучшить ее и упрочить? Разумеется, да. Надо только на
протяжении полутора лет продолжать тот образ жизни,, который ты
вел последние два года, регулярно посвящая полдня занятиям, --
и ты можешь быть уверен, что будешь самым молодым среди тех,
кто добьется высокого положения в свете и удачи в жизни.
Прощай.
XLVIII
Лондон, 22 сентября ст. ст. 1749 г.
Милый мой мальчик,
Если бы я верил в приворотные зелья и любовные напитки, я
непременно заподозрил бы, что ты чем-то опоил сэра Чарлза
Уильямса, -- так восторженно он хвалит тебя, и не только мне,
но и всем на свете. Не стану пересказывать тебе все, что он
говорит о том, сколь обширны и точны твои знания, так как ты
либо слишком много возомнишь о себе, либо поддашься иллюзии,
что достиг предела своих возможностей, в то время как предела
такого не существует ни для кого. Можешь себе представить,
сколько вопросов я ему задал и как старался во всех
подробностях выпытать у него все, что он о тебе знает. Он
отвечал мне, и должен прямо тебе сказать, именно так, как мне
того хотелось бы, пока, наконец, вполне удовлетворенный всем,
что он сообщил мне о твоем характере и о твоих занятиях, я не
стал расспрашивать его о других вещах, может быть относительно
и менее важных, но все же имеющих большое значение для всякого
человека, а для тебя больше, чем для кого-либо: я имею в виду
уменье себя держать, манеры и наружность. Он в этом вопросе был
со мною совершенно откровенен, как и во всем остальном, и эта
откровенность заставила его высказать вещи, гораздо менее для
меня приятные. И точно так же, как он из дружеских чувств к
тебе и ко мне считал себя обязанным сказать мне не только все
приятное, так и я считаю себя обязанным вслед за ним повторить
тебе и то, и другое.
Я узнал от него, что в обществе ты часто бывал до
неприличия невнимателен, что вид у тебя был отсутствующий и
distrait89, что, входя в комнату и здороваясь, ты держал себя
очень неловко, что за столом то и дело ронял ножи, вилки,
салфетки и т. п. и что ты относишься к наружности своей я к
одежде с таким небрежением, которое непростительно ни в каком
возрасте, а в твоем -- тем более.
Хоть подобные вещи могут показаться несущественными людям,
которые не знают света и человеческой натуры, я-то знаю, как
много все это значит, и не на шутку за тебя тревожусь. Я давно
уже тебе в этих вещах не доверяю; поэтому я часто напоминал
тебе о них и должен прямо сказать: я не успокоюсь до тех пор,
пока не услышу, что ты в этом отношении изменился. Я не знаю
ничего более оскорбительного для присутствующих, чем такие вот
невнимание и рассеянность; позволять их себе -- означает
оказывать окружающим презрение, а презрения люди никогда не
прощают. Никто никогда не будет рассеянным с мужчиной, которого
боится, или с женщиной, которую любит; это доказывает, что
человек может справиться со своей рассеянностью, когда считает,
что есть смысл это сделать. Что до меня, то я предпочел бы
общество покойника обществу человека рассеянного; удовольствия
от покойника я, правда, не получу никакого, но по крайней мере
не буду чувствовать, что он меня презирает, тогда как человек
рассеянный, хоть и молчит, молчанием своим ясно дает мне
понять, что не ставит меня ни во что. К тому же способен ли
рассеянный человек подмечать характеры, обычаи и нравы
общества, в котором находится? Нет. Он может всю жизнь бывать в
самых лучших домах (если только его будут там принимать, чего я
бы, например, не стал делать) и ни на йоту не поумнеть. Я
никогда не стану говорить с рассеянным человеком, -- это все
равно что говорить с глухим. По правде говоря, мы совершаем
большую оплошность, заговаривая с человеком, который, как мы
видим, не обращает на нас внимания, не слышит нас и не хочет
понять. Притом могу тебя заверить, что если человек не может
сосредоточиться на определенном предмете, каким бы этот предмет
ни был, и направить на него все свое внимание и если он даже не
считает это нужным, то с таким человеком нельзя ни вести дела,
ни вступать в беседу.
Ты имел случаи убедиться, что я не жалею никаких денег на
твое воспитание, но я вовсе не собираюсь держать при тебе еще и
хлопальщика. Прочти, как д-р Свифт описывает этих хлопальщиков,
весьма полезных для твоих приятелей лапутян, которые, по словам
Гулливера, были настолько поглощены своими глубокими
размышлениями, что не могли ни говорить, ни выслушивать речи
других, если их кто-то не побуждал к этому, воздействуя извне
на их органы речи и слуха; вот почему люди, которым, это было
по средствам, постоянно держали в семье такого
слугу-хлопальщика и никогда не ходили без него ни на прогулку,
ни в гости. В обязанности этого слуги входило неотступно
сопровождать своего господина, куда бы он ни шел, и время от
времени легонько хлопать его по лбу, потому что тот бывал
обычно настолько погружен в раздумье, что непрестанно
подвергался опасности свалиться в пропасть или разбить голову о
каждый столб, а на улицах -- свалить какого-нибудь прохожего в
канаву или свалиться туда самому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98