В доме, пустом и довольно чистом (я уже предвкушала, как отскребу
здесь каждый дюйм), остались кое-какие вещи, которые не стоило перевозить.
- Брайни, там на веранде, на качелях, лежит подушка. Ты не принесешь
ее сюда?
- Как скажешь. А зачем?
- Чек выбьем.
- Слушаюсь, мадам! А я уж думал, когда же ты решишься окрестить наш
новый дом.
Подушка выглядела не очень чистой и была не слишком большая, но это
все пустяки, лишь бы защитила мой позвоночник от голых досок. Когда Брайни
принес ее и положил на пол, я освобождалась от последних одежек.
- Эй! Оставь чулки.
- Слушаюсь, сэр. Как скажете, мистер. А стаканчиком сперва не
угостите? - Пьяная от возбуждения, я глубоко вздохнула и легла на спину. -
Вас как зовут-то, мистер? Меня звать Крольчиха - я шибко плодовитая.
- Да уж. - Брайни разделся, повесил пиджак на крючок за дверью ванной
и лег ко мне. Я потянулась навстречу, но он удержал меня и поцеловал. -
Мадам, я люблю вас.
- А я вас, сэр.
- Рад слышать. Готовьтесь. - И чуть погодя: - Эй, отпусти немного
гайку.
Я чуть расслабилась.
- Так лучше?
- Чудненько. Ты прелесть, любимая.
- И ты, Брайни. Ну же... прошу тебя.
Я почти сразу достигла вершины, потом взвились ракеты, я завопила и
почти не помнила себя, когда Брайни меня отпустил, - а после потеряла
сознание.
Мне не свойственно падать в обморок, но в тот раз это случилось.
Через два воскресенья не пришли очередные месячные, а в феврале 1907
года родился Джордж Эдуард.
Следующие десять лет были сплошной идиллией.
Наша жизнь со стороны может показаться скучной и банальной - мы ведь
просто тихо жили в доме на тихой улице и растили детей... а еще котят,
морских свинок, кроликов, золотых рыбок, а однажды даже червей-шелкопрядов
на крышке моего пианино. Это затеял Брайан младший, будучи в четвертом
классе. Для них требовались листья тутового дерева, и в большом
количестве. Брайан младший договорился с соседом, у которого росло такое
дерево. В нем рано проявился отцовский талант добиваться всего любым
путем, каким бы невероятным ни казался его план.
Договор о шелковичных листьях был крупным событием в нашей тогдашней
жизни.
А еще у нас были детсадовские плакатики со звездочками на кухне, на
задней веранде стояли трехколесные велосипеды рядом с роликами, были
пальчики, которые надо было целовать и перевязывать, и разные поделки для
школы, и множество ботинок, которые надо было начистить, чтобы вовремя
поспеть в воскресную школу, и шумные свары из-за рожка для обуви, пока я
наконец не завела каждому свой, надписав на них имена.
Все это время чрево Морин то росло, то убывало, как круглое чрево
луны: Джордж в 1907-м, Мэри в 1909-м, Вудро в 1912-м, Ричард в 1914-м и
Этель в 1916-м. Ею дело отнюдь не кончилось - просто в нашу жизнь вошла
война, изменившая мир.
Но до войны случилось еще много всего, и кое о чем я должна
рассказать. Мы переменили церковь, которую посещали, будучи жильцами
"Скруджа", на другую. Наши церкви менялись к лучшему так же, как и наши
дома и кварталы обитания. В Соединенных Штатах того времени протестантское
вероисповедание имело прямое отношение к имущественному и социальному
статусу, хотя вслух об этом не говорилось. На вершине пирамиды находилась
высокая епископальная церковь, низ же ее занимали секты
фундаменталистов-пятидесятников, собиравшие сокровища на небе, поскольку
не сумели накопить их на земле.
Раньше мы посещали церковь среднего уровня - ту, что поближе.
Переехав в более приличный район, нам следовало перейти в более
респектабельную церковь на бульваре - но сменили мы церковь в основном
из-за того, что Морин в ней, можно сказать, изнасиловали.
Я сама была виновата. Во все века изнасилование представляло собой
любимый вид спорта многочисленных мужиков - при условии, что это сойдет им
с рук - и женщины моложе девяноста и старше шести во все века подвергаются
опасности... если не знают, как ее избежать, и не исключают всякий риск,
что почти невозможно.
Пожалуй, я зря установила ограничение от шести до девяноста: есть
безумцы, способные изнасиловать любое существо женского пола, в любом
возрасте. Изнасилование - не половой акт, но акт зверской агрессии.
А то, что произошло со мной, вряд ли можно назвать изнасилованием -
нечего мне было соваться без сопровождающих к проповеднику, я же поступила
именно так, зная, что за этим последует. Преподобный Тимберли (скотина!) в
мои четырнадцать лет ухитрился дать мне понять, что может научить меня
многому в жизни и любви, отечески ущипнув меня за попку. Я рассказала об
этом отцу, не называя его имени, и отцовский совет помог мне положить
этому конец.
Но этот новый библейский старатель... Случилось это через шесть
недель после переезда в новый дом. Я уже знала, что беременна и изнывала
от желания: Брайан уехал. Я не жаловалась - разъезды входили в его
профессию, на свете очень много таких занятий: волка ноги кормят. В тот
раз он поехал в Денвер, а когда я ожидала его домой, прислал мне
телеграмму, "ночное письмо": "Пришлось заехать в Монтану дня на
три-четыре, а может, и на неделю. Целую, Брайан".
А, чтоб тебе, зараза ты этакая. Но я улыбалась, потому что за мной
наблюдала Нэнси, а ее в шесть лет было трудно провести. Я прочла ей
телеграмму в своей редакции и убрала подальше - она уже научилась читать.
В три часа дня я, вымытая, принаряженная и без панталон под платьем,
постучала в дверь кабинета преподобного Эзекиеля, библейского старателя. С
детьми оставалась наша постоянная сиделка. В письменной инструкции,
оставленной ей, говорилось, куда я иду и указывался пасторский телефон.
Между мной и преподобным доктором шла молчаливая тайная игра с тех
самых пор, как он взошел на свою кафедру три года назад. Не то чтобы он
мне так уж правился, но я была небезразлична к нему, к его звучному, как
орган, голосу и чистому мужскому запаху. К сожалению, у него не пахло ни
изо рта, ни от ног - это бы меня отпугнуло. Придраться было не к чему -
хорошие зубы, свежее дыхание, чистые волосы и тело.
Предлогом для визита к нему послужила моя деятельность в качестве
председательницы дамского комитета - надо было посоветоваться с пастором
по поводу очередного показушного мероприятия - не помню уж какого.
Протестантская церковь двадцатого века всегда готовила какое-нибудь
показушное действо. Нет, помню: случай духовного обновления. Билли Санди?
Да, кажется, это был он - бейсболист и обращенный пьяница, внезапно
обретший Иисуса.
Доктор Зек впустил меня, мы посмотрели друг на друга, и все стало
ясно - говорить ничего не пришлось. Он обнял меня, я подставила ему губы.
Он впился в них, я открыла рот и закрыла глаза. В считанные секунды после
того, как я постучалась, он повалил меня на кушетку за письменным столом,
задрал мне юбки и приступил к делу.
Я направила его куда следует, а то он чуть было не просверлил
собственную дырку.
Солидно! С угасающей мыслью: "Брайни это не понравится" я приняла
его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
здесь каждый дюйм), остались кое-какие вещи, которые не стоило перевозить.
- Брайни, там на веранде, на качелях, лежит подушка. Ты не принесешь
ее сюда?
- Как скажешь. А зачем?
- Чек выбьем.
- Слушаюсь, мадам! А я уж думал, когда же ты решишься окрестить наш
новый дом.
Подушка выглядела не очень чистой и была не слишком большая, но это
все пустяки, лишь бы защитила мой позвоночник от голых досок. Когда Брайни
принес ее и положил на пол, я освобождалась от последних одежек.
- Эй! Оставь чулки.
- Слушаюсь, сэр. Как скажете, мистер. А стаканчиком сперва не
угостите? - Пьяная от возбуждения, я глубоко вздохнула и легла на спину. -
Вас как зовут-то, мистер? Меня звать Крольчиха - я шибко плодовитая.
- Да уж. - Брайни разделся, повесил пиджак на крючок за дверью ванной
и лег ко мне. Я потянулась навстречу, но он удержал меня и поцеловал. -
Мадам, я люблю вас.
- А я вас, сэр.
- Рад слышать. Готовьтесь. - И чуть погодя: - Эй, отпусти немного
гайку.
Я чуть расслабилась.
- Так лучше?
- Чудненько. Ты прелесть, любимая.
- И ты, Брайни. Ну же... прошу тебя.
Я почти сразу достигла вершины, потом взвились ракеты, я завопила и
почти не помнила себя, когда Брайни меня отпустил, - а после потеряла
сознание.
Мне не свойственно падать в обморок, но в тот раз это случилось.
Через два воскресенья не пришли очередные месячные, а в феврале 1907
года родился Джордж Эдуард.
Следующие десять лет были сплошной идиллией.
Наша жизнь со стороны может показаться скучной и банальной - мы ведь
просто тихо жили в доме на тихой улице и растили детей... а еще котят,
морских свинок, кроликов, золотых рыбок, а однажды даже червей-шелкопрядов
на крышке моего пианино. Это затеял Брайан младший, будучи в четвертом
классе. Для них требовались листья тутового дерева, и в большом
количестве. Брайан младший договорился с соседом, у которого росло такое
дерево. В нем рано проявился отцовский талант добиваться всего любым
путем, каким бы невероятным ни казался его план.
Договор о шелковичных листьях был крупным событием в нашей тогдашней
жизни.
А еще у нас были детсадовские плакатики со звездочками на кухне, на
задней веранде стояли трехколесные велосипеды рядом с роликами, были
пальчики, которые надо было целовать и перевязывать, и разные поделки для
школы, и множество ботинок, которые надо было начистить, чтобы вовремя
поспеть в воскресную школу, и шумные свары из-за рожка для обуви, пока я
наконец не завела каждому свой, надписав на них имена.
Все это время чрево Морин то росло, то убывало, как круглое чрево
луны: Джордж в 1907-м, Мэри в 1909-м, Вудро в 1912-м, Ричард в 1914-м и
Этель в 1916-м. Ею дело отнюдь не кончилось - просто в нашу жизнь вошла
война, изменившая мир.
Но до войны случилось еще много всего, и кое о чем я должна
рассказать. Мы переменили церковь, которую посещали, будучи жильцами
"Скруджа", на другую. Наши церкви менялись к лучшему так же, как и наши
дома и кварталы обитания. В Соединенных Штатах того времени протестантское
вероисповедание имело прямое отношение к имущественному и социальному
статусу, хотя вслух об этом не говорилось. На вершине пирамиды находилась
высокая епископальная церковь, низ же ее занимали секты
фундаменталистов-пятидесятников, собиравшие сокровища на небе, поскольку
не сумели накопить их на земле.
Раньше мы посещали церковь среднего уровня - ту, что поближе.
Переехав в более приличный район, нам следовало перейти в более
респектабельную церковь на бульваре - но сменили мы церковь в основном
из-за того, что Морин в ней, можно сказать, изнасиловали.
Я сама была виновата. Во все века изнасилование представляло собой
любимый вид спорта многочисленных мужиков - при условии, что это сойдет им
с рук - и женщины моложе девяноста и старше шести во все века подвергаются
опасности... если не знают, как ее избежать, и не исключают всякий риск,
что почти невозможно.
Пожалуй, я зря установила ограничение от шести до девяноста: есть
безумцы, способные изнасиловать любое существо женского пола, в любом
возрасте. Изнасилование - не половой акт, но акт зверской агрессии.
А то, что произошло со мной, вряд ли можно назвать изнасилованием -
нечего мне было соваться без сопровождающих к проповеднику, я же поступила
именно так, зная, что за этим последует. Преподобный Тимберли (скотина!) в
мои четырнадцать лет ухитрился дать мне понять, что может научить меня
многому в жизни и любви, отечески ущипнув меня за попку. Я рассказала об
этом отцу, не называя его имени, и отцовский совет помог мне положить
этому конец.
Но этот новый библейский старатель... Случилось это через шесть
недель после переезда в новый дом. Я уже знала, что беременна и изнывала
от желания: Брайан уехал. Я не жаловалась - разъезды входили в его
профессию, на свете очень много таких занятий: волка ноги кормят. В тот
раз он поехал в Денвер, а когда я ожидала его домой, прислал мне
телеграмму, "ночное письмо": "Пришлось заехать в Монтану дня на
три-четыре, а может, и на неделю. Целую, Брайан".
А, чтоб тебе, зараза ты этакая. Но я улыбалась, потому что за мной
наблюдала Нэнси, а ее в шесть лет было трудно провести. Я прочла ей
телеграмму в своей редакции и убрала подальше - она уже научилась читать.
В три часа дня я, вымытая, принаряженная и без панталон под платьем,
постучала в дверь кабинета преподобного Эзекиеля, библейского старателя. С
детьми оставалась наша постоянная сиделка. В письменной инструкции,
оставленной ей, говорилось, куда я иду и указывался пасторский телефон.
Между мной и преподобным доктором шла молчаливая тайная игра с тех
самых пор, как он взошел на свою кафедру три года назад. Не то чтобы он
мне так уж правился, но я была небезразлична к нему, к его звучному, как
орган, голосу и чистому мужскому запаху. К сожалению, у него не пахло ни
изо рта, ни от ног - это бы меня отпугнуло. Придраться было не к чему -
хорошие зубы, свежее дыхание, чистые волосы и тело.
Предлогом для визита к нему послужила моя деятельность в качестве
председательницы дамского комитета - надо было посоветоваться с пастором
по поводу очередного показушного мероприятия - не помню уж какого.
Протестантская церковь двадцатого века всегда готовила какое-нибудь
показушное действо. Нет, помню: случай духовного обновления. Билли Санди?
Да, кажется, это был он - бейсболист и обращенный пьяница, внезапно
обретший Иисуса.
Доктор Зек впустил меня, мы посмотрели друг на друга, и все стало
ясно - говорить ничего не пришлось. Он обнял меня, я подставила ему губы.
Он впился в них, я открыла рот и закрыла глаза. В считанные секунды после
того, как я постучалась, он повалил меня на кушетку за письменным столом,
задрал мне юбки и приступил к делу.
Я направила его куда следует, а то он чуть было не просверлил
собственную дырку.
Солидно! С угасающей мыслью: "Брайни это не понравится" я приняла
его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121